Товарищ маузер - Гунар Цирулис

Видя, что добром тут ничего не поделаешь, он отправился за подкреплением. Несмотря на миролюбие солдат, грузчикам было ясно, что стычка неизбежна. Но в тот момент, когда Макс Тераудс расставил по местам подоспевших на помощь рабочих с «Вольфшмита», ему принесли записку — он должен был немедленно явиться в Федеративный комитет.

3

Атаман никогда не придавал большого значения деньгам. Когда они у него водились, он тратил их без лишнего сожаления, а если их не было, как-то обходился. Но сегодня его мысли были сосредоточены на деньгах. Существовал лишь один способ добыть их до двадцатого сентября. И Атаман надеялся на согласие Федеративного комитета.

Когда Робис вошел в «коммуну», Атаман по выражению его лица понял, что вопрос решен.

— Ну, все в порядке?

— Да, в комитете признали, что другого выхода нет. Теперь дело за нами!..

Атаман радостно встряхнул головой:

— Вот это здорово! Если бы ты знал, до чего трудно было мне сидеть в Льеже без настоящего дела!.. — Он встал и прошелся по комнате. — Да, операция предстоит интересная. Жаль, что с нами не будет Грома!

Робис молча подсел к столу. Тяжело было думать о Громе, сознавать, что бессилен ему помочь.

— Подобрана особая ударная группа, — сказал он. — В нее войдет еще Брачка.

— Этот парень в моем вкусе! А еще кто?

— Парабеллум. Ты его не знаешь, но это человек железный! Как-то ему было поручено тайно провезти на пароходе партию револьверов. В последний момент капитана, нашего человека, заменили. Представляешь: на море шторм. Парабеллума мучит морская болезнь, но он все же заставляет капитана изменить курс и высадить его вместе с оружием на берег.

— Видимо, человек подходящий, — согласился Атаман. — Ну, а когда начинаем действовать?

— Это мы скоро выясним. Сейчас у меня важная встреча с человеком, который знает о делах всех банков Риги. Его зовут Лип Тулиан. Я с ним мало знаком, но товарищи из «Мстителей» хорошо о нем отзывались. Ты мог бы меня проводить? Кто знает, достаточно ли он осторожен… Держись шагах в тридцати от меня. Проверь, нет ли за нами хвоста.

Робис приоткрыл дверь и выглянул на лестницу. Там никого не было. Они вышли.

Мариинская улица встретила их трамвайными звонками, цокотом подков и толчеей прохожих.

Атаману нелегко было выдерживать расстояние между собой и Робисом. «Вот человек! — думал он про своего друга. — Не идет, а бежит. И не только по улице — по жизни тоже. От схватки к схватке, от задания к заданию, без устали, без передышки! Нет у него времени ни хорошие стихи почитать, ни за рюмкой вина посидеть, ни с девушкой встретиться… Ей-богу, Робису горьковская рубаха подошла бы больше, чем этому парню, который выходит из Малой Невской».

В следующее мгновение Атаман узнал обладателя рубахи — это был тот самый человек, которого он днем выручил из лап городовых и заставил соскочить с извозчика. Интересно, о чем этот малый тогда думал? Пока ехали, он, наверное, уже по себе отходную читал.

На трамвайной остановке парень приблизился к Робису. Теперь Атаману стало ясно, что благодаря чистой случайности он спас нужного им человека. Он осмотрелся. Нет, шпиков не видно. Тогда он подошел к Робису, который о чем-то уже говорил с парнем. Атаман решил подшутить.

— Ну, теперь уж ты от меня не удерешь! — сказал он, подходя к парню сзади и хватая его за руку.

Парень испуганно рванулся:

— Пустите! Я вас не знаю!..

— А жандармского подполковника не припоминаешь? — усмехнулся Атаман. — И, конечно, не помнишь, как кубарем выкатился из пролетки? Я тогда чуть было не лопнул со смеху…

Наконец парень смекнул, с кем имеет дело:

— Тебе-то легко было смеяться. А я здорово испугался. Особенно, когда ты потянулся за револьвером.

Атаман отпустил его руку:

— А что мне было делать? Драгуны уже близко, а ты упираешься, как баран, которого резать ведут…

— Как бы там ни было, — сказал парень, — но от десяти лет каторги ты меня спас! Одним словом, спасибо, товарищ… Как тебя зовут?

— Зови Атаман.

— А я Лип Тулиан.

— Послушай, приятель, — уже серьезно сказал Атаман, — если ты не хочешь, чтобы тебя поймали, сними эту рубаху. Хватит с нас одного Горького. Вторую «Песню о Соколе» тебе все равно не написать!

Лип Тулиан засмеялся:

— А я к этой рубашке привык. Не могу расстаться.

— За что же тебя все-таки взяли? — спросил Робис, все это время молча слушавший их разговор.

— Я был в Верманском парке. Мне хотели пришить дело с бомбами. А на самом-то деле меня назначили вторым оратором.

— Так вот, значит, зачем ты напялил на себя этот туалет! — усмехнулся Атаман.

— Ладно, хватит! — цыкнул на них Робис. — Лучше расскажи, Лип Тулиан, как там насчет банка? Удалось тебе что-нибудь разузнать?

— Нелегко было с этим делом, — тихо ответил Лип Тулиан. — В городской ссудно-сберегательной кассе дело совсем неважно — мелкие вкладчики сняли со счетов последние копейки, боятся революции. Северный банк…

— Частные банки отпадают, — перебил его Робис.

— В Государственном банке есть несколько миллионов. Но завтра или послезавтра он перевозит свои фонды пароходом в Петербург. Может быть, Русский международный банк? Вчера там было в наличии более трехсот тысяч.

— Перст судьбы! — воскликнул Атаман. — Нам эти деньги как раз и нужны для импортных платежей!

— Я тоже думаю, что этот банк подходит больше всего, — заметил Лип Тулиан. — Я в нем раньше работал, и мне хорошо известно расположение помещений и все тамошние порядки.

— Ну так чудесно! — сказал Атаман. — Тебе тоже надо будет участвовать в этом деле.

Робис молчал, о чем-то напряженно думая.

— Тут даже нечего раздумывать, Робис! — горячился Атаман. — Он должен пойти с нами!.. Стрелять умеешь, Лип Тулиан? Деньги считать умеешь? Не человек, а находка!

— А кем ты там служил? — спросил Робис.

— Экспедитором, — ответил Лип Тулиан. — Жалованье было приличное, но совсем не оставалось времени для работы в нашей организации.

— А знаешь, как там устроены денежные хранилища?

Лип Тулиан пожал плечами:

— Вот чего не знаю, того не скажу. В этом году денежное хранилище перестроили.

Они поговорили еще немного и условились встретиться позднее. Робис ушел по своим делам, а Атаман уговорил своего нового приятеля пойти вместе с ним.

4

После нескольких часов, проведенных Шампионом в тайной полиции, Известковая улица показалась ему почти такой же оживленной и шумной, как Елисейские поля в Париже. Из открытых окон кафе Отто Шварца доносилась сентиментальная музыка. Здесь играли вальс «На сопках Маньчжурии», но никто из посетителей не думал о тех, кто пал на маньчжурских полях сражений. Не вспоминали о них и нарядно одетые люди, которые заполняли всю улицу и лишь изредка расступались, чтобы дать дорогу роскошной карете. В магазинах торговля шла плохо; не жаловались на отсутствие покупателей только одни ювелиры — убегая из города, удобнее всего было захватить с собой драгоценности. Хозяева других магазинов со скучающим видом стояли в дверях, ревниво поглядывая на своих конкурентов.

Шампион, однако, не обращал внимания на все эти детали, которые весьма пригодились бы ему для будущих очерков. Он торопился в гостиницу к своему желтому чемодану, на потайном дне которого хранились привезенные из Бельгии револьверы. Несмотря на то что страшное зрелище, представшее перед ним в «музее» (Шампиону уже было известно это название тайной полиции), заслонило собой все виденное и пережитое им до сих пор, мысль об оружии не давала ему покоя. И он не успокоился даже тогда, когда Регус, разобравшись в недоразумении, принес ему свои личные извинения.

В мрачном вестибюле гостиницы «Лондон-сити» пахло увядшими цветами. Запах роз исходил от натертого душистым воском линолеума, пропыленные красные ковры дышали стариной и ветхостью. Спросив у портье, не искал ли его кто-нибудь, Шампион взял ключ и поднялся на третий этаж в свою комнату. Желтый чемодан, причинивший ему столько треволнений, стоял нетронутым на прежнем месте. И Шампион с облегчением опустился на него. Ну и денек выдался сегодня!

Подобно живым теням, трепетавшим на экранах парижских биоскопов, видения дня чередой скользили перед его глазами — от мирной, пожалуй даже провинциальной, картины, представшей его взору по выходе из вокзала, до страшного зрелища жестокого произвола, с которым он столкнулся в полиции. Теперь, когда отправлена одна из самых ярких и гневных корреспонденции, когда-либо написанных Шампионом, он мог себе позволить побыть немного самим собой, не контролируя и не редактируя своих мыслей и чувств. Он был совершенно потрясен тем, что пережил за сегодняшний день. Готовясь к поездке в Россию, он проштудировал всю доступную ему переводную литературу, познакомился с работами всех выдающихся русских революционеров, не пропустил ни одной газетной статьи, даже приучился курить сигареты с небольшими картонными мундштуками. Казалось, ничто не могло застать его врасплох или поразить. Однако первый же день в России показал, сколь далеки его представления от действительности. Лично он отделался легко: как в Дантовой «Божественной комедии», он сошел в ад и выбрался оттуда целым и невредимым. Но разве можно забыть о тех, кто томится в застенках?! Тех, чью кровь впитала земля около «Униона» и в Верманском парке?!