Смерть отбрасывает тень - Владимир Безымянный

- Ну что, вспомнил?.. Или нужна помощь?

- А мне и вспоминать нечего... Жаль только, что свидание с одной девчонкой сорвалось, - высказал наболевшее Виктор, прикидывая, кто бы это мог быть.

- Ты мне телками зубы не заговаривай. И поменьше улыбайся, а то как бы плакать не пришлось! - с неожиданным озлоблением произнес незнакомец и, подойдя почти вплотную, неожиданно ударил Виктора коленом в пах. Тот, охнув от боли, согнулся, попятился к стене, а незнакомец молниеносно рубанул ребром ладони по шее. Виктор, всхлипнув, повалился на пол, но и это не остановило озверевшего незнакомца: острыми носками башмаков он начал молотить его, приговаривая:

- Ты у меня все вспомнишь, паскуда!.. И кто с тобой на дело ходил!.. И куда золото подевали!.. И как бабу вешали!..

Виктор поначалу пытался было сопротивляться, но безуспешно. Незнакомец бил заученными, точными, профессиональными ударами. По печени, по почкам, по селезенке, и с каждым ударом все больше распалялся. Ответы Виктора уже мало интересовали его, он вошел в раж, даже некое подобие улыбки появилось на его тонких бледных губах. Видимо, удовольствие, получаемое от самого процесса избиения, будоражило его.

Едва не теряя сознание от неистовой боли, Виктор, как ему казалось, кричал, умолял остановиться, звал на помощь, но на самом деле голос его все время срывался, превращаясь в бессвязные вскрики и хрипы, которые вскоре и вовсе перешли в животный истошный визг. Когда он обреченно затих, удары прекратились, и незнакомец, тяжело отдуваясь, вытирая платочком пот со лба, зло процедил:

- На сегодня с тебя хватит!.. Но если ты к вечеру опять ничего не вспомнишь, пеняй на себя. Приятного отдыха! - издевательски проговорил он и вышел из камеры.

Виктор хотел подняться, но ноги не подчинились ему, хотел что-то сказать вслед уходящему, но язык не ворочался, так как один из ударов ногой пришелся в лицо, после чего губы моментально распухли, а рот наполнился соленой кровавой гущей.

Через какое-то время дверь в камеру вновь открылась и до лежащего на полу Виктора донесся голос дежурного старшины:

- Иди умойся... Вот народ... Так налижутся, что с лавок падают, - но видя, что все старания задержанного подняться ни к чему не приводят, он подошел к нему и помог встать. Все равно ноги плохо слушались, подгибались. Кое-как передвигаясь, поддерживаемый старшиной, он вошел в туалет.

Вода обожгла губы, как огнем, и прополоскать рот он так и не сумел. Язык распух и лежал во рту, как чужой. Ноющая боль пронизывала, особенно чувствовалась она в области почек, поэтому он даже не смог сходить по нужде.

С трудом умывшись, Виктор опять с помощью старшины вернулся в камеру.

Старшина, уходя, посоветовал:

- Не упрямься, парень, а то... - и запнулся под ненавидящим взглядом Виктора, но потом все-таки добавил: - А жаловаться станешь - всю жизнь каяться будешь.

Не дождавшись в ответ ни слова, старшина захлопнул дверь камеры и ушел, бодро насвистывая под нос, в дежурную часть.

* * *

В понедельник перед работой Голиков решил заехать в Московский райотдел, чтобы переговорить с дежурным следователем, пока тот не сменился. Работники дежурной части приветствовали его, а старший по райотделу капитан Короленко пояснил, что следователь, к сожалению, ненадолго отлучился, но предупредил, что скоро будет, а Голиков пока может побеседовать с инспектором розыска Карым, который помогал вести дознание задержанного Никулина Виктора Афанасьевича.

Александр Яковлевич счел совет капитана дельным и поднялся на второй этаж. В кабинете следователя из-за стола вскочил инспектор розыска лейтенант Карый.

- Здравия желаю, товарищ майор! Рад вас видеть! Мы со следователем Чалым целую ночь раскручивали Никулина. Оказался крепким орешком, но у меня, - Карый ухмыльнулся углом тонкого, бескровного рта, - и не такие ломались... Слыхали, наверное!

- Как же, как же... - скептически парировал майор, до которого действительно доходили слухи, что Карый пользуется недозволенными методами допроса, но поскольку жалоб от задержанных и подследственных не поступало, то Голиков при случае ограничился лишь беседой на эту тему с начальником ОУР Московского района, майором Роденко. - И что же удалось выяснить?

- Практически все! - черные глаза лейтенанта радостно вспыхнули: знай, мол, наших. - Правда, пришлось повозиться основательно. Единственный прокол - не назвал сообщника. Но это поправимо... Завтра, послезавтра...

- Где он сейчас находится? - перебил лейтенанта Голиков.

- Пока у нас. Но Чалый пошел за санкцией в прокуратуру. Отправим его в тюрьму для созревания, а там уже дело техники. Готовенького возьмете, Карый довольно хихикнул. - Вы уж и про нас с Чалым не забывайте... Давно мечтаю перейти к вам, а то в райотделе никакого размаха, да и дела помельче.

- Поживем - увидим, - уклонился майор от разговора. Его начали раздражать бахвальство и самоуверенность Карого. - А пока дайте мне взглянуть на показания Никулина.

Карый молча подал ему папку с материалами. Голиков присел на стул и не спеша начал просматривать их.

Допрос подозреваемого, протокол опознания, допрос обвиняемого, обвинение, предъявленное Никулину, - все оказалось составленным четко и грамотно, без малейших нарушений.

Не успел еще майор детально ознакомиться с делом Никулина, как в кабинет влетел следователь райотдела Чалый.

- Вот так-то, товарищ майор, - заторопился он, помахивая у себя под носом только что добытым в прокуратуре постановлением на арест Никулина.

- Надо было для начала хоть поздороваться.

- О, прошу прощения, товарищ майор! Здравия желаю, товарищ майор!..

- Ладно, ладно, продолжайте.

- Еле уговорил заместителя прокурора, - продолжал Чалый, все еще, как веером, обмахиваясь постановлением.

- Присаживайтесь, отдохните от трудов праведных, - пригласил Голиков, и следователь опустился на стул рядом с ним, вопросительно посматривая на Карого, пока майор знакомился с делом. Карый всем своим видом давал понять, что наконец-то они утерли нос Голикову, все в ажуре, и можно примерять новые погоны.

Несколько минут прошло в молчании, потом Александр Яковлевич отложил папку в сторону и спросил у следователя:

- Олег Савельевич, меня настораживает тот факт, что Никулин, признавшись, что стоял, как говорится, "на стреме", ничего не говорит о своем сообщнике. Обычно в таких ситуациях либо отрицают все, либо признаются во всем. Чем вы это объясняете?

- Позвольте с вами не согласиться, товарищ майор, - Чалый встал и засеменил по кабинету, его маленькое личико озабоченно хмурилось. - В данном случае он просто не смог отвертеться. Ведь доказано, что он был возле дома. В протоколе опознания это четко зафиксировано. Ну, а дальше он решил спасать свою шкуру, чтобы потом сообщник не свалил всю вину на него. А выдать его он просто боится.

- Трудно в это поверить, но вам видней, - Голиков решил не продолжать бессмысленный спор, тем более что показания Никулина частично подтверждали правоту Чалого. - Единственное, о чем я попрошу - позволить мне переговорить с задержанным. - Заметив, что оба недоуменно переглянулись, майор добавил: - Я не настаиваю, однако...

Чалый перестал ходить по кабинету, сел на свое место за столом и официальным тоном произнес:

- Если вам, товарищ майор, понадобится допросить Никулина, то прошу вас согласовать это с моим руководством. Поймите меня правильно - у каждого из нас свои подходы, методы дознания.

- Ладно. Всего хорошего, - майор поднялся и, выйдя из кабинета, механически нашарил в кармане папиросы. "Да, эти наработают... работнички..." - подумал он и досадливо поморщился.

* * *

Приехав в управление, Голиков сразу же позвонил Струкову и доложил о задержании Никулина, потом попросил разрешения на допрос задержанного. Но полковник, очевидно, был в курсе всего, так как не задал ни единого вопроса, а на просьбу Голикова ответил категорическим отказом, мотивируя это тем, что целесообразнее будет майору не размениваться по мелочам и, вообще, больше доверять сотрудникам, давать им возможность проявлять инициативу. Голиков слушал его вполуха. Он был шокирован отказом, а если точнее, то решение Струкова показалось ему по крайней мере странным, но спорить с полковником он не стал. А тот в свою очередь напомнил майору о сроках и посоветовал в дальнейшем воздержаться от личных посещений работников пищевкусовой фабрики, поскольку такие визиты кое-кем могут быть истолкованы неправильно. Голиков воспротивился такой постановке вопроса, но полковник резко оборвал его. Тогда Александр Яковлевич попросил передать дело Петровой в следственное отделение Московского района, на что тоже получил отказ.

Кошки заскребли на душе у Голикова после этого разговора, и он долго задумчиво сидел за столом, пытаясь разобраться в сложнейшей ситуации: "Черт возьми! В какое дурацкое положение поставил меня Струков, - думал он, куря одну папиросу за другой. - Туда - не лезь! Того - не беспокой!.. Удивительные вещи происходят... Может, мне действительно пора менять работу?.. Обратиться к товарищам повыше?.. Неловко. Решат, что я копаю под Струкова... Но если трезво разобраться... Березина все же опознала Никулина. Хотя случайность его нахождения возле дома Петровой не исключена. Но ведь он сознался!.. Правда, методы допросов Карого тоже надо принять во внимание. Трудно понять человека, который под страхом физического воздействия вешает на себя убийство. Это не просто мелкий случай... Уф!.. Голова трещит от всего этого..."