ДВЭЙН - Наталья Ракшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва на девчонку надели серебряный торквес с орнаментом Дома Ллиандэль, к которому принадлежала леди Ингрен, развязали и выпустили из крытой повозки, та попыталась спрятаться, забившись куда-то в кусты за хозяйственными постройками. До вечера ее никто не трогал и не пытался из этих кустов достать — бежать тут некуда, куда ни ткни — эльфийские поселения, а массивные ворота всего комплекса Ллос-Хендж к вечеру запирают, так что под покровом ночи скрыться не выйдет. К тому же, обычная человеческая девчонка, одна, да еще и в ошейнике — сразу отловят и вернут на место.
Старшая прислуга госпожи Ингрен, фактически управляющая всеми хозяйственным делами, прекрасно знала человеческий язык. Кроме того, все диалекты человеческого языка на Острове так похожи на эльфийский — сказалось влияние Перворожденных после последнего Сопряжения Миров, когда цивилизация людей была уничтожена на три четверти. Они многое переняли от эльфов.
— Эй! — крикнула старшая служанка. — Хватит прятаться. Выходи немедленно, пока я не взяла плеть. И я ей только поглажу, а если на моем месте окажется леди Ингрен Ллиандэль, то ты сможешь встать только через неделю!
Девушку звали Меви. На следующее утро она появилась во дворе святилища такой, какой ее хотела видеть новая хозяйка: одетой в приличное (для многих людей оно показалось бы царским нарядом) льняное платье, аккуратно причесанной, с подкрашенными ресницами и едва заметными следами перламутровых румян на бледных щеках. Ее уже предупредили — слезы портят лицо и раздражают госпожу, не смей плакать, если не хочешь быть выпоротой. Меви боялась Темных фэйри, она никогда их не видела, хотя знала несколько слов на эльфийском. Видимо, ее племя общалось лишь со Светлыми эльфами. На воинов-дроу она смотрела так, как будто подозревала, что ее тут же, во дворе, и оприходуют, задрав подол — или по очереди, или всем скопом сразу. Воины это видели и, несмотря на предупреждение Дила, строили самые зловещие и гнусные рожи, едва девчонка проходила мимо. Развлечений на дежурстве никаких, так что хотя бы попугать в свое удовольствие.
Меви боялась напрасно. Никто из дроу не притронется к ней и пальцем. Матроны свято берегут чистоту эльфийской крови, не позволяя своим мужчинам близость с дочерьми рода человеческого. Не хватало еще плодить полукровок!.. Если на интрижки со Светлыми эльфийками могли посмотреть сквозь пальцы (не на брак! такая пара станет изгоями для всех, их будут обходить десятой дорогой, но никто не тронет), то обычная женщина… Нет, и еще раз нет! Если подобная связь приключится, то уличенного в ней свободного мужчину-дроу ждет порицание и изгнание, а если этот мужчина раб — то, разумеется, кастрация. С женщиной поступят милосерднее, она отделается жестоким телесным наказанием. Если же женщина понесла — то участь и ее, и будущего отца, и ребенка крайне незавидна. Только смерть для всех — без вариантов.
Темные эльфийки могли забавляться с мужчинами из человеческого рода, но никогда не сохраняли потомство в случае беременности, избавляясь как можно скорее. Правда, были среди человеческих легенд и такие, в которых находилось место для детей фэйри, отданных на воспитание смертным отцам… Не иначе, основой для подобных легенд служили такие же мерзавки и предательницы, как те, что не дают мужьям Жидкий огонь. Те, кто поддался неведомым Темным эльфийкам чувствам — жалости, состраданию, какой-то нелепой любви.
Они были. Но мало.
Приобретение госпожи Ингрен неприкосновенно для всех эльфов мужского пола — будь то жители Мита, воины, охранявшие святилище или юноша-раб, имеющий репутацию редкой бестолочи во всех отношениях.
Кстати, после поединка с Дилом юноша закончил все свои дела в зверинце, ловко увернувшись от впустую клацнувших волчьих зубов. Затем перекопал новый цветник под окнами госпожи Ингрен — это не его работа, а свободного сына старшей прислуги, но тот ухитрился сбежать к друзьям в Мит, предварительно сговорившись с Вэйлином за мелкую монетку. Вообще-то, при святилище Вэйлин был единственным рабом — за исключением трех обычных женщин, принадлежавших лично леди Ингрен. Так что работа ему доставалась от всей подряд прислуги или воинов — по делу и без оного. И далеко не все были так же честны, как Дил или сын старшей служанки, которые предлагали Вэйлину за труд еду или пару монеток.
Потом юноша до вечера возился с мелкими механическими заказами послушниц. А после, получив скудную порцию положенной еды, не спеша растянул кусок хлеба и миску похлебки на полчаса — когда медленно ешь, создается ощущение, что хоть как-то наелся. Да и вообще — если была возможность, Вэйлин предпочитал есть в одиночестве, любуясь закатом и никуда не торопясь — как будто был свободен, и все время (хотя бы предстоящая ночь!) всецело принадлежало ему. Потом можно уйти к себе в крохотную каморку, где из всей обстановки — убогая лежанка, стол-верстак с кое-какими инструментами механика и главное богатство — книги в углу, из тех, что никто не запрещает брать в библиотеке при святилище. Ночи сейчас белые, можно читать даже при огоньке единственной свечи.
Перед тем, как засесть за чтение, юноша выполнил одно из привычных вечерних упражнений, предварительно занавесив окошко тряпкой… Если бы это видел Дил, то сильно удивился бы действиям бестолочи. Если бы на месте воина оказался кто-то из жриц, то после увиденного зрелища юношу держали бы в наглухо запертом помещении и в кандалах, специально подготовленных механиком самого высшего разряда. Как минимум… А почему?..
Да потому!
Занавесив окно, Вэйлин стащил с ложа соломенный тюфяк, а затем поднял и прислонил к стене массивный деревянный щит из нескольких сколоченных досок. На досках отчетливо виднелись рубленные, резанные и колотые следы — не иначе, от бросков боевых ножей и вонзившихся стрел. Щит служил основанием ложа, и, кстати, лично был отдан юноше Дилом в сопровождении привычного ворчания:
— Забирай эту деревянную фиговину и спи на ней, пока окончательно не испортил спину и осанку на соломе. Ты слышишь, бестолочь?
— Да, господин. Спасибо! — обрадовано закивал Вэйлин и уволок подарок
