Ближневосточная новелла - Салих ат-Тайиб

Снова послышался шум погони. Он нарастал, приближаясь. Появились преследователи, тащившие вора, а вокруг пританцовывали мальчишки и радостно вопили тонкими, пронзительными голосами. Посреди мостовой вор попытался вырваться, но его схватили, и на него посыпался град ударов. Он тщетно старался уклониться от пинков и зуботычин. Люди под навесом наблюдали за происходящим.

— Как ему достается, бедняге!

— Они сами хуже воров!

— А полицейский стоит и смотрит.

— Даже отвернулся.

Дождь усилился. В воздухе повисли серебряные нити. Потом хлынул ливень. Улица мгновенно опустела — остались только те, кто бил вора и кто стоял под навесом. Некоторые из участников избиения устали и, опустив руки, начали о чем-то говорить с вором. Потом горячо заспорили между собой, не обращая внимания на дождь. Намокшая одежда облепила их тела, но они упрямо продолжали спорить, как будто дождя и не было. Вор, судя по его отчаянной жестикуляции, оправдывался, но ему никто не верил. Он размахивал руками, словно оратор на трибуне. Голос его тонул в шуме дождя. Однако он, несомненно, говорил, а они слушали, вытянув шеи. Те, кто стоял под навесом, продолжали следить за толпою.

— Почему не вмешивается полицейский?

— Это, наверное, киносъемка.

— Но ведь они били его по-настоящему?

— А чего же они спорят под дождем?!

Со стороны площади вдруг показались два автомобиля. Они неслись с бешеной скоростью. Вторая машина настигала первую, та резко затормозила и пошла юзом, оставляя на мостовой черный след. Задняя машина с оглушительным грохотом врезалась в нее. Обе перевернулись. Раздался взрыв, взметнулось пламя. Сквозь шум ливня донеслись крики и стоны. Но никто не бросился к месту катастрофы. Вор все еще говорил, и ни один человек в окружавшей его толпе не обернулся, чтобы взглянуть на догоравшие автомобили.

Люди под навесом заметили, как из-под обломков медленно выполз залитый кровью человек. Он попытался встать на четвереньки, но рухнул лицом вниз и больше не поднимался.

— Это настоящая катастрофа!

— А полицейский стоит как ни в чем не бывало!

— Должен же быть поблизости телефон!

Но никто не двинулся с места, боясь промокнуть. Дождь полил как из ведра, раздался оглушительный раскат грома. Вор закончил свою речь и стоял, глядя на слушателей — спокойно и доверчиво. Неожиданно он снял с себя одежду и, оставшись совершенно голым, бросил ее на обломки автомобилей, уже погасшие под струями дождя. Потом повернулся кругом, словно желая показать всем свое обнаженное тело, сделал два шага вперед, два назад и начал танцевать с профессиональным изяществом. Его преследователи принялись ритмично хлопать в ладоши, а мальчишки, взявшись за руки, закружились вокруг толпы в хороводе.

Люди под навесом застыли в недоумении, но вскоре пришли в себя.

— Если это не киносъемка, то это сумасшествие!

— Несомненно, киносъемка. И полицейский — актер, ожидает своего выхода.

— А как же автомобили?

— Хитрый кинотрюк. Подождите, появится и режиссер в одном из этих окон.

В здании напротив остановки с треском распахнулось окно — люди под навесом услышали, несмотря на шум ливня. В окне появился элегантно одетый мужчина и пронзительно свистнул. В тот же миг распахнулось соседнее окно — в нем появилась женщина в нарядном туалете. Она ответила на свист легким кивком головы, и оба скрылись из виду. Спустя некоторое время элегантный мужчина и нарядная женщина вышли из здания под руку, не обращая внимания на ливень. Они остановились у разбитых машин. Что-то сказали друг другу и стали раздеваться донага. Затем женщина легла и закинула голову на лежащий ничком труп. Мужчина встал на колени возле женщины и начал нежно ласкать ее. Танец продолжался. Мальчишки кружились в хороводе. Лил дождь.

— Безобразие!

— Если это киносъемка, то это безобразие, если нет — то безумие.

— Полицейский закуривает сигарету.

Пустынная улица вновь начала заполняться народом.

С юга появился караван верблюдов. Впереди шел погонщик. Верблюдов сопровождали бедуины — мужчины и женщины. Они остановились неподалеку от толпы, окружавшей пляшущего вора, привязали верблюдов к ограде и расставили шатры. Одни начали ужинать, другие пили чай и курили. А третьи завели неторопливую беседу. С севера подъехали туристские автобусы, набитые иностранцами, и остановились позади толпы, окружавшей пляшущего вора. Сидевшие в автобусах мужчины и женщины вышли, разбились на группы и принялись жадно глазеть на дом, не обращая ни малейшего внимания на танец, на любовь, на смерть и на дождь.

Появилось множество строительных рабочих, а вслед за ними грузовики с камнем, цементом и инструментами. С поразительной быстротой рабочие выкопали огромную яму и соорудили невдалеке от нее большую кровать из камней, покрыв ее простынями и украсив ножки розами. А дождь все лил. Затем рабочие направились к обломкам автомобилей и извлекли из-под них трупы с разбитыми головами, обгоревшими руками и ногами. Из-под мужчины и женщины, продолжавших безмятежно ласкать друг друга, они вытащили труп человека, лежавшего вниз лицом. Рабочие положили трупы в ряд на кровать, и вернулись к мужчине и женщине. Подняли их вместе, отнесли к яме, опустили на дно и забросали землей. Землю утрамбовали и замостили… Потом сели в грузовики, рванувшиеся с места с неимоверной скоростью. Издалека донеслись их крики, разобрать которые было невозможно…

— Все это похоже на сон.

— Страшный сон! Нам лучше уйти.

— Но мы должны дождаться.

— Чего?

— Счастливого конца.

— Счастливого ли?

— Конечно. Режиссеры любят начинать с катастрофы!

…Человек был одет в судейскую мантию. Никто не видел, откуда он появился: из группы ли иностранных туристов, со стороны ли бедуинов или хоровода вокруг вора. Он развернул большой лист бумаги и начал читать — торжественно, будто приговор. Слов никто не разбирал: их заглушали хлопки, крики на разных языках и шум дождя. Но эти беззвучные слова не исчезали бесследно. Они катились по улице, словно бушующие волны, сталкиваясь и разбиваясь друг о друга. Завязались драки — одна в стане бедуинов, другая среди иностранных туристов. Потом началось побоище между бедуинами и туристами. Многие стали петь и плясать. Иные сгрудились вокруг ямы и, раздевшись донага, предавались любви. Вор в исступлении выделывал немыслимые пируэты. Все достигло предела: драка и пляска, любовь и смерть, гром и дождь. В толпу под навесом протиснулся огромного роста мужчина с непокрытой головой. На нем были черные брюки и свитер, в руке — бинокль. Бесцеремонно растолкав стоявших, он принялся наблюдать за улицей в бинокль, прохаживаясь и бормоча:

— Недурно… недурно!

Люди под навесом уставились на него.

— Это он?

— Да, это режиссер.

— Вы делаете все, как нужно, и нет необходимости повторять все сначала, — сказал мужчина, глядя на улицу.

— Господин… — обратился к нему кто-то.

Но мужчина властным жестом заставил говорящего умолкнуть на полуслове.

— Господин, вы режиссер? — не выдержав нервного напряжения и набравшись храбрости, спросил еще кто-то.

Но тот, не обратив внимания на вопрос, продолжал смотреть в бинокль. Вдруг все увидели, что к остановке катится человеческая голова. Из обрубленной шеи хлестала кровь. Люди в ужасе закричали. Мужчина в черном свитере устало взглянул на голову и пробормотал:

— Браво… браво…

— Но ведь это — настоящая голова и настоящая кровь! — крикнул кто-то.

Мужчина навел бинокль на пару, предававшуюся любви, и нетерпеливо скомандовал:

— Измените позу… Избегайте однообразия!

— Но ведь голова — настоящая, будьте любезны, объясните нам… — донеслось из толпы.

— Достаточно одного вашего слова. Мы хотим знать, кто вы и кто все остальные.

— Почему вы не отвечаете?

— Господин, рассейте наши сомнения…

Мужчина внезапно отпрянул назад, словно пытаясь спрятаться. Высокомерие его исчезло. Он весь как-то обмяк и поник. Люди под навесом увидели, что неподалеку прохаживаются какие-то солидные мужчины — словно собаки, которые что-то вынюхивают. Мужчина в черном свитере как сумасшедший бросился из-под навеса на дождь. Один из тех, кто прохаживался, заметил это и кинулся вдогонку. Его примеру молниеносно последовали остальные. Все они вскоре скрылись из виду.

— Боже милостивый, это был не режиссер…

— Кто же он?

— Наверное, вор.

— Или сбежавший из больницы сумасшедший.

— А может быть, все это — эпизод из фильма?

— Нет, это не киносъемка.

— Но объяснить происходящее можно только киносъемкой.

— Не будем строить предположений.

— А как же прикажете понимать все это?