Ворон: Сердце Лазаря - Поппи Брайт

— Джаред По? П-О? — спросил парень, все еще потирая плечо и искоса поглядывая на сестру. — Это шутка?

— Боюсь, что нет, — ответил Джаред, приканчивая текилу. — Это мое настоящее имя.

Сестра драматически отшатнулась назад, широко раскинула руки и громко прочистила горло, прежде чем заговорить голосом более сильным и глубоким, чем жалкое бормотание из колонок. Она держала голову высоко, глядя куда-то вверх, сквозь пыль и балки, и произносила каждый звук со сценически идеальной четкостью.

— Говорил он это словотак печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душуизливал; и вот, когдаНедвижим на изваяньион сидел в немом молчаньи,Я шепнул: «как счастье, дружбаулетели навсегда…»[12]

Тут стоявший неподалеку хиппи оглянулся и шикнул на нее. Парень закатил глаза и пробормотал:

— Умоляю — вы что, боитесь пропустить позавчерашние фьючерсы на свинину?

Хиппи нахмурился и снова повернулся к сцене.

— Вообще-то очень неплохо, — сказал Джаред, и мальчишка посмотрел на сестру сразу с завистью и гордостью.

— Лукреция ужасная позерка.

— Все лучше, чем слушать того идиота, — Джаред ткнул пустой стопкой в направлении шкурно-газетного парня.

Лукреция вздохнула и наградила его полуулыбкой.

— Довольно жалкое подобие комплимента, мистер, но все равно спасибо.

Тогда хиппи зашипел громче, и ее брат показал язык в ответ.

— Если вам, народ, представление не интересно, может, пойдете куда-нибудь еще, — сказал хиппи.

— Он прав, — обратился к близнецам Джаред. — Еще немного этого дерьма, и меня стошнит.

Хиппи покачал головой и отвернулся к маленькой сцене.

— Честно, мне жаль людей вроде вас, не открытых для нового.

— Господи Иисусе в колесе на турусе, — Лукреция взяла брата и Джареда под руки, потащила сквозь сигаретный дым и перешептывающееся скопление тел к грузовому трапу, служившему галерее входом и выходом, и увела в ночь.

Воздух снаружи казался почти прохладным после многолюдного склада. Они пошли на север по Рыночной улице, подальше от реки и ее рыбных испарений. Когда Джаред предположил, что в этой части города не стоит гулять по ночам, Лукреция рассмеялась низким мягким смехом и спросила, где стоит. Брат, чьего имени он пока не узнал, вытащил маленькую серебряную фляжку коньяка; его распили, когда свернули с Рыночной и шатались между заброшенными зданиями. Рассыпающиеся стены красного кирпича и жестяные крыши разделяли улицы настолько запущенные, что на них было больше рытвин, чем асфальта.

Пьянящее сочетание алкоголя и компании близнецов сбило Джареда с толку, и вскоре он уже не понимал, где именно они находятся. Окрестности казались незнакомыми, точнее, полузнакомыми: какой-то перекресток Складского района, еще не облагороженный под обиталище яппи, но оставленный на какое-то время разрушающимся свидетельством тех давних времен, когда округ наполняла шумом и суетой былая деловая активность.

— Куда мы идем, черт побери? — в конце концов спросил Джаред, и отметил невнятность, прокравшуюся в его голос где-то между текилой и коньяком.

— Какая разница? — сказал парень, но Лукреция ответила:

— К нам. Уже недалеко.

Они пришли к началу узкого переулка, наполовину забаррикадированного двумя горелыми остовами машин и выброшенным холодильником. Когда близнецы проскользнули дальше, вне досягаемости слабого свет фонарей, Джаред заколебался, оперся о капот одной из машин, и безуспешно попытался прочистить голову. Он никогда не бывал на севере и не ходил по тонкому льду, но ощущение, должно быть, схожее: неуверенные шаги, уводящие его все дальше от твердой и надежной почвы. Мальчишка обернулся и посмотрел на него из тени — осколок тьмы между темными высокими стенами.

— Ты идешь или нет, Джаред? Тут небезопасно ходить одному, знаешь ли.

В его голосе было нетерпение и любопытство, отголосок раздражения, и Джаред понял, что у него снова встал. Встал на это хорошенького, язвительного гота, разодетого как персонаж Уильяма Гибсона из 1890 х. Возможно, встал и на его высокомерную стерву-близняшку.

— В самом деле, Джаред. Бенни прав. Кругом полно нехороших людей, — голос раздался прямо из-за спины. Он обернулся слишком быстро, едва не потерял равновесие, почти упал лицом вниз на разбитую мостовую. Лукреция стояла у старого холодильника, хотя он готов был поклясться: она шла первой и уже исчезла во тьме переулка перед своим братом.

— Как… как ты это сделала?

Она просто улыбнулась.

— Как я уже говорил, — усмехнулся Бенни, — она позерка. Прочла как-то книжку, вот и все.

Лукреция прошла мимо Джареда, все еще загадочно улыбаясь, снова взяла его руку и все трое углубились во мрак.

Глаза Джареда закрыты, и он молчит почти час. Позволяет воспоминаниям окутать себя, как илу на глинистом речном дне, как дождю, падающему на улицу Урсулинок, стучащему по крыше и в окно квартиры. Лукреция нашла серебряную щетку и расчесывает его длинные волосы на своих коленях.

— Расскажи мне все, что знаешь, — говорит он наконец, и щетка нерешительно замирает в его волосах.

— Это немного, — говорит она миг спустя. — Полагаю, немногим больше, чем тебе уже известно, Джаред.

Он открывает глаза и пристально наблюдает за лицом Лукреции, когда задает вопрос:

— Хэррод знал, что я не убийца, не так ли?

Она вздрагивает, когда он произносит имя окружного прокурора, вызывая образ сероглазого обвинителя — Джона Генри Хэррода, холодного, как нож мясника и жесткого, как ухмылка голодного волка из мультфильма.

— Я искренне думаю, что ему было похуй. Ему нужен был убийца, и ты подходил. Ничего личного…

— Чушь собачья, — говорит Джаред, снова закрывает глаза, зная, как ее ранит резкий тон и не желая видеть боль на ее лице, зная, что это трусость и все равно не глядя. — Хэррод убил двух зайцев одним выстрелом. Избавился от гомика-художника и осчастливил всех гомиков-избирателей разом.

Лукреция опять принимается расчесывать его волосы долгими плавными движениями, как будто все еще есть шанс успокоить его, принести хоть каплю жгучего утешения. Говорит очень тихо:

— Убийства продолжаются, Джаред.

Теперь он безмолвно и неверяще уставился на нее в ожидании продолжения.

— Телевидение и газеты уделяют им не слишком много внимания. Стараются замять, думаю, говорят, это подражатель. Никому не хочется думать, что произошла ошибка, особенно когда…

Она умолкает, поворачивает голову к кровати и ворону в изножье. Джаред заканчивает за нее.

— Особенно когда человек, которого посадили за них в тюрьму, недавно получил три дюйма заточки в живот и похоронен на кладбище Лафайет.

— Да, — шепчет она, и ворон каркает.

Жилье близнецов занимало целый верхний этаж одного из двух домов, образовывавших переулок. Джаред оглянулся туда, откуда они пришли, на тусклый свет улицы, пока Лукреция отпирала стальную противопожарную дверь вынутым из сумочки старинным бронзовым ключом. Дальше оказалась лестница, по которой едва можно было пройти, не поворачиваясь боком. Наверху была еще одна стальная дверь, на сей раз с глазком и тремя засовами. Лукреция вытащила другие ключи и отперла их один за другим; дверь издала сухой скрежет и медленно распахнулась. Она пошарила рукой по стене и щелкнула выключателем. Высоко под стропилами вспыхнул ряд обнаженных ламп.

— Ого, — пробормотал Джаред, переступая через порог вслед за Бенни. — Вы, ребята, ничего не делаете наполовину, да?

— В чем тогда был бы смысл? — спросил Бенни, но Джаред его не слушал, полностью захваченный тем, во что они превратили второй этаж старого склада — отбросы города, переплавленные в невероятную элегантность, неправдоподобная роскошь, созданная из мусора. Части сданных в утиль машин и непонятных механизмов, сваренные в столы и шкафчики, полупрозрачные занавеси из умело гофрированного пластика вместо ширм, битое стекло в известке драгоценностями блестит со стен. Единственным предметом мебели, служившим своей изначальной цели, казалась огромная кровать под балдахином в центре помещения. Все было покрыто влажно поблескивающим лаком, черным и красным.

— Присаживайся, — Бенни указал на кресло рядом с кроватью. — Мы принесем выпить.

Джаред был чересчур пьян и изумлен для неповиновения. Кресло было обито мятым бархатом темного пурпура, а хилый каркас состоял из похожих на человеческие костей, скрепленных эпоксидкой и металлическими штырями.

— Они настоящие? — поинтересовался он вслед близнецам, скрывшимся за одним из полиуретановых занавесов. Смутные, туманные фигуры двигались, казалось, под холодными маслянистыми волнами.