Спящий с Джейн Остин - Дэвид Эйткен

— Даниэль Адамсон? — спросил он, когда я открыл дверь.

— Впервые встречаю человека, говорящего без малейшего акцента, — сообщил я инспектору. — Ни рыба, ни мясо, ни нектон, ни каплун.

Как вы понимаете, я старался сбить его с толку, но не преуспел. Нужно подняться раненько поутру, чтобы застать Макбрайра спящим.

— Вы рано проснулись, сэр, — отметил он в такт моим мыслям. Инспектор был еще более прав, чем ему казалось: я вовсе не ложился. Солнце только что встало над моим черным деянием, свершенным несколько часов назад. На самом-то деле я лишь минуту назад дожевал ухо одной премиленькой девушки. И не надо на меня так смотреть, вы должны были этого ожидать. Разумеется, сперва я отбил его, чтобы стало помягче.

Ангус продемонстрировал свое удостоверение и спросил, можно ли со мной поговорить. Я немедленно сообразил, что слово, вертящееся у него на языке, звучит как «преступление», однако пригласил инспектора войти, стараясь при этом не выглядеть пауком, зазывающим в гости муху.

Макбрайар опустился на мой бугорчатый диван производства мебельной фабрики Данди, и, пока я совершал перед ним присущие случаю реверансы из области «чай-кофе-потанцуем?», восседал на нем со стоическим спокойствием. Я предполагаю, что полицейских специально тренируют, дабы они имели возможность поддерживать беседу невзирая на такие обстоятельства, как диванные бугры, врезающиеся в задницу.

Инспектор вежливо отказался от напитков. Пока я накрывал себе столик для завтрака, меня неуклонно преследовал его бесцветный голос, так подходящий по оттенку к его волосам. Я обратил внимание, что, даже усевшись, Макбрайар все равно был среднего роста. Мельчают, мельчают люди! Я полагаю, если вы не можете найти подходящих рекрутов, приходится брать то, что есть.

— Вам знакома эта девушка, сэр? — спросил Ангус, когда я вернулся в гостиную. С этими словами он протянул мне фотографию гарпии из ада номер 666 — проще говоря, Анушки. Глаза ее были закрыты, и в оставшемся ухе не наблюдалось никаких следов вязального крючка.

Я судорожно сглотнул, взглянув на фотографию, которая вообще-то была довольно хороша сама по себе. Поскольку отсутствующее ухо покоилось у меня в желудке, горловой позыв, скорее всего, был отрыжкой, но со стороны вполне мог показаться приличествующей случаю эмоцией.

— Она… что?.. — издал я тихим, дрожащим голосом.

— Боюсь, что так, сэр. Да. — Ангус кивнул. — Гор ничная нашла тело сегодня утром, когда пришла убирать квартиру. Отвратительная работа, право слово.

На миг я решил, что слова инспектора относятся к горничной и небрежной уборке квартиры, но тут же до меня дошло, что он имел в виду. Моя работа — вот о чем говорил Макбрайар. Отвратно, в самом деле! У 666 определенно не было художественного вкуса.

Впрочем, я вынужден отдать должное официальным властям. Пусть я потешался над низкими ментальными способностями и более чем незамысловатой одеждой их представителей, но прыти им не занимать. За несколько жалких часов они каким-то образом выяснили последнее известное местопребывание Анушки, вытянули из бармена «Лачуги» (очевидно, жестоко избив) описание ее спутника и разыскали мое убогое жилище.

Упорный британский полицейский! Если понадобится, он будет носом землю рыть. (Маленький ничего не значащий комплимент, который, возможно, поможет мне избежать взбучки, если они завалятся в мою камеру.)

Я должен признаться также и в том, что даже испытал некоторое уважение к несчастному существу, страдающему ныне в аду. Существу, которое не только находило время для шитья, вязания и готовки, но было и достаточно домовито, чтобы нанять горничную. Если вдуматься, Анушка даже использовала свечи вместо того, чтобы жечь все ухудшающееся ископаемое топливо. Возможно, я был к ней несправедлив. Но какой смысл беспокоиться об этом теперь? Все равно она скоро станет прахом.

Въедливый полицейский ожидал ответа. Возможно, мне следовало сдать позиции и во всем признаться — сломаться, как говорят янки? Допустим, сказать, что она сама вынудила меня к этому, сучка. Заманила своими ушами, а затем объявила, что как раз в эти дни месяца ее уши источают воск…

Осторожнее! Если я так поступлю, они запрут меня в каталажку.

— Я действительно провожал леди домой. Она была несколько подшофе. — Я поелозил драным шлепанцем по своему обветшалому ковру. Он — ковер — был цвета каррагена (это такой ирландский мох) или chondrus crispus (а это красно-коричневая съедобная морская водоросль). Я полагал, что, если станет совсем худо с деньгами, можно будет пожевать этот ковер.

— Но мы расстались у дверей, — прибавил я. — Поверьте, сержант: это не я распотрошил шлюшке ухо вязальным крючком.

Ха-ха! Я бы и впрямь оказался в глубоком дерьме, если б произнес вслух последнюю фразу, не так ли? А кроме того, ни в коем случае не следует называть инспектора сержантом.

Во время моей речи лицо Макбрайара оставалось непроницаемым, но я чувствовал, как за его бледным экстерьером крутятся мыслительные колесики. Крошечные бадейки подозрения взлетали вверх и опускались на внутреннем конвейерном ремне, и не было сомнений, что каждый мой ответ тут же помещался в отдельную ячейку — мозговую клетку — для дальнейшего обдумывания и анализа.

— Могу я спросить вас, мистер Адамсон: как вы живете? — закинул удочку Макбрайар, не потрудившись добавить: «во всей этой грязи и убожестве».

Я развел руками, изобразив на лице снисходительное высокомерие принца в изгнании.

— Живу, как видите, сержант, на окраине общества, если так можно выразиться. В настоящее время я являюсь членом самого большого британского клуба разбитых сердец — безработным. Не буду врать, будто мне это нравится, но что ж поделаешь?

— Инспектор, — поправил меня Ангус.

Я снова перевел взгляд на фотографию.

— У девушки только одно ухо, — заметил я, стараясь подавить отрыжку, вызванную вторым. — Возможно, мы имеем дело с каким-то ритуальным убийством? Сатанизм, поклонение дьяволу, все такое? — Я давал Макбрайару своеобразный ключ к разгадке. Вот только достанет ли инспектору мудрости его увидеть?..

— Забавно, что вы сказали это, сэр. — Слова Макбрайара прозвучали многозначительно. Я ожидал продолжения, возможно даже какой-нибудь лаконичной колкости. Но нет; инспектор просто молча смотрел в пространство. Нельзя сказать, что в моей лилипутской халупе его было много.

— Однако ничего забавного в этой фотографии нету, — чопорно произнес я, возвращая ему карточку. — Чье же это произведение?

— Кодак, — сказал он. — О, я понимаю, о чем вы… Ну, сэр, возможно, человек, который это сделал, — сексуальный извращенец. Псих с паховыми проблемами. Вряд ли такое убийство мог совершить нормальный человек…

— Ах ты низкий, лживый ублюдок! — заорал я на Ангуса. Разумеется, только мысленно. Внешне же я был совершенным айсбергом. Вы могли бы бросить пару кубиков меня в джин с тоником. Я вынул из своего чая кусочек перхоти и уставился на инспектора с невозмутимостью человека, переваривающего фарш из уха.

— Скорее всего, это так называемый «слипер», — продолжал Макбрайар, словно читая лекцию ново бранцам. — Далеко не всегда можно распознать его и тем более — предсказать, когда наступит абреакция.

Он мог с тем же успехом сказать: «когда приедет поезд». Псих с паховыми проблемами? Абреакция? Слипер? Это что, какая-то разновидность серег? В любом случае уж кто-кто, а я этой ночью не спал вовсе. Я готовил блюдо из фрагмента головы. Возможно, Анушка обладала многими недостатками, но о ее голове я ничего дурного сказать не могу. Она была превосходна.

Не надо меня одергивать! Я великолепно знал свою роль в той сцене, которую мы разыгрывали с инспектором. Я был второстепенным персонажем, подыгрывающим герою. Помощником в представлении Макбрайара, адресатом его реплик. Да, я отлично все понимал, но не требуйте, чтобы мне это еще и нравилось.

— Абреакция, инспектор?

— Это состояние, когда человек перестает сдерживать эмоции и в полной мере дает им выход. Обычно оно вызывается какими-то внешними раздражителями, — пояснил Ангус, видимо цитируя учебник «Использование внешних раздражителей» или нечто в этом роде.

— Ясно, — сказал я, поскольку теперь так оно и было. — Вы имеете в виду, что этот преступник с виду мог быть самым обычным парнем. — Еще один клочок перхоти спорхнул в мою чашку с чаем, и я выудил его оттуда. — А внутри у него кипел бурный котел разрушительных противоречий? Сверху холодильник, а под ним — ревущее пламя?.. — Что ж, возможно, у меня действительно имеются «паховые проблемы».

— Болезни разума — вещь сложная и неоднозначная, — сообщил мне Ангус, кажется полагая, что я слишком далек от жизни земной, чтобы знать подобные вещи.

— Я понимаю вас, инспектор, — многозначительно произнес я. Последний кусочек съеденного мною уха явно был лишним.