Комнатный фонтан - Йенс Шпаршу

— Что ты себе при этом думал?

(Примечание: Мне представляется все — таки неверным утверждение, что не бывает глупых вопросов. Может быть, мне нужно было взять и ответить Юлии как есть: Ничего! Ничего я себе не думал! И как я мог вообще о чем-то думать? И о чем мне прикажете думать?) Диалог застопорился. Я пожал плечами и отказался от своего желания хоть что-нибудь сказать. Тем самым я избавил себя от необходимости исполнять инструкцию, содержавшуюся в пункте 6 моей методички: «Смотрите клиенту прямо в глаза». Юлия ушла.

Если я правильно интерпретировал звуки, доносившиеся до меня извне, в настоящий момент она передвигалась в пространстве между кухней и ванной. Туда- сюда, туда-сюда, и специально топает, как будто у нее гири к ногам привязаны, и дверями еще хлопает. Вот вода полилась, судя по всему, набирает в ведро; теперь, кажется, швабру из кладовки достала. Похоже, Юлия приступила к уборке.

Я поднялся и направился в кухню. Но Юлия подставила ведро к самой двери с той стороны, так что мне было ее не открыть. Я только слышал, как она говорила сама с собой. До меня долетали отдельные фразы, что-то вроде «Нет уж, дружок, я тебе не позволю надо мной измываться!», «Я тебе покажу, ты у меня увидишь!..».

Что я должен увидеть?

(Правило № 7: «Старайтесь до конца разобраться в том, что имеет в виду клиент, если он свои замечания формулирует недостаточно ясно. Не оставляйте не проясненных вопросов!»)

— Юлия! Прошу тебя…

Я стоял как последний идиот перед закрытой дверью, и мое настроение постепенно все-таки упало до нуля. Даже самый отпетый преступник имеет право на защиту. Последнее слово, по всем законам, всегда предоставляется обвиняемому. Юлия, мы ведь все-таки живем в правовом государстве! Или нет?! Я не понимаю, почему в семейной ссоре нельзя придерживаться хотя бы процессуальных норм, принятых в уголовном процессе?

Стоит ли мне говорить о том, что, пока мы выясняли отношения, пункт 8, советовавший «быть вежливым, но при этом твердо стоять на своих позициях», окончательно утратил для меня свою актуальность. Этот совет мог вызвать у меня теперь только горькую усмешку. Объяснение моей позиции, хоть вежливое, хоть невежливое, никого не интересовало.

Вот почему я твердым шагом прошел к себе в комнату отдыха и досуга. Про себя решил, что буду лучше радоваться предстоящей выездной работе.

— Знаешь, меня уже трясет от одного твоего вида! В дрожь бросает! — заявила мне Юлия вечером того достопамятного дня и надолго заперлась в ванной. Нет, я этого не знал. Поздно ночью я записал в Книге учета: «Ю. призналась, что я действую на нее возбуждающе!»

В остальном же я вел себя тихо, мирно. Я был все время начеку и ждал дальнейшего развития событий.

Но ничего не происходило.

Эта формула успеха позитивно настроенного человека, золотыми буквами вписанная в историю человечества рукою Николауса Энкельмана, вертелась у меня в голове, пока я ворочался в постели. Было четверть десятого. Юлия уже, наверное, давно ушла на работу.

Сегодня во второй половине дня я встречался со Штрювером. Нужно как следует выспаться, чтобы выглядеть отдохнувшим. Я поставил будильник на половину двенадцатого, осторожно снова опустил голову на подушку и попытался сосредоточиться. Я хочу спать дальше. Я могу спать дальше. Я буду спать дальше…

Запись в Книге учета: «Нынче мне приснился сон об агенте. Как будто я дома. Мой дом — приют для собак. Но мне это не мешает, потому что собак почти нет. За завтраком у меня сломался зуб. Я повесил его на веревочку и надел на шею. Я как раз размышлял над тем, разморозить мне готовые сэндвичи или съесть так, как раздался звонок в дверь. Я — стрелою к двери, но поздно. Агент уже ушел. Я, в развевающемся халате, за ним. Догнал и стал уговаривать вернуться. Он пожал плечами и, как мне показалось, без особого восторга вернулся. Я успел прошмыгнуть мимо него в квартиру и захлопнуть дверь. Он позвонил с явным раздражением. Я открыл, быстро оттарабанил свою реплику: „Я гешефтами под лестницей не занимаюсь!" — и как жахну дверью со всего размаху. Так, пока всё замечательно. Только вот „гешефт" у меня как-то не получился, из-за дырки в зубах вышел какой-то свист. Но зато получилась естественная связь с удачным началом дня. Поиск номера телефона зубного врача помог структурно организовать время до обеда. В ходе поисковых работ я наткнулся на давно забытую папку. В ней обнаружилось свидетельство, из которого следовало, что я был награжден орденом за заслуги перед Отечеством. Серебряным! Я так и знал. Я плакал от счастья. Мне захотелось позвонить Юлии, но я не мог найти ее номера телефона. Потом я вдруг вспомнил, что у нее тот же номер, что и у зубного врача. Тогда я передумал звонить. К тому же я решил, что мой звонок может привести к непредсказуемым последствиям. У меня почему-то было такое чувство, будто Юлия уже несколько раз заставала меня в ванной за тем, как я цацкаюсь со своим орденом.

Еще я удивился, что все папки буквально забиты срочными письмами. Они лежат там уже лет сто. Я решил, что нужно их хотя бы сунуть в помойное ведро. Я почувствовал прямо какой-то прилив сил. Сейчас у нас шесть часов вечера, пора переходить ко второму завтраку. Я мчусь в кухню и встречаю там доктора Редлова. Он в ночной рубашке с глубоким вырезом и стоит почему-то за холодильником. Увидев меня, он изрек, обращаясь явно ко мне, но делая вид, что не ко мне: „Все врачи говорят, лучше есть много раз в день, но понемножку, чем один раз и много". При этом он как-то криво усмехнулся. Я знал, что доктор Редлов — убежденный сексуальный маньяк. Именно поэтому я решил проигнорировать его совет. Это могла быть ловушка. Я самостоятельно принялся изучать недра холодильника, освещая его карманным фонариком. Размеров он был фантастических! Как огромная сталактитовая пещера. Потрясенный, я отошел от него. На столе стояла тарелка с супом из пакета. Вкусноты необыкновенной! Я только удивился, что суп был сварен без воды (наверное, один из хитрых рецептов доктора Редлова!). На зубах что-то хрустело. Но я не мог ничего сказать по этому поводу. К тому же доктор Редлов исчез за дверцей холодильника. Я еще подумал, только бы он не забрался ко мне в комнату отдыха и досуга… Луна светила сквозь окно, я выглянул наружу. Потом я вдруг оказался на улице. Она была пустынной и при этом ярко освещенной. Я решил, что надо бы почаще гулять по ночам. Как здорово! Туг я вспомнил, что мне нужно что-то купить. Только вот что? Забыл. Я стиснул зубы и продолжил свой путь. Вскоре мне попался какой-то дом. На доме — зеркало. Я бросаю взгляд в зеркало и улыбаюсь… И что я вижу? О ужас! У меня нет зубов!»

Я проснулся от собственного зубного скрежета.

«Просыпайся, придурок! Проснись же, ты, враг рода человеческого!» — взывал ко мне мой внутренний голос, и вот я уже на ногах, хотя и несколько заспанный. Я включаю радио и разминаю свои старые кости, прогоняя попутно остатки сна из усталых членов.

Около двух часов дня я, гладко выбритый, припомаженный, принаряженный, с черным дипломатом в руках, покидаю квартиру.

Штрювер уже был на месте. Он сидел на улице под зонтиком перед кафе, в котором мы договорились встретиться. Перед ним лежала толстая газета. При виде меня он слегка приподнялся, пожал мне руку и спросил:

— Ну, как дела?

Я кивнул. (Я завел себе привычку, сталкиваясь с каким-нибудь старым знакомым, на вопрос «Как дела?» выстреливать молодцеватым «А у самого-то как?». Это освобождало меня от неприятной необходимости самопрезентации и одновременно позволяло взять на себя роль активного немого слушателя. Но Штрювера я, к сожалению, еще не знал настолько хорошо.)

Штрювер уже успел заказать для меня чашку кофе («Ладно, ладно, я приглашаю»). Кофе мне не хотелось, но еще меньше мне хотелось признаваться Штрюверу в том, что я недавно встал и только что позавтракал.

Затем без лишних предисловий мы перешли к делу. Штрювер получил из центра адреса постоянных берлинских клиентов, исключительно из западной части. Их нужно подокучить, «освежить контакт», но этим можно будет заняться по ходу дела.

Но главная наша задача — тут Штрювер пристально посмотрел на меня, — главная наша задача, сказал он, освоение восточной целины.

— Какие будут соображения на этот счет?

Я открыл свой дипломат и передал ему «списки клиентов», сохранившиеся у меня с жилконторских времен. Штрювер взял у меня документы, впился взглядом в первую страницу, несколько раз дернул головой, что вроде как должно было выражать удивление, после чего быстро пролистнул всю стопку.

— Черт побери! — только и сказал он. В его глазах читалось неприкрытое восхищение.

Это были полные списки жителей нескольких кварталов (мой старый участок). Рядом с адресами — общие сведения: возраст, профессия, служебное положение, размер жилплощади. В правой крайней колонке, под шапкой «Прочее», шли особенности каждой квартиры (имеющиеся дефекты, устраненные поломки, произведенный ремонт и т. д.). Освобождающиеся квартиры были отмечены отдельно. Заявкам на такие объекты отдавалось тогда предпочтение, они шли в обработку по сверхсрочному плану.