Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню» - Элена Томсетт

Эвелина поспешно наклонила голову, чтобы герцог не смог увидеть выражение ее лица, на котором на секунду отразилось чувство глубокого разочарования, которое хлынуло ей в душу. Конечно же, портрет! Если он действительно потерял память в результате ранения, и вспомнил ее только после того, как увидел портрет, значит, он не помнит ничего из того, что произошло с ней в Мальборке. Он вспомнил только то, что она была его женой.

– Значит, вы не помнили и меня, – прошептала она, не в силах сдержать навернувшиеся на глаза слезы. – Вас, как и всех остальных, привлек портрет…

Она вздрогнула, так как после ее слов, произнесенных полушепотом, герцог внезапно наклонился к ней, и в полутьме кареты блеснули его темные искристые глаза.

– Вы ошибаетесь, Эвелина, – несмотря на мягкость его голоса, в нем прозвучала сталь. – Я не помнил ни имени князя Острожского, ни вашего имени, но ваш образ преследовал меня во сне и наяву в течение всех этих шести лет. Он стал для меня навязчивым кошмаром. Я прочесал все побережье Италии и Южной Франции, пытаясь отыскать девушку из моих снов.

Он снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Девушку, которую я любил, – тихо добавил он.

– Кто же вы такой? – шепотом переспросила Эвелина, не отрывая глаз от его бледного лица с закрытыми глазами.

– Я был князем Острожским, – герцог открыл глаза и посмотрел на нее. – Я вернулся в Польшу, чтобы узнать, что же произошло со мной и с ним. Я вернулся, чтобы вспомнить. Вспомнить все. И, прежде всего, я вернулся за вами, Эвелина.

Эвелина отвела в сторону взгляд. Все было еще хуже, чем она могла предположить. Она бы предпочла прежнего князя Острожского, пусть даже доводившего ее до исступления своим нелепым желанием жениться на узнице комтура Валленрода, но сохранившего память, знания и опыт, приобретенные его нахождением при трех польских королевских дворах.

– Боюсь, вам придется столкнуться с целой кучей неприятных вещей, – сказала она безжизненным голосом, тщательно пытаясь контролировать панику, поднимавшуюся в ее душе.

– Надеюсь, вы не вышли замуж вторично? – сразу же быстро спросил герцог.

– Нет!

Эвелина вскинула на него глаза, удивленная его неожиданным вопросом, и сухо пояснила:

– Я, знаете ли, верила, что вы живы. В конце концов, на поле Грюнвальда так и не удалось найти и опознать ваш труп.

Она содрогнулась, вспомнив то кошмарное утро после битвы, когда она, утопая по колено в чавкающей земле, пропитанной кровью, в полубессознательном состоянии бродила по полю, пытаясь отыскать его тело.

– Тогда еще не все потеряно.

Он смотрел на нее, не отводя взгляда, в темных искристых глазах плескалась затаенная надежда, нежность и боль.

– Мне будет достаточно, если я вспомню хотя бы то, что касалось меня и вас. Даже если я не сумею вспомнить всего, но получу вашу любовь и ваше согласие вернуться со мной в Венецию, я буду счастлив.

Эвелина тряхнула головой, словно пытаясь освободиться от наваждения, вызванного его словами.

– Вернуться в Венецию? – переспросила она. – Вы что же, не понимаете, князь, кто вы такой? Вы же племянник польского короля Владислава Второго Ягелло, герой Грюнвальда, блестящий дипломат. Вы с успехом участвовали во всех переговорах польского и литовского двора с государствами Европы за последние перед Грюнвальдом пять лет. Вы приходитесь племянником могущественному великому князю Витовту, некоронованному владыке Литвы, и состоите в родстве со всеми польскими и мазовецкими Пястами. Вы думаете, вас отпустят в Венецию?! Вы ошибаетесь!

Герцог выслушал ее, не перебивая, в полном молчании.

– Мазовецкие Пясты? – нахмурив брови, медленно повторил за ней он.

– Бьюсь об заклад, что все ваши королевские родственники уже в Вавеле, – сказала Эвелина, устало откидываясь на спинку сиденья. – Сейчас я даже готова поверить, что Ягайло срочно призвал нас с Андреем в Краков именно из-за вас.

Герцог внимательно посмотрел на нее.

– Готовы ли вы присягнуть, Эвелина, что я – князь Острожский? – в полутьме кареты неожиданно мягко прозвучал его голос.

Эвелина в изумлении распахнула глаза, и тут же встретилась с испытывающим взглядом темных глаз герцога.

– Да! – помедлив, уверенно сказала она. – Если вы не призрак с того света, то я готова присягнуть на Библии, что вы – князь Острожский.

– Вы видите меня после длительного перерыва и всего лишь час, – заметил герцог, осторожно подбирая слова. – Я потерял память, и не могу вспомнить даже подробностей тех отношений, которые связывали нас. Как вы можете быть так уверены?

Эвелина внимательно, с совершенно новым чувством уважения, взглянула ему в лицо, увидела, что он в напряжении ожидает ее ответа и тихо сказала, глядя прямо в его темные, искрящиеся от волнения глаза:

– Я была очень хорошо и долго знакома с вами до нашей свадьбы, князь. Я помню вас как женщина и как жена. Ваши глаза, руки, манера держать себя, ваши жесты, оттенки вашего голоса, выражения лица говорят сами за себя. Даже если у вас есть брат-близнец, то я готова присягнуть, что моим мужем были вы, а не он.

Герцог помолчал, раздумывая над ее словами.

Потом порывисто взял ее руку и поднес ее к своим губам.

– Помогите мне вспомнить, Эвелина, – серьезно попросил он, отрываясь от ее руки, но не выпуская ее.

Его темные глаза блеснули отчаяньем.

– Я уже вспомнил многое, пожалуй, слишком многое, … но воспоминания не хотят связываться воедино, пока это лишь беспорядочные, хаотические всплески моей жизни…

Побледнев, Эвелина закусила губу и посмотрела ему в лицо. На секунду, безумная надежда вспыхнула в ее душе. Возможно, рано или поздно, он вспомнит все, но хочет ли она этого? Она внезапно рассердилась на саму себя. Она сама не знает, чего хочет. Даже если князь временно лишился памяти, он же не лишился мозгов! Даже сейчас, когда он, возможно, потерял память, князь Острожский слишком опасный человек, чтобы пытаться играть с ним в игры. Она не сумела оценить его по достоинству много лет назад и проиграла. Теперь она должна быть осторожна.

– Вы помните те отношения, которые существовали между нами? – едва слышно, одними губами, спросила она.

– Да.

Красивое лицо герцога не дрогнуло, когда он безжалостно добавил:

– За несколько лет брака мы спали вместе всего несколько раз. Я хотел бы вспомнить, каким именно шантажом мне удалось жениться на вас.

– Вам лучше этого не вспоминать.

Герцог почувствовал, как дрогнули в его руке пальцы Эвелины.

– В любом случае, я благодарен вам за сына, – бесстрастно досказал он. – Хотя не могу сказать, чтобы меня устраивали сложившиеся обстоятельства моей личной жизни. Это вовсе не означает, – добавил он, увидев, как расширились от страха глаза молодой женщины, – что я намерен категорически настаивать на своих супружеских правах.

– Благодарю вас.

В голосе Эвелины послышалось облегчение.

Герцог со смутным неудовольствием увидел, что от его слов ее напряжение несколько ослабло.

– Если за время моего отсутствия вам удалось определенным образом устроить свою жизнь и найти человека…, – начал говорить он, пристально наблюдая за ее реакцией на свои слова.

– Благодарю вас, нет! – быстро перебила его Эвелина. – Я не могу сказать, что я испытывала к вам пламенную страсть, когда выходила за вас замуж, – она опустила глаза под внимательным взглядом герцога, – но меня устраивал этот брак.

– Устроит ли он вас теперь? – спросил герцог, с болью сердечной решая выяснить этот вопрос до конца. – Или вам было бы предпочтительнее считать меня мертвым? Я не хочу вам угрожать, Эвелина, но рано или поздно, я начну требовать от вас той близости, которая бывает между мужем и женой. Даже будь вы не настолько красивы, я бы стал говорить об этом. Один сын, по нынешним временам, слишком слабая надежда на продолжение рода.

– Близость и любовь – разные вещи, – бесцветным голосом сказала Эвелина, не поднимая головы. – Если вы потребуете от меня только близости и детей, то наш брак вполне меня устроит.

– А ваша любовь принадлежит Господу нашему, надо полагать? – изогнув бровь, резче, чем намеревался, спросил герцог, не в силах сдержать своего разочарования.

– Да! – Эвелина настороженно и холодно смотрела на него. – Но можете быть уверены, я никогда не изменяла и не собиралась изменять вам как жена.

– Отрадно слышать, – пробормотал герцог в задумчивости.

Откинувшись на спинку сиденья кареты, он прикрыл глаза и надолго замолчал, раздумывая над только что состоявшимся странным разговором со своей женой. Интуиция, необычайно сильно развившаяся у него за последние пять лет в качестве компенсации за потерю памяти, подсказывала ему, что спокойно сидевшая рядом с ним прекрасная молодая женщина пребывала в состоянии, близком к панике. Он буквально чувствовал флюиды страха, недоверия, перемешанные со странным чувством какого-то облегчения, исходившие от нее. Он никак не мог понять, почему она так настороженно отнеслась к его словам о потери памяти. Это была именно настороженность, не чувство изумления или недоверия, какие его сообщение о потери памяти вызвали, например, у Карла или у Дитгейма. Он мог твердо сказать, что Эвелина его узнала, она открыто сказала ему об этом, и что она ему поверила; то, что он не мог понять и объяснить, было то, почему она его опасалась. Сколько он не исследовал все еще темные закоулки своей памяти, он не мог вспомнить ни одного эпизода, когда он причинил ей вред или обидел ее. Все что он помнил и чувствовал, была всепоглощающая и всепрощающая страсть к этой женщине, которая стала частью его собственной души. Она же, прекрасная Эвелина Острожская, его жена, точно такая же, какой он помнил ее в своих снах и видел в воспоминаниях, казалась, не испытывала абсолютно никаких чувств и никакой радости от его возвращения и была совсем безразлична к нему. Даже более, за ее внешней вежливостью он чувствовал хорошо скрытый страх, в то время, как его сердце стремилось к ней, и он с трудом подавлял желание схватить ее в объятья, прижать к своей груди и осыпать поцелуями. В первый момент он не сделал этого только потому, что в ее глазах и в ее поведении явно сквозила растерянность и нежелание того, чтобы он к ней прикасался. Теперь, после непродолжительного общения, сидя рядом с ней в тесноте кареты и ощущая тепло ее тела рядом с собой, время от времени непреднамеренно касаясь края ее одежды, он чувствовал, что она еще больше старается отдалиться от него; ему даже в голову не приходило обнять или поцеловать ее – так старательно и искусно она возвела неприступные бастионы сдержанности между самой собой и своим мужем.