Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню» - Элена Томсетт

Прервав разговор с Андреем, герцог выглянул в окно.

– В чем дело, Гунар, – удивленно спросил он, – если я не ошибаюсь, мы не доехали до моего дома целых два квартала.

Гунар и Эвелина переглянулись.

– И не смотрите на меня с такой надеждой, Эвелина, – не удержавшись, сказал герцог, оборачиваясь к жене. – Я же говорил вам, что достаточно долгое время прожил в Литве.

– Не думаю, что, как герцог Монлери, вы жили в Кракове в доме князя Острожского, – подчеркнуто кротко возразила ему Эвелина, и тут же пожалела о своих словах.

– Как бы то ни было, – герцог в расстройстве поднес руку к виску, словно у него заболела голова, – нам пора бы уже и приехать. Андрей устал, да и я тоже.

Эвелина смотрела на его сильную гибкую кисть с длинными пальцами, которые, против польской моды, не были унизаны многочисленными кольцами и печатками, и видела только одно единственное кольцо с голубым сапфиром. Кольцо, такое до боли знакомое, образ которого еще долгое время после Грюнвальда преследовал ее в кошмарных снах, в которых она снова и снова пыталась отыскать его тело на поле боя.

– Я помню это ваше кольцо, – внезапно сказала она. – Вы никогда не расставались с ним. На его внутренней стороне герб королевы Ядвиги.

Темные глаза герцога неожиданно блеснули открытой неприязнью.

– Откуда вы это взяли? – почти враждебно спросил он.

Эвелина протянула руку и коснулась его ладони.

– Позвольте?

Не дожидаясь разрешения герцога, которого словно обожгло легкое прикосновение к руке ее пальцев, она с усилием высвободила с его безымянного пальца кольцо и, мельком взглянув на внутреннюю поверхность, вскрикнула:

– Я же говорила вам! Это герб королевы!

С трудом оторвавшись от созерцания ее бледного прекрасного лица, озарившегося улыбкой радости, герцог взглянул на кольцо.

– Это всего лишь герб дома Анжу, – сказал он, наблюдая за выражением ее лица. – Хотя… вы правы, польская королева Ядвига была дочерью Людовика Анжуйского и носила его герб.

– Вы всегда избегали говорить об этом кольце, – медленно проговорила Эвелина. – Разве это не кольцо королевы?

– О нет! – герцог даже рассмеялся от ее предположения. – Это кольцо моего отца. Он приходился сводным братом Людовику Анжуйскому, королю Венгрии и Польши. Следовательно, польская королева была мне теткой.

Теперь уже Эвелина беспомощным жестом поднесла руку ко лбу.

– Это просто кошмар какой-то, – расстроено сказала она. – Вы, кажется, поставили себе целью убедить меня в том, что вы – не князь Острожский.

– Эвелина, – мягко сказал герцог, наклоняясь к ней. – Я тот человек, который был князем Острожским. Я вернулся. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Совсем рядом с собой Эвелина увидела его лицо, успев отметить длинные темные, как у девушки, ресницы, скрывавшие от нее его темные глаза. В тот же миг карету сильно встряхнуло на выбоине мостовой и от этого движения Эвелина чуть не упала ему на колени. Он заботливо придержал ее за локоть, она почувствовала на своей руке тепло обхватившей ее его ладони, которое непостижимым образом вдруг словно обожгло ее, заставив вспыхнуть румянцем ее щеки. Она непроизвольным движением отодвинулась от него, на секунду ей показалось, что его губы искривились в насмешливой улыбке, но уже в следующую минуту она увидела в его глазах неосознанное раздражение и высокомерие, которое она никогда не замечала прежде в его взорах, обращенных к ней.

– Простите меня, Острожский! – в ту же секунду быстро сказала она. – Я все еще никак не могу привыкнуть к мысли о том, что это именно вы едете со мной в карете и мы в Кракове. Я не хотела вас обидеть, я просто приучила себя не принимать помощь и знаки внимания от других мужчин. И, пожалуйста не смотрите на меня взглядом Андрея, которого я лишила сладкого за обедом.

Андрей весело рассмеялся.

– Не волнуйся, папа, я не ем сладкого, она шутит. Надеюсь, ты ее не боишься? А то Марженка как-то раз сказала мне, что слышала, как ее отец, пан Доманский, беседуя с другим паном на королевском приеме сказал, что мама такая невероятно красивая женщина, что он ее просто боится!

Герцогу показалось, что в светлых глазах Эвелины засветились насмешливые огоньки. Скорее всего, это было отражение света факела в руках Гунара, стоявшего возле кареты и смотревшего на них через открытую им дверцу.

Андрей выскочил из кареты первым, и, радуясь возможности размять затекшие ноги, побежал к дому, как заяц. Выйдя вслед за ним, герцог остановился возле ступеней и предложил Эвелине опереться на его руку. Без всяких возражений вложив в его руку свою затянутую в перчатку ладонь, она вслед за ним вышла из кареты. На секунду он ощутил беглую тяжесть ее тела, почувствовал запах ее волос, когда она, остановившись рядом с ним, откинула с головы капюшон плаща.

– Посмотрите, сколько звезд! – не удержалась от восклицания она.

Герцог поднял глаза к небу. Прямо над их головами было темное высокое северное небо с далекими холодными мелкими звездами. Оно было так непохожее на бархатное небо Италии с мохнатыми крупными бутонами звезд, что у него невольно вырвался тихий вопрос:

– Вы помните небо Италии, Эвелина?

– Нет, – с тихим смешком ответила ему Эвелина. – За те два года, которые я прожила в Италии, у меня не было времени смотреть на небо. Ваши трубадуры были слишком навязчивы, а мои кузены слишком быстро хватались за шпаги. Чтобы предотвращать кровопролитие, мне приходилось рано ложиться спать.

В темноте июльской ночи Эвелина увидела прежнюю ослепительную белозубую улыбку, озарившую лицо герцога, и внезапно почувствовала, как сильнее застучало ее сердце.

Глава 5

Люди герцога прибыли в Краков наутро следующего дня. Обширный старинный особняк на Шляхетской улице был огромен и вместителен, в конюшнях могло поместиться такое количество лошадей, которых хватило бы на то, чтобы собрать рыцарский отряд для штурма Вавеля. С женой, свободно говорившей по-немецки и по-итальянски, герцог не имел никаких проблем с размещением и устройством своих людей.

– Всего чуть больше сотни человек, девочка, – доложил Эвелине вечером того же дня невозмутимый Гунар. – Большинство из них итальянцы и испанцы. Все – профессиональные наемники, очень жестко дисциплинированные. Ни один из них не вышел на ночь в город.

Эвелина взволнованно ходила по гостиной. Она провела бессонную ночь, размышляя о том, какие последствия будет иметь для нее неожиданное воскресение ее мужа.

– Тебя что-то беспокоит, девочка? – осмелился спросить ее Гунар.

– О Гунар! – с укором сказала Эвелина. – Ты же знаешь, что меня беспокоит! У меня плохое предчувствие. Добром все это не кончится, помяни мое слово.

– Он вспомнит, девочка. Он обязательно все вспомнит! – убежденно сказал старик.

– У него не так много времени! Если он не вспомнил все в течение этих шести лет, как я могу быть уверена, что он вспомнит сейчас! Через день в дверь начнут ломиться гости, знакомые, последует приглашение в Вавель! Что я буду с ним делать? Если он сам не уверен, что он – князь Острожский!

– Но мы-то знаем это.

– Не могу же я вложить это знание в его голову! – вспылила Эвелина. – Так же, как я не в состоянии одолжить ему свою память!

Гунар предпринял еще одну попытку успокоить ее. Он положил ей руку на плечо, другой рукой отвел с ее лица упавшие волосы и тихо, проникновенно сказал:

– Возьми себя в руки, девочка. Положись на волю Божью.

Эвелина несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь.

– Пожалуй, это единственное, что я могу сейчас сделать.

Гунар поднял глаза и увидел стоящего на ступенях лестницы, ведущей со второго этажа в холл, князя Острожского, его бледное напряженное лицо, стиснутые челюсти и крепко сжатые губы. Молодой князь почувствовал его взгляд, взмахнул темными ресницами, и Гунар заметил просквозившее в его темных глазах несвойственное всегда самоуверенному и решительному князю выражение растерянности. В следующую минуту, к вящему изумлению Гунара, Острожский покачнулся и вынужден был схватиться рукой за перила лестницы, чтобы не упасть. Князь находился в нескольких метрах от Гунара, и старик с еще большим изумлением увидел, что на его бледном высоком лбу выступила испарина. Гунар уже открыл было рот, чтобы позвать Эвелину, но взгляд князя неожиданно стал осмысленным, в нем ясно читалось предостережение. Гунар закрыл рот, покачал головой, и ничего не сказал.

Князь повернулся и, бесшумно ступая, стал подниматься вверх по лестнице.

Герцог чувствовал, что он едва держится на ногах. Перед его глазами мелькали, сменяя друг друга, картины битв, сражений, переговоров, лица людей, зарева пожарищ… Отчаяние, прозвучавшее в голосе Эвелины, потрясло его, расстроило до глубины души, почти до слез; и сквозь пелену тумана, заволакивающего, по обыкновению, часть его памяти, внезапно стали проступать и шевелиться мохнатые тени воспоминаний, неясные, неопределенные и бесформенные, но уже пробудившиеся к жизни и не ускользающие от него, подобно утреннему туману, как это было ранее.