Словарный запас - Лев Рубинштейн

Действительно интересно, что «делают днем» все те, кто никогда ничего не говорит от собственного имени. Только от имени страны, только от имени поколения, только от имени народа. Похоже, что ничего они днем не делают.

С теми, кто якобы знает о том, что «народ хочет», а чего «народ не хочет», говорить решительно не о чем. Не знаю, кто как, но я предпочитаю разговаривать и спорить не с «народами», а с людьми. Да, согласен, в нашей стране много, может быть, слишком много людей, для которых такие понятия, как «свобода» или «личное достоинство», суть пустые звуки или, пуще того, вредоносный импорт. Ну и что с того? Историю же все равно делают не они. Историю не могут делать те, кто отрицает саму историю. Историю движет деятельное творческое меньшинство. Это медицинский, как говорится, факт. И никакие «народы» ровным счетом ничего тут не решают. Решает все только внутренний выбор каждого из нас.

Не будем, друзья, употреблять бессмысленных слов. Не надо мыслить ничего не означающими категориями. Пусть ими пользуются жрецы идеологического фронта — они иначе не умеют. Людей же для них нет, для них есть только безличный «народ», который раз в четыре года переименовывается в «электорат».

А мы — люди. И давайте жить своей жизнью, не теряя способности отличать верх от низа, правого от левого и добро от зла. И не надо соотносить свои собственные судьбы с их вертикалями и прочими собачьими свадьбами. У них там свои дела, а у нас тут свои. Пока есть хоть минимальная возможность, надо думать что хочешь, говорить как хочешь и поступать сообразно со своими жизненными принципами и со своими представлениями о том, что правильно, а что нет. А когда такой возможности нет, то за нее надо бороться всеми доступными нам средствами. А народу пусть поклоняются те, кто склонен к сотворению кумиров.

[Начальство]

Еще раз про любовь

О любви немало песен сложено. Она — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. Она нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь. Она — не картошка, это проверено веками горького и сладкого человеческого опыта. У нее, как у пташки, крылья — ее нельзя никак поймать. А поймаешь — берегись. Она повсюду, где гнездится человек.

Любовь бывает разная. И разные бывают любви. Бывает любовь прекрасная и бескорыстная, возвышающая душу и высвобождающая небывалые, запертые на семь замков возможности человеческого духа. Бывает любовь слепая, глухая, парализующая волю. Любовь бывает зла, да еще как. Бывает она облой, огромной, стозевной и Слиской. Всякими бывают любви и Любови.

Есть и еще особый род любви.

Любовь вообще иррациональна, иначе она никакая не любовь, а лишь холодный расчет. Но эта иррациональна как- то особенно. Я имею в виду любовь общественности к родному государству. Любовь к государству — кормильцу, поильцу, радетелю и заступнику — можно было бы трактовать как любовь сыновне-дочернюю, если бы в проявлениях этой любви не было бы столь заметно наличие ярко выраженной эротической составляющей. Ведь что наша общественность особенно горячо и трепетно любит в родном государстве? Особенно горячо и трепетно любит она самое в нем сакральное, самое срамное, сулящее ужас и восторг. Она любит его органы. Ну да, те самые органы, о которых вы и подумали, — органы государственной безопасности.

Любовь безрассудна, а поэтому что нам за дело до того, что мы знаем об этих самых органах. Что нам за дело до того, что эти органы во все времена были концентрированным средоточием всего самого подлого и жестокого, что только можно было набрать по сусекам необъятной нашей Родины. Ну и что? «А он мне нравится, нравится, нравится, и для меня на свете парня лучше нет», — как пела, по другому, впрочем, поводу, певица Анна Герман.

Когда органы, как это и полагается органам, были скрыты от нескромных взоров граждан, то и любовь к ним носила потаенный и застенчивый характер. Теперь органы обнажились во всем своем великолепии, с непринужденностью взяли на себя функции всех прочих уставших членов, и любовь к любимым органам приняла поистине оргиастический характер.

Влюбленному свойственно иногда настолько отождествляться с объектом своего обожания, что он старается угадывать его мысли и присваивать их себе. Он начинает бредить от его имени. Когда я где-нибудь слышу или читаю что-то такое вроде «мы не должны позволить, чтобы Косово…» или «а здорово мы все-таки отделали Кондолизу», я все время думаю о том, что же мне это так мучительно напоминает. Нет, это, пожалуй, не чеховская Душечка с ее «мы с Ванечкой», это что-то другое. Потом я понял. Это же типичный разговор в людской. «А мы на зиму, как всегда, перебираемся в Париж». «Мы вчерась давали ужин на двести персон, о как!» «К нам, промежду прочим, и великие князья захаживают». «Мы, уж извиняйте, нашу барышню за кого попало не отдадим».

И такая бывает любовь.

Любовь к власти редко носит индивидуальный характер. Любовь к вождям слабо мыслима в одиночестве, в ночной тиши. Индивидуальная любовь такого рода чревата, как правило, клиническими последствиями — недаром во все советские времена психиатрические заведения кишели сменяющими друг друга невестами Ленина, Сталина, Брежнева и других ответственных товарищей. Нет, любовь к власти должна быть коллективной. Ибо такая любовь свойственна не столько физическим лицам, сколько коммунальным телам.

В абсолютно карикатурной, а потому и в особенно наглядной форме таковая любовь выглядит в исполнении дураковатой шпаны под названием «Наши». Их массовая любовь принимает форму театрализованной групповухи, довольно неряшливая режиссура которой легко компенсируется количественным фактором. Кое-кто из скептиков (а такие, готовые цинично обсмеять все самое святое, еще, увы, не перевелись в нашем устремленном в будущее обществе) утверждает, что любовь этих «беспокойных сердец», на скорую руку выведенных на живописных берегах Селигера, не вполне бескорыстна. Вот уж чего нет, того нет! Какая корысть, подумайте сами. Помните анекдот: «Нюрк, ты как даешь, по любви или за деньги?» — «Да конечно по любви, разве ж три рубля — это деньги?»

Так что по любви, по любви, не сомневайтесь, маловеры!

Что можно сказать влюбленному без памяти? Ничего ему не скажешь. Можно за него порадоваться. Можно над ним пошутить. Можно позавидовать. Можно подбодрить цитаткой «Люби, люби, пока любить ты рад». Можно изумиться его выбору. А можно за него и потревожиться: влюбленный ведь, покуда он влюблен, начисто забывает о том, что подстерегает его на расстоянии всего лишь одного шага от его великой любви.

[Наши]

Крестовый поход детей

«Вообще-то уже не очень, прямо скажем, смешно. Мягко говоря. Когда читаешь, что они «потребовали отставки посла Великобритании в России Энтони Брентона за то, что он поддерживает оппозицию из «Другой России», — это смешно. Когда читаешь о том, что «у здания посольства Великобритании в Москве выстроилось около 50 активистов с плакатами «Королева должна знать, куда тратятся деньги английских налогоплательщиков», — еще смешнее.

Когда натыкаешься в информационном агентстве про акцию «нового молодежного движения «Мишки», основанного активистами движения «Наши», где собрались более тысячи детей в возрасте от 8 до 15 лет с лозунгом «Спасибо Путину за наше стабильное будущее». Поняли? За будущее уже благодарят. Товарищ Сталин не дотянул — его благодарили только за счастливое детство. Смешно? Смешно. А когда «более 1 тыс. активистов с буквами в руках составят обращение к Путину, в котором попросят его стать лидером движения «Мишки», так как он самый главный «мишка» России», вам не смешно? Мне что-то уже не очень.

У нас теперь есть просто «мишки», и это уже не конфеты с шоколадно-вафельной начинкой, а живые дети, которых ждет, как было сказано, «стабильное будущее». И есть у нас теперь главный мишка.

А мелкие мишки, мошки, блошки и вошки при поддержке разного калибра пешек и руководимые прошедшими в дамки шашками дружно пошли к британскому посольству, чтобы на манер репинских запорожцев отправить письмо британской королеве по поводу предосудительного поведения одного из ее подданных. А чего, дело благородное. Они ведь не шакалят у посольств, как это может показаться человеку неподготовленному и политически незрелому. Шакалят совсем другие — вам ведь объяснили уже. У них, чтобы вы поняли, «акция». Патриотическая, между прочим. Антифашистская, если кто еще не понял. Кто не понял — объяснят.

К тому же нетрудно себе представить, как заждалась венценосная Елизавета Георгиевна писем от своих юных корреспондентов, таких милых, искренних и непосредственных. Маленьких таких непосед и почемучек. Вот ночей-то не спит, все думает: «Давно что-то нет весточек от маленьких российских чушек и ряшек. А без них как мне разобраться в вечных вопросах добра и зла? Неужто забыли старуху?» Все время вспоминается место из записной книжки Ильфа про то, что «Х. Иванов решил нанести визит королю. Узнав об этом, король отрекся от престола».