Жизнь Вована, или «Пролетарии всех стран – пролетайте» - Александр Панин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вовчик разок даже наведался к Женьке в больницу. Контингент палаты, в которой лежал его пострадавший сосед, по странному стечению обстоятельств состоял сплошняком из каких-то лузеров. Чего только стоил один постоялец, находящийся под охраной полиции: мужик этот был своего рода героем всего отделения. Вконец устав от вечного безденежья и от желания получения сладкой жизни и по-быстрее, товарищ решил грабануть банкомат. Грабануть просто, без взлома, вместе со всей комплектацией – просто вывезти банкомат в укромное место и раскурочить. План операции был придуман в стиле популярных сценариев Голливуда – проникнув в подвал здания, под банкомат, выдолбить аккуратно бетонную плиту под банкоматом и поживиться наличностью. Но на деле все оказалось не как в Голливуде, а как обычно.
Два товарища проникли в подвал, прихватив с собой инструменты и пару взрыв–пакетов. Вначале все шло по плану, место под банкоматом было определено, кусок плиты выдолблен и держался на кусках арматуры, банкомат просел, но плита не рушилась. Тогда воры заложили взрывчатку в щель плиты, раздался взрыв, банкомат еще больше обсел, но плита никак не рушилась. Подельник нашего больного не выдержав такого издевательства со стороны бетона, схватил лом и что есть мочи вмазал по просевшему куску плиты. Случилось долгожданное – банкомат упал. Но упал он прямиком на подельника, намертво припечатав его к полу подвала и попутно зацепив и прищемив ногу нашего больного. Так их и нашла охрана магазина, в котором находился банкомат, а впоследствии и полиция – одного с переломанной и придавленной ногой и второго – просто придавленного. Но что более всего впечатлило оставшегося в живых подельника, так этот тот факт, что на момент ограбления банкомат находился на обслуживании, и наличных денег в нем не было. Факт сей, полностью деморализовал и подавил неудавшегося грабителя, ввергнув его в уныние на несколько лет вперед.
********
Глава 8 «Завод»
Рано утром Вовка явился к зданию проходной завода, рядом уже толпилась кучка его одногруппников, глаза их были печальны, а лица помяты. Ежедневный алкотрафик давал о себе знать, печень источала миазмы дешевых алкогольных коктейлей, распространяя вокруг хозяев стойкий запах гниющих потрохов с примесью клубничного заменителя. Вот из проходной показалось тучное тело мастера. Тело махнуло рукой бегло бросив: «Пшли» – Вяло волоча ноги в стоптанных кроссовках, кучка ПТУ-шников потянулась в проходную. Вован бодро шагал сзади, мастер, проводив Вована взглядом, сплюнул сквозь дырку в передних зубах. Вязкий от сушняка плевок повис на воротнике куртки мастера, что вызвало взрыв гогота в рядах будущих пролетариев. Завод встретил будущих своих тружеников неспешным попыхиванием нагревательных печей и подметающими территорию рабочими. Продукция предприятия была слабо востребована, и завод работал лишь на треть своей мощности. Группе учеников – электриков вручив лопаты, метлы и носилки, велели помогать в уборке территории. ПТУ-шники восприняли идею запоздалого ленинского субботника без энтузиазма, да деваться было некуда. Метлы мерно шуршали по асфальтовым дорожкам, гоняя в разные стороны кучки камешков и подымая столбики пыли, оседавшие на спецодежде и лицах уборщиков. Двое человек таскали носилки, высыпая мусор в кучу у дороги, которую тут же частично раздувал ветер, частично растаскивали колесами проезжавшие мимо грузовики. Дурдом был налицо, но время шло и дело близилось к обеду, а в дурдоме, как известно, обед строго по расписанию. Обед в дурдоме – вообще святое дело. Больные без него могут стать буйными и не управляемыми. Примерно то же происходило и с одногруппниками Вовки, в конце-концов, вечно пожилой и вечно сутуло-похмельный мастер, обречённо наблюдавший за молодёжью, махнул им рукой, дав отмашку на окончание бесполезной работы и раздав мученикам талоны на питание, пошаркал стоптанными ботинками в сторону столовки.
В заводской столовке их ждало общепитовское разнообразие – борщ, пюреха, котлеты, пельмени со сметаной, солянка, а для особо одиозных – молочный суп и кабачки с майонезом. Всё это можно было залить чаем, морсом, компотом, но любители кабачков с молочным супом, почему – то всегда упорно брали кисель. Мастеру было уже за шестьдесят, а имя у него было, словно ему было далеко за семьдесят лет – звали его Прохор Лукич. Прохор Лукич был уставшим от цеховой сатураторной газировки работягой, и оплывшим лицом походил на сенбернара. На мелочи он не разменивался и времени на еду понапрасну не тратил. Взяв борщ и пюре с котлетами, он всё свалил в одну тарелку, перемешал, и выхлебал, напоследок вымазав тарелку до блеска куском чёрного хлеба, который тут же и съел, запив чаем со сметаной.
Вован, насытив дикий, утробно рычащий, полуденный голод, тарелкой солянки, неспешно доедая порцию пельменей и рассматривая зал столовой, интерьер которого был выполнен по моде конца семидесятых – в массивном дереве и медной чеканке, заметил, что среди одногруппников нет двоих братьев – Кудряшова и Лысенко. Видимо опять эти два клоуна где-то гасились по кустам, смоля беломорины с забитой в них анашой.
Несмотря на разные фамилии, Кудряшов с Лысенко были действительно братьями, рождёнными от одной матери, но от разных отцов. Кудряшов был старший, но как старший брат, честно дожидался младшего, оставаясь два раза на второй год в разных классах. Вдобавок, по родной матери, были они единоутробными казахами, поэтому и походили друг-на-друга, несмотря на разные фамилии.
Догадки Вовчика были отчасти близки к правде. Братья, улучив момент, отомкнули от коллектива, и, прокравшись в сторону приземистого, пережившего уже пять поколений Лукичей, облупленного годами, овощехранилища заводских столовок, пролезли в кем-то незапертую вентиляционную фрамугу.
В овощехранилище царил полумрак, и пахло прелыми овощами, в дальнем углу, среди косых лучей солнца, проникающих сквозь щели вентиляционных решёток, в лотках зеленела куча сочных капустных кочанов. Если город и завод, за пределами овощехранилища пахли копотью соляры, мазутом, бензином, сожжённым
