Неприкаянность - Яна Джин

Пер. Нодар Джин

РЭП-ПЕСНЯ

Мы всё имели ровно,Но он в дерьмеКопаться хладнокровноНе умел.Он притворялся трупом,А мертвецуСуществованье — глупо,Не к лицу.И жил он, как затворникНе жил, — тужил. АЯ в портах позорноЖила-грешила.Мы в жизни были швахи.Печаль однаБыла у нас. И страхиОдни. ВинаОдна. И лгали часто,Но он ко лжиПостольку был причастен,Поскольку жил.Своею жизнью малоОн дорожил, —Как будто ему далиПомятый джипИли такую тёлку,Что не помять.Но он молчал. Он толькоНе мог понять,Что я, как звуки в джазе,Как в зубе дрель,Кручусь, кричу в экстазе«Движенье — цель!»,Что не пойму того я,Что жирный классПугается не воя,А держит глазНа нём, молчащем, зная,Что прошибьётЕго слеза больная —И он… споёт:«Послушай, мазефакер,Язык твой лжив!Как твой же член, обмяк он —Ни мёртв, ни жив!Всего дороже деньгиТебе, твой жир!А я точу на слэнгеСлова-ножи!Хана тебе без рэпа!И с ним хана!Истина свирэпа!Щупай — на!»

Пер. Нодар Джин

ЛАЗАРЬ

И потом Он узрел Марфу и Марию, оплакивавших брата своего, Лазаря.

Помилуйте! Но я совсем не Марфа!Я не сестра ему. А от изгояне надо ждать ни мира, ни покояни вашей обожравшейся стране,ни Лазарю.Жуликоватый Лазарь —ему бы только по сусекам лазать,подохнуть, обожравшись, а, воскреснув,рыгнуть во след прокисшим облакам.И он уже напрягся. Но Марияи Марфа, как на реках Вавилонских,завыли так, что чуть не уморилиживотным криком самого Христа.Завыли так безумно, дико, страстно,как жалкие озлобленные птицы,на клочья разодравшие пространство.И Лазарь в этом крике утонул.Откуда боль? — Засомневался ПлотникСын плотника же и Святаго Духа. —Откуда боль, когда мгновенной плотижить дважды в этом мире не дано?Ведь боли не бывает без страданий,без мукой перекошенного рта.Отдай им дань. Без этой страшной данилюбая жизнь ничтожна и пуста.Зато потом ты выйдешь из пещерысвятейшим из святых. И люди будутничтожные, но добрые как будто,как стая птиц кружить над головой.И будут петь осанну! А, напевшись,тебе ножом пересчитают рёбраоднажды ночью или утром ранним.Но этот нож тебя уже не ранит.Что вечности отравленный металл?Что вечности озлобленные лица?А потому — покинь свою гробницу.Вставай. Я вижу: ты уже восстал. —Так говорил угрюмый Назорей.Но резвый Лазарь обнаружил слёзы,блестевшие, как росы на заре,растрогав Человеческого Сына.Но я не зарыдаю. Я — не Марфа.Я в это не играю. Я — не вы.Прости, Господь, но мир достоин мата,как Лазарь твой, что на исходе мартатобою воскрешён был для жратвы.

Пер. Ефим Бершин

ПОЭТ

Денису Новикову

Поэт на площади поэта —Маяковского площадь это —Сидит на площади поэта —Ясно?Поэт говорит, что несправедливо —Устроена жизнь. Гнусно и криво —Даже улыбка её тосклива —Напрасна.Поэт говорит о вещах несвоих —О деньгах, бабах, предметах других —Точит поэт о предметах чужих —Лясы!Поэт говорил и качался, как раби —Как рассерженный Хаммураби —За то, что сожгли закон Хаммураби, —Дожил!Поэт разговаривал — тонкий, как цапля, —Как в шприце для героиновых каплей —Игла, в венозный воткнутая кабель —Заслужил!Он говорил: Дайте что круто!Дайте мне всё в эту минуту!Дайте валюту!Лучшие блюда!Девок для блуда!Лихие маршруты!Дайте мне!Дайте!Дайте!Поэт говорил, я сидела, молчала —О, нет, мы не хлебом единым, не налом —А страха живём единым началом —Знайте!Взгляд у тебя жестокий и близкий —Чего в нём больше: «жестокий», «близкий»? —Тебе, как и мне, не поклонятся низко! —Живи ж без риска!Поэты на площади были поэта —Вдвоём — да на площади поэта —Их повенчала кратко беседа —Негласно.Пусть любовь придёт на мгновение только —Для мгновенного озарения только —Мгновенного видения только —Прекрасно!Пришельца от любого завета —Считайте братом, которого нету —Когда он приходит на площадь поэта.Я сделала это!

Пер. Нодар Джин

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ САМОУБИЙЦЫ

Алёше

Мой милый мальчик,ты, как в люльке,качаешься в холодной петлемеж небом и землей,как в люке,как в старой колыбельной песне,где вестник голубиной почты —с кольцом, как с перебитым нервом.И цепь, что связывала с почвой,сегодня связывает с небом.И губ застывшая фиалкаперекусила жизни нить.Никто не нанял катафалка,чтобы с тобой похоронитьи боль от твоего ухода,и безразличие людей.На нас давно идёт охота,как на осенних лебедей.Без похоронного Шопенаты с гибелью повенчан, безненужных слёз.И только пенасверкнула белизной небесу самых губ.И только мама,на дальнем берегу бродя,зашлась слезами, как туманом.Смерть выпадает, словно манна,для заблудившихся бродяг.Но океан рассёк, как плетью,два мира, как стальное жало.И эта плеть, свернувшись в петлю,увы, тебя не удержалаот пережитых многократнопечалей.Мальчик мой, мужчина!Не всё бессмысленно, что кратко.Не всё, что кратко, — беспричинно.Вы, люди! Вы — рабы рассудка,Щедрот, упрятанных в дома.Я вою, как дурная сука,над грудой вашего дерьма.Но вы, пропитанные ядомприспособленчества и лжи, —о вас, о камень ваших взглядовразбита маленькая жизнь.Но нет — не мужества, не силыему не доставало тут.Ему не доставало сини,в которой облака растут.Мы — зёрна одного початка,вся наша жизнь — наоборот.Ты видел, как отводит чайкаостроконечный, чёрный ротот рук дающего? В истокегордыни истина лежит:рука дающего в итогеещё способна задушить.Когда б ты подождал, Алёша,то стал значительно мудрей.Но ты лежишь на смертном ложесреди людей и нелюдей.И что тебе до наших истин?И что тебе простая суть?Ты обратился с вечным искомв холодный, вечный Высший Суд.В стремительном порыве страстномиз сорной ринулся травы —туда, где делятся пространством,а не остатками жратвы.Уходят братья по печали,оставив чуть заметный след,такими ясными ночами,в которых даже страха нетя верю: ты теперь спокоени видишь медленные сныпод медный лепет колоколентвоей оставленной страны.Сочится благодать по капле.Ты — здесь. Ты — рядом. Ты — нигде.Ты весь — как сон болотной цаплина тонкой матовой ноге.

Пер. Ефим Бершин

ПРОТИВ САМООБМАНА

Послушай.Я в болях.И это так.Несущее считала долго сущим —и соответственно мой каждый шагбыл поражение несущим. Кое-какя собирала их, шаги. Усталый холостяктак тащит в дом дешёвые вещицыс развала мелочей, — предполагает:без причиндалов сих не перебитьсякогда жениться наконец решится.Пока ж он чинно колесо вращаетего несущее к не сущей Беатриче, —юнцы в него причинным пальцем тычати о добыче голубой курлычат.Торгуясь о цене, он то кричит, то хнычет,лишаясь чинности. Потом их молит:«Полегче, и не причиняйте только боли!»В невинности его сумняшеся, оникричат: «Заткнись и перегнись!»И он перегибается.А что ему осталось?Осталась Беатриче.Но она не объявлялась…Послушай.Я устала.И очень, и давно.От будущего.Маломне нравится оно.Я хоронюего скучнейшие останки.И застываю в ужасе —как жук в огранкеянтарной патоки,увековечившей его.Да подавитесь тем, что ничегоне стоит, — выбором.Я избрала такую долю,где нету слов «доколе» или «коли».Меж тем, что «есть»,и тем, что «быть должно», —из жалких вздохов тянется звено.Давитесь выбором.Мне дайте пустоту.Благая ложьв мои не лезет уши.Устала я.Устала от дерьма.А Время, —Оно того, что есть, не лучше.Не тормошит, не тормозит.Не знает времени.Стоит.Застынь и ты.Застынь, поверь.Поскольку пустота — проверь —умеет навевать воспоминаньябез их источников, без их страданья.Они прямы и однозначны.Точны, как речь на слэнге.Кто эта лошадь с крыльями?Кто эта ведьма с веником?Куда? Откуда? Кто?Я их не узнаю.Мои ли у меня глаза?И в том ли я краю?Послушай.Мне отвратен тот порядок,что Ты навёл в мозгах моих.Не меньше был бы, правда, гадокТвой хлам сказаний колдовских.Я лично буду жить никак, —то бишь, как выпадет пятак.Ни услаждать Тебя гадливои ни расчёсывать хвостыТебе не буду. Жить — как Тыя буду: беспокойно, лживо.Ты удивляешься,что в тридцать с лишним летя, будто бы босяк спесивый,по-прежнему не чту Тебя! Что, нет,не научилась Твоемувнимать я блеянью. Емуподдакивать безропотно, трусливо.Твоею ложью усладитьсяи, как заказывал, плодиться.По Твоему пора по лбупрямой наводкой бы пальбуоткрыть, но нет Тебя на небе.Хоть райские проверь кусты,Тебя там нет. Наверно, Тыубёг куда-то по иной потребе.Убёг, скорей, совсем, — зачемтрудиться дальше, если всемТы доказал, что преуспел в погромах? —и горсть оставил за Собойрабов, поставленных на Твойпрестол тюремщика и костолома.Я не дивлюсь, что ты молчишь.И нету выбора, а лишькак с крыш бросаются, —так броситься из жизнив пучину из сплошных утрат.Но выстоять ударов град,когда Твой мир несётся в ад,мне наказаньем кажется излишним…Так вот, послушай наконец.Никто не верит, что Малецродился в яслях, а свидетели — волхвы.В перстнях — лазурь-и-бирюза —широких, как шахинь глаза.Хоть я Тебя благодарю, увы,за то, что ложью Ты Твоейразвеял скуку наших дней,развеял Ты её, опять увы, напрасно.Давайте, значит, воздадимхвалу тому, что быть иным,чем болетворным и пустымничто не может.Крушению любой надежды.И облачению в одежды,в которых всетерпенье дух не гложет.В которых ты — ни глух, ни нем —лицо в стене хоронишь с тем,чтоб нашептать себе же реквием.Чтоб сердце билось в немоте.Пока не выбьется за тепределы, где живёт Ничто.А кроме — ничего.Совсем.

Пер. Нодар Джин