Смоленское направление. Кн. 3 - Алексей Борисов

— Доски он привёз струганные, очень хорошего качества. Гладкие, как зад у твоей жены. — Рассказывал портовый чиновник одному из собравшихся зевак.

— То, наверно, не его жена была. Гы, гы, гы, — засмеялся сосед слушателя, — У Марты зад как печёное яблоко.

— За своей крысой смотри. У Марты зад как зад.

Под шумок, чуть не переросший в драку, купец нанял возок и отправился в магистратуру к своему знакомому ратману* — шельмецу и непревзойдённому выпивохе Шульцу. Повозка проскочила спорящих между собой людей и, обрызгав водой из лужицы стоящего у обочины старика-паломника, покатила к городским воротам.

(Советник городского судьи). *

Абсолютно седой, в рубище, с огромным деревянным крестом на шее, сгорбленный юродивый смотрел красными воспалёнными глазами на кеч и не мог оторвать взгляда от стоящего у причала судна. Паломник, с недавнего времени каждый день приходил к пристани. Иногда его подкармливали, но чаще, просто насмехались, когда просили рассказать о дьяволе, слыша в ответ скороговорку из одного слова. Потерянная память потихоньку возвращалась к нему. Корабль напоминал что-то знакомое, из его прошлой жизни, когда он был другим, не таким как сейчас.

— Марта, это моя Марта. — Прошептал старик, услышав имя женщины, о прелестях которой невдалеке шёл спор, — Как ты похорошела.

— Эй, убогий! Что ты там сказал? — Раздался вопрос ревнивого мужа из толпы.

— Я не убогий. Меня зовут Рудольф! — Рявкнул паломник.

— Опа, да вы посмотрите на него. Да Тилл, если даже такой оборванец знает твою Марту, то дело совсем дрянь. Сочувствую. Пошли отсюда, ничего интересного мы больше не увидим.

Зеваки, потеряв всякий интерес, обошли старика и направились к таверне, весело провести время. Когда начнётся разгрузка судна, их позовут, а пока, — можно и сил набраться, горло промочить.

Рудольф подошел к носу судна, погладил рукой по швартовому канату, наслаждаясь упругостью сизалевых волокон, с удивлением провёл ещё раз, после чего понюхал его.

— Какой странный канат, из чего сделан? — С обыденностью в голосе, спросил у вахтенного паломник.

Ничего не понявший Ваня Лопухин, впервые за плаванье получивший столь ответственный пост, растерялся и позвал Сулева. Тот немецкую речь понимал, но ответить на вопрос не смог, в результате чего метнулся в рубку в поисках дяди княжны. Спустя несколько минут вернулся обратно и сообщил паломнику ответ.

— Из листьев агавы. Дерево это в Африке растёт.

— Это где?

— А я откуда знаю? Где-то в той стороне, за землями египетскими, — юноша показал рукой на юг, — Говорят, люди там, чёрные как ночь, маврами зовутся.

— Так вы издалека, — Рудольф облегчённо вздохнул и тут же с просьбой в голосе добавил, — Можно мне с вами?

— Не, из Самолвы мы, что с той стороны озера. Шёл бы ты своей дорогой, божий человек, а то батька ругаться будет, чужаков пускать не велено.

— А где это Самолва? — Не унимался паломник, — Я с вами хочу.

В этот момент Игнат вышел на палубу в сопровождении Соболька, щеголявшего в новой робе. В руках самолвинца была удочка, — родственники хотели половить рыбки, пока позволяло время.

— Баать! Помоги! Тут немец ненормальный. — Позвал отца Сулев.

— Ну что за народ такой? Дай ему сухарь, пусть проваливает. Вот, смотри, — уже обращаясь к свояку, сказал Игнат, — Блесна тут такая хитрая, а крючок железный. Леску потрогай, чуешь какая?

Соболёк повертел блесну, рассмотрел крючок, покрутил между указательным и большим пальцами руки леску и только цокнул языком, когда Игнат продемонстрировал работу спиннинга. Буквально через несколько минут в руках рыбаков уже трепыхалась рыбина длиной с пол-локтя. А испробовавший новую снасть Соболёк, умудрился выдернуть щуку, староватою, а посему непригодную для продажи. Её и отдали паломнику, ссылаясь на отчётливое пятно в виде креста на голове. Вообще-то, Соболёк и Игнат просто испугались. Перед рыбалкой, дядя княжны рассказывал необыкновенные истории про щук, и как назло, именно похожая щука и попалась удачливым рыбакам. История была следующей.

В давние времена, Бог создал щуку и назначил её королевой среди рыб. А дабы она имела отличительный знак, так сказать, регалии сопутствующие царственной особе, то на голове рыбы нарисовал крестик. Об этой затее пронюхал дьявол и стал отлавливать щук, да затирать крест. Прошло некоторое время, и гулявший на берегу, Бог повстречал дьявола. Завязался разговор, а нечистый возьми, да похвастайся, что создал новый вид рыб, в точности походящий по описанию на щук. Стали они созывать своих рыб, а Бог и говорит дьяволу: 'У моих рыбин есть отличительный знак — крест на голове'. Нечистый усмехнулся, тайно радуясь своим козням, — "А у моих креста нет". — И принялся хлопать хвостом по воде, призывая своих, как он думал, щук.

Вода вспенилась, щуки приплыли на призыв Господа, и все они были с крестиками. Посрамлённый дьявол, скрипя зубами, ретировался. С тех пор в голове щуки действительно находится крестообразная кость.

Получивший подарки Рудольф немного успокоился, воспоминания снова стали расплывчатыми, и паломник поспешил к харчевне, украдкой поглядывая на судно. Только теперь он точно знал, что его прошлая жизнь была как-то связана с причалившим с утра кораблём.

В это время Воинот передавал письмо епископу Герману.* Энгельберт Тизенгаузенский, Гельмгольд Люнебургский, Иоган Даленский и родной брат епископа Теодорих, чьи предки через несколько столетий будут верой и правдой служить России, стояли рядом, в воинском облачении, сверля глазами барона. Посол Гюнтера был бывалым воином, уверенный и даже немного нагловатый, свысока смотрел на присутствующих, перебирая в левой руке чётки, в точности, как у покойного фон Зальца.

(Hermann von Buxhöwden, епископ Дерпта с 1224-48 гг. По другим источникам (например, Goetze, Taf. I, #3) приводят в качестве доказательства тот факт, что документально Герман, епископ Леаля и Дерпта, носил фамилию ф. Апельдерн. Дело в том, что мать Альберта выходила замуж дважды, и вторым браком была замужем за Хогеро из деревни Аппельдерн. От двух браков она имела шестерых сыновей с разными родовыми именами. История не сохранила надежного документа, который помог бы установить, кто из них был кто).*

— Я приказал Гюнтеру Штауфену самому явиться ко мне. Где он? — Грозно спросил епископ.

— Да? В первый раз слышу. Мой господин может быть где угодно. Может, к отцу поехал в Равенну. Император потребовал привезти налоги с провинции.

— С какой такой провинции? — Смущённо переспросил Герман.

— Насколько я знаю, грамота скреплена печатью. Там всё написано.

Епископ обратил внимание на имперскую печать и, переводя взгляд на брата, буркнул — Налоги за мой счёт, как же, — и, повысив голос, добавил, — Земли на север от Пскова принадлежат нам! Только нам!

— Рим считает иначе. — Воинот достал из сумочки две монеты и на раскрытой ладони показал Герману. Причём подошёл настолько близко, что Энгельберт выхватил меч и занёс руку над головой для удара.

Монеты епископу ничего не сказали. Он даже поначалу не понял, в чём смысл, и лишь присмотревшись, узрел различия. То, что предназначалось для магистра 'Ордена святой Марии Тевтонского дома в Ливонии', - не заинтересовало епископа Дерпта. Но теперь, отложенная из-за событий в Самолве поездка в Германию, приобрела новый смысл. Альберт Зюрбер**, мутивший воду, пытаясь сместить архиепископа Николая и возглавить рижскую кафедру, вновь становился проходной пешкой, готовой перерасти в ферзя. И слова Воинота, по поводу мнения Рима, Герман воспринял как руководство к действию. Он нутром почуял, что ставка сделана на Зюрбера и партия Николая, к которой он принадлежал — скоро развалится.

(После смерти Альберта (I) Буксгевдена (Апельдерна) в 1229 г. бременский архиепископ, считая себя митрополитом Ливонии (т. к. первые епископы — Мейнгард, Бертольд, Альберт были посвящены в сан в Бремене), назначил ливонским епископом каноника бременской церкви Альберта Зюрбера. Но рижский соборный капитул избрал на это место священника из Магдебурга — Николая, который был утверждён папой в 1231 г.)**

— Я прочту письмо и завтра, возможно, напишу ответ. Барон Берлихингер, оставайтесь в городе и ждите моего зова.

— Как будет угодно, Отец-епископ. Я буду ждать на корабле. — Воинот поцеловал протянутую руку и удалился.

Герман раскрыл мелованный лист ватмана и стал жадно читать написанный каллиграфическим почерком текст, без единой помарки, словно по линейке, с заглавными буквами. Завитушки играли, дьявольски переливалась чёрная тушь, буква 'С' подмигивала вверху наплывшей капелькой, как глаз. Выбеленный пергамент из какой-то новой породы овец немного смутил священника, но вида он не подал. Не до этого было. Епископу стало не по себе, дерзкое, нравоучительное письмо напоминало послание отца нашкодившему сыну.