Девичьи сны - Евгений Войскунский

— Какой Нуриев? — смотрит на него Круглов.

— Ты его не слушай, — говорит Юсуф, наливая себе чай в глубокое блюдце. — Мало что болтал.

— Зачем не слушай? — возражает Бетал. — Я правда сказал. Нуриев твой Шамиль работа выгонял, а ты сидишь, туда-сюда, чай пьешь.

— Шамиль сам виноват.

— Зачем виноват? — еще пуще кипятится старый Бетал. — Он молодой, гулять хочет! Ты молодой был — не гулял?

— Тогда совсем другое время был, — говорит Юсуф, отпивая из блюдца чай. — Много работа, гулять мало. Теперь молодежь хочет совсем наоборот. Жена есть — ему мало, ищет другой женщин.

— За это работа выгонять?! Его жена есть племянниса Нуриев! Потому выгонял! Сам-мый настоящий безобразия! А ты, старый человек, свой правнук не хочешь помогать. Сидишь чай пьешь!

— Я помогал! — сердится Юсуф. Снимает папаху, вытирает платком лысый череп. — Я всегда помогал! Шамиль техникум учился, он разве стипендия жил? Из армии пришел — кто кормил, одевал? Женился — кто деньги на каперативный квартира давал? Теперь его работа уволили, должен идти кланяться, да?

— Зачем кланяться? — всплескивает руками Бетал. — Когда мы ссылка был, ты дедушка Нуриев спасал. А-а, забыл?

— Ничего я не забыл…

— Нет, ты забыл, Юсуф! Старый стал, все забыл! Дедушка Нуриев был больной, совсем умер, ты ему травка варил, туда-сюда, он пил, опять стал живой. А-а, забыл?

— Не забыл!

— Не забыл, тогда иди скажи старый Нуриев, пускай он свой внук вылияет…

— Не пойду! — сердится Юсуф. — Шамиль уже не ребенок, сам живет. Бросил жена, квартира, обратно мой дом пришел — пускай. Свежий чурек всегда есть кушать. А я сам живу. Я ни-когда ни один человек ни-чего не просил.

Старый Бетал неожиданно сникает. Седая борода свешивается на узкую грудь.

— Юсуф, я знаю, — говорит он печально. — Ты сам живешь.

Юсуф ест чурек, допивает чай, это его, похоже, успокаивает. И он обращается к Круглову:

— Вы зачем к нам приехал?

После чаепития Бетал прощается и уходит, он живет тут по соседству. А старый Юсуф ведет гостей по саду, показывает плодовые деревья и цветы и говорит Штейнбергу:

— Ты хотел айва сажать, я тебе сажинсы готовил.

Выносит из сарая пару саженцев с корнями, обернутыми полиэтиленовой пленкой.

— Спасибо, Юсуф.

Пора ехать домой. Штейнберг и Круглов прощаются со стариком, с Марьям-ханум и идут к воротам. Тут из дому выбегает статный парень с огромной черной шевелюрой, с играющим портативным магнитофоном.

— Дядя Леня, вы домой? До птицефабрики подбросите?

— Конечно, Шамиль.

Круглов, открыв дверцу «Запорожца», пропускает парня на заднее сиденье. Дав на прощание короткий гудок, Штейнберг трогает машину.

— А я помню вас, Шамиль, — говорит Круглов, полуобернувшись. — Лет двадцать назад вы были отчаянным драчуном.

— Был и остался, — улыбается Шамиль великолепной белозубой улыбкой. — Я тоже немножко помню. Вы учили Галю ездить на велосипеде, да?

— Верно, учил.

— Как поживает ваша супруга?

— Уже десять месяцев, как она умерла.

— Ай-ай-ай! — Шамиль цокает языком. — Извиняюсь, не знал. Сочувствую.

— Выключи свою музыку, Шамиль, — говорит Штейнберг.

— Вам не нравится, дядя Леня? Пожалуйста. — Щелчок, тишина. — Челентано, такой певец! Эта запись знаете сколько стоит?

— За что тебя уволили с мебельной фабрики?

— А! — Огорченно-бесшабашный жест. — Вы же знаете Тамилу, она сперва сделает, потом подумает. Написала заявление в профком, что я… Ну я, конечно, погулял немножко, но писать зачем? Ну вызвали меня. А что тут говорить? Я разозлился, сказал — не лезьте не в свое дело. А ее дядя, директор, совсем стал бешеный. Разругались мы. Он и составил приказ, все туда свалил, что было, что не было, прогулы, пьянки… Разве докажешь?.. А! Мне и самому там надоело… Тамила теперь просит вернуться, но я не хочу.

— Что же ты будешь делать?

— Не знаю еще. Вот на птицефабрике дружки у меня. В техникуме вместе учились. Там нужен мастер по холодильным установкам. Может, пойду. Посмотрю, в общем.

— Прадеда огорчаешь, Шамиль.

— Что поделаешь, дядя Леня? — мрачнеет парень. — Я так жить не могу, чтоб ему все нравилось.

У ворот птицефабрики он прощается и выходит из машины.

Снова мчит красный «Запорожец» вдоль вздыбленной земли, мимо нагромождений скал.

— Ну, как тебе старик? — спрашивает Штейнберг.

Круглов пожимает плечами.

— Но счастья нет и между вами, природы бедные сыны, — тихо произносит он. — Как там дальше?

— И под издранными шатрами живут мучительные сны.

— Да, да… мучительные сны… И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет…

Игорь, вцепившись обеими руками в куст ежевики, висит над обрывом, пытается нащупать ногами опору. Ноги скользят по каменной стене, не находя ни трещины, ни малейшей неровности, на которой можно было бы утвердиться.

А куст — выдержит ли?

Кажется, нет… Корни начинают тянуться… вытягиваются…

Но дядя Георгий где-то здесь, здесь… вот за тем выступом скалы…

— Дядя Георги-и-й!

— И-и-и… — подхватывает горное эхо отчаянный крик мальчика.

— Вот такая произошла история…

Я уже говорил тебе, что доводы разума для Гали ничего не значили, она повиновалась только чувству. А я… ну что тут говорить… Старый дурак, потерял голову…

Каждый день, да, почти каждый день мы укатывали на велосипедах куда-нибудь в дальние безлюдные ущелья. Галя хорошо знала окрестности Гаджинки. Поистине это был наш медовый месяц…

Горный ручей бежит неутомимо. Обтекает большие камни, торопится, журчит не умолкая. По одну сторону ручья — лес, словно прислушивающийся к говорливой воде, по другую — скалы, причудливое каменное подножие горного хребта.

— А местечко тут не пасторальное. Неспокойная какая-то природа.

— А мне покойно у тебя на плече. Такое оно надежное-надежное. Лучшее плечо на свете.

— Галка-Галочка… Как же это у нас случилось?

— Что должно было случиться, то и произошло.

— Посмотри, над нами ястреб парит. Да нет, не ястреб. Орел. Посмотри, Галочка.

— Не хочу. Мне удобно у тебя на плече.

— Ты говоришь — должно было случиться. Почему?

— Потому что ты такой, какой мне нужен.

— Ты меня придумала. Фантазерка.

— Если и придумала немножечко, то ты меня, пожалуйста, не разочаровывай.

— Галка, милая, хорошая, между нами возрастная пропасть…

— Опять ты за свое! Сто раз тебе говорила, возраст тут не имеет никакого значения.

— Имеет. Все-таки я человек из предыдущего поколения.