Русская фантастика 2007 - Василий Мельник

Муха скривила недовольную гримаску, но про себя отметила, что с финансами у Роберта получше, чем у дурака-Огурцова, — маска сделана гораздо тщательнее, чем те, что приносил Вовка. Волосы совсем как настоящие…

Она машинально нагнулась, протянула руку к голове «трупа», параллельно размышляя: немедленно ли развернуться и уйти или сначала высказать шутнику все, что она о нем думает. Стоило из-за такой ерунды заставлять мучаться Толика…

Волосы у сморщенной маски оказались мягкие, шелковистые, на ощупь непохожие на искусственные. А лицо… Нагнувшись, Татьяна смогла оценить тончайшую степень имитации: крохотные морщинки в углах глаз, чуть синеющую сквозь кожу виска венку, угревую сыпь на лбу, старый, давным-давно заживший шрамчик над верхней губой…

Ничего кошмарного в маске не было, никаких окровавленных вампирских клыков. Но она пугала — вернее, своей настоящестью производила на редкость отталкивающее впечатление. Муха не без брезгливости коснулась кожи лба, пытаясь понять: как же это сделано?

Не резина… Больше всего похоже на… Муха не успела закончить пугающее мысленное сравнение.

Сзади раздался звук.

Странный.

Неожиданный.

Тем более неожиданный, что — Муха лишь сейчас осознала — в квартире было тихо, как в склепе.

И в этой мертвой тишине за спиной Тани послышалось что-то непонятное.

Не то постукивание, не то поскребывание…

Словно, чуть царапая коготками паркет, к ней неторопливо приближался какой-то зверек. Нет, пожалуй, не один, четыре лапы не могут ступать так часто… Звук раздражал, как будто когти неведомой зверушки царапали заодно и по хребту Татьяны…

Муха распрямилась мгновенно, как подброшенная пружиной. Но обернуться медлила. Почему-то не спешила увидеть и узнать, какую еще мерзкую шуточку измыслил недоумок Роберт.

Потом обернулась.

И широко распахнула рот, намереваясь закричать.

Но не смогла.

Толик ничего не понял.

Только что он шел по прямой, вдоль поребрика, ощупывая каждую пядь аллеи глазами, — и вдруг, совершенно неосознанно, сделал в сторону шаг, другой, машинально отвел взгляд, скользнул им по кронам лип, подумал, что небольшой ночной дождь не помешает, листья совсем пыльные; кстати, про листки — не забыть бы отдать сегодня раздерганный на листки-шпаргалки конспект, поленился ксерокопировать в свое время, теперь придется тащиться через полгорода… Толик шел, ускоряя шаг, напрочь позабыв про Таню Мухину.

Остановил он себя усилием воли. Постоял, приказывая ногам застыть на месте — те так и порывались шагать непонятно куда. Вернулся назад. Не на то место, откуда началось непонятное, но за пару шагов до него.

И сделал эти два шага.

Опыт удался. Через несколько секунд Толик убедился, что идет уже вдоль противоположного газона аллеи и напряженно размышляет: у кого бы перехватить деньжат и рассчитаться с Дедюхиным, все чаще напоминающим про висящий с марта долг…

На третий раз он повторил все нарочито замедленно, контролируя каждую мысль, каждое движение…

С огромным трудом, но получилось. Толик сделал шаг, другой по заколдованному месту — наваждение исчезло. На лежащую монетку он не обратил внимания. Не обратил бы и на вторую — если бы непонятная сила снова не начала отводить в сторону.

Крик не прозвучал.

Воздуха не осталось — ни в груди у Мухиной, ни вокруг, воздух куда-то исчез, как из стеклянной колбы электролампочки. Рот открывался и закрывался беззвучно.

Тварь, надвигавшаяся из мрака прихожей, напоминала паука. Типичный паук — длинные суставчатые лапы, голова с мерно двигающимися жвалами, покрытая темным густым мягким пухом и опоясанная пялящимися во все стороны глазами, брюхо — белесое, шаровидное, непропорционально большое, жидко-мягкое, колышущееся, волочащееся по паркету…

Словом, самый обычный паук. Но размеры… Согнутые под острым углом колени оказались на уровне талии Мухи.

Такого не могло быть, но почему-то ей ни на секунду не пришло в голову, что это очередная шутка Роберта, что паук — искусная подделка, что сзади тащится управляющий провод, а внутри тихонечко жужжат питаемые батарейками двигатели… Паук был настоящий. Не мог — но был.

Воздух так и не появился. Все внутри у Мухи сжалось, горло словно стиснула ледяная рука. Кровь стучала в висках болезненной барабанной дробью. И — она это хорошо почувствовала — по спине, вдоль хребта, где до сих пор отдавались скребущие шажки чудовища, побежал ручеек пота. Ледяного.

Твари оставалось пройти до Тани три шага — человеческих шага. Два. Один…

Странно, но паника тела на мозг не распространилась. Способности мыслить Муха не потеряла.

Надо что-то делать, вяло думала она, но бежать некуда, выход перекрыт… а ведь он не такой уж и большой, просто кажется громадным из-за длиннющих лап, а голова меньше футбольного мячика, если пнуть по ней хорошенько…

Мысли были тягучие, ленивые и почему-то никак не могли претвориться хоть в какие-то движения тела. Мышцы оставались парализованными. Параллельно откуда-то появилось и крепло чувство, что это сон, кошмар, наваждение, надо лечь, расслабиться и закрыть глаза — все исчезнет, без следа развеется…

Членистоногая тварь приблизилась почти вплотную. Подняла переднюю лапу. Протянула вперед, едва не коснувшись Мухи… Та смотрела на ряд неподвижных немигающих глаз — и не могла пошевелиться. Почувствовала, как трусики и брюки в паху намокли горячим, как внутреннюю сторону бедер защекотали струйки…

(…лечь… опуститься на пол… крепко-крепко зажмуриться… а сверху еще прикрыть глаза ладонями… тогда ничего не страшно…)

Пауков она боялась с детства. Обнаружив в ванне самого крохотного и безобидного, визжала и боялась подходить, пока мать не смывала паучишку струей из душа…

Конец лапы, казавшийся цельным, разделился вдруг на несколько частей, тоже суставчатых, шевелящихся, отдаленно напоминавших пальцы, — и на концах псевдопальцев двигались, сгибались и разгибались какие-то крючочки, отросточки… Вся эта шевелящаяся мерзость коснулась обнаженного живота Тани.

Что бы там ни задумала тварь — если вообще умела думать, — но последнее ее действие стало ошибкой. Отвратительное прикосновение вдребезги разбило паралич, сковавший мышцы. И — вымело из головы желание лечь, расслабиться.

Муха дернулась, отскочила назад. Воздух наконец-то ворвался в легкие свежей ледяной струей. Муха завизжала — пронзительно, на грани ультразвука.

Тварь сжалась, подтянула лапы, стала меньше на вид — едва ли от страха, скорее от неожиданности, — но Мухе было все равно, она ринулась к окну. Первый этаж, выскочит, наплевать на стекло, пусть поцарапается, пусть порежется, лишь бы унести отсюда ноги…