Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

Ага, вот и запись, которую он искал: «Мысли и наблюдения Миколая Коперника о природе сна».

Самая природа сна интересовала Коперника, как врача, давно. Однако раньше, занятый наблюдением за небом, врачебной практикой, заботами, налагаемыми на него обязанностями по диацезу, отец Миколай мало мог отдавать ей внимания. Сейчас же, предоставленный мучительному ничегонеделанию, он может заняться этим на свободе.

Сегодня он уже вправе записать: «Судя по тому, что человек встает после сна освеженный и преисполненный сил, следует заключить, что сон приносит человеческой натуре отдохновение. Но как сочетать это с тем непрестанным током впечатлений, переживаний, чувств, которые молниеносно пробегают в нашем мозгу во время сна? Вот и нынче во сне, длившемся восемь минут, я прожил большой участок жизни, объехал Польшу, перевалил через Альпы, посетил Рим и Болонью, снова очутился в Польше, присутствовал на придворном балу и играл с королевой Боной в шахматы. Не вырабатывает ли наш мозг какой-то волшебный эликсир, устраняющий усталость мозга же? Нельзя ли каким-нибудь путем извлечь его и применить для поддержания раненых, а также ослабевших после болезни, голода, тюремного заключения?…» Отец Миколай написал было еще и «к старости», но тут же это слово зачеркнул. Старость – естественное завершение всей работы организма, мало заметный и поэтому не пугающий переход от бытия к небытию…

Вот, хвала святой деве, день почти на исходе. Гонца из Нюрнберга не было, но сегодня он ни разу не осведомился о нем!

Входя в опочивальню отца Миколая, Збигнев с опаской оглянулся на Каспера и его сына.

Ни деревянной скамьи, застланной волчьей шкурой, ни самодельных табуретов здесь не было и в помине.

Давно не было их и на вышке в «башне Коперника», как прозвали в народе фромборкскую башню, в которой отец Миколай вел наблюдения над небом.

Анна Шиллинг, единственное утешение старого ученого, много лет назад привела в порядок его суровую обитель. Вот и привычка ее ставить у постели живые цветы сохранилась у отца Миколая до сих пор. И сейчас в итальянской стеклянной вазочке (это тоже подарок Анны) у изголовья Коперника стоят засохшие прошлогодние ландыши.

Отец Миколай дремлет. Его седые кудри разметались по подушке. В полумраке и волосы и мертвенно бледное лицо почти не выделяются на фоне полотна.

«Какое горькое разочарование испытает сейчас Вацек! – думает Збигнев сердито. – Нехорошо, что отец своими рассказами о Копернике, которого он помнит совсем иным, создал в воображении Вацка образ, ничего общего с настоящим Коперником не имеющий! Не к чему заставлять мальчика переживать потрясения, подобные тому, что ожидает его сейчас! Конец великого астронома близок. Вот умер бы он, а в представлении Вацка он так и остался бы темноволосым, быстрым в движениях, со своими действительно незабываемыми глазами. А теперь… Бедный Вацек!»

Опасения Збигнева были, как видно, напрасны: держа шапку в руках, побледневший от волнения, мальчик перешагнул через заветный порог. Не снимая руки с его плеча, вошел в опочивальню и его отец. Как ни осторожно они двигались, больной все-таки открыл глаза.

– Сны… Юность… – прошептал он еле слышно и снова опустил свои все еще темные и густые ресницы. – Придержи Яся за ножку, чтобы он не свалился в воду…

– Вот так его преподобие бредит уже шестой день, – пояснил сопровождавший гостей каноник Ежи Доннер.

– Отцу Тидеману сообщили? – осведомился Каспер.

– Посланный гонец уже не застал его преосвященства, вызванного в Краков на обручение королевского сына. О том, что больной в таком тяжелом состоянии, епископ хелмский не знает.

– Тидеман знает, – вдруг громко и внятно произнес отец Миколай. – Только поэтому он и отпустил меня из Любавы умирать во Фромборк… Боже мой, Каспер здесь! Подойди сюда, мой мальчик! – И он притянул к себе изнемогающего от счастья и волнения Вацка.

И, пока каноник держал его руку в своих горячих, мягких руках, мальчик стоял молча и, как показалось Збигневу, благоговейно.

Скрипнула дверь. На пороге показался старенький, почти вдвое согнувшийся Войцех Шибульский.

– Пора давать лекарство, – шепнул он, подходя с подносом к отцу Доннеру.

С помощью слуги и медика Коперник терпеливо выпил снадобья из всех четырех стаканчиков разной формы.

– Во имя отца и сына и святого духа! – произнес, осеняя его крестным знамением, отец Доннер.

– Его преподобие соборный викарий, медик – отец Эмерих, приготовил для больного эти четыре новых средства, – сказал он, повернувшись к гостям.

– Это сын мой, отец Миколай, – произнес, выступая вперед, Каспер Бернат. – Я привез, чтобы вы благословили его…

– А-а-а… «Геометр звезд»? Покажи-ка мне свои глаза, геометр… – И, приподняв за подбородок лицо мальчика, Коперник долго и пристально в него вглядывался. – Честные глаза… Чистые… Как у отца… Трудно тебе будет жить!

Помолчав, каноник снова притянул к себе мальчика.

– Признайся, не такого ожидал ты увидеть человека?..

– Такого, – сказал Вацек хрипло. – Только я не знал, что вы в постели.

– И это тебя не пугает? – Здоровой рукой отец Миколай поднял неподвижную руку, и она безжизненно упала на одеяло. – И это? – Он коснулся пальцами отеков под глазами.

Вацек отрицательно покачал головою. Смотрел на больного он с каким-то самозабвенным восторгом… Такое Збигневу довелось видеть в Свентожицском монастыре перед образом святого Пантелеймона. Так, ожидая исцеления сына, смотрела на икону бедная мужицкая женщина.

– Таким ли описывал меня твой отец? Он ведь всегда, по любви своей и снисходительности, наделяет меня несуществующими достоинствами…

– Таким, – коротко сказал Вацек. – И вы такой!

Слабая улыбка скользнула по губам больного. Он хотел что-то сказать, но только погладил мальчика по его густым волосам.

А Збигнев, наблюдая эту сцену, думал: «Правду говорят, что любовь слепа… А может быть, любовь именно не слепа и любящий человек видит то, что недоступно зрению людей холодных и равнодушных?..»

– Эге, да и Збигнев тут? – сказал отец Миколай, с трудом переводя на него взгляд. – Заметь, домине Доннер, подвижность глазного яблока значительно ослабела. Это наблюдение важно для отца Эмериха… Подойди-ка поближе, Збышек, карту Вармии я для тебя приготовил.

И, так как Ежи Доннер решительно распростер руки, остановившись между больным и его гостями, Коперник добавил мягко:

– Не волнуйся, Ежи, старый мой соратник! Отцу Эмериху я тебя отчитывать не дам! – И, повернувшись к гостям, сказал со своей мимолетной улыбкой: – Ну мог ли кто подумать, что такие два старика, как Ежи и я, стояли когда-то на стене осажденного Ольштына и целились в наиболее завзятых кшижаков! Гости наши, Ежи, – очень близкие мне люди, можешь им довериться! А ты пока ступай отдохни…