Язык до Китежа доведет - Дмитрий Хорунжий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же миг дорогу нам преградила высокая нескладная фигура в сером рванье. Кошка коротко зашипела и испуганно шмыгнула мне за спину.
— Ну вот, а ты говоришь — никого нет, — криво усмехнулся я, демонстративно поигрывая подарком Златояра. — Слушаю вас, товарищ. Библиотеку ищете?
«Товарищ» растерялся, отступил на шаг и даже как будто стал ниже ростом.
— Я… Э-э-э… О великодушнейший! — Гнусаво проблеял он, не сводя с дубинки заворожённого взгляда. — Может ли несчастный Кадум, единственный пятый сын бедного хана Сарата, рассчитывать на твою щедрость и попросить пару жалких монет на мисочку плова из мяса наихудейшего барашка?
— Думаю, может, — кивнул я, вытаскивая несколько медянок. — А чего он сам не попросит? Стесняется?
Брови незнакомца взметнулись так высоко, что едва не скинули с головы грязно-белый тюрбан.
— Он… Он просит! Просит! Я и есть Кадум ибн Сарат, бедный сын пятого несчастного… Короче, я это, я!
— А-а-а, тогда другое дело. Вот, держи! Тут и на кружечку кумыса должно хватить!
Схватив монеты, «ханский сын» низко поклонился и тихо скрылся в том же переулке, из которого ранее выскочил. Проводив его недоверчивым взглядом, Бася от греха подальше вскарабкалась ко мне на плечо.
— Не нравится мне этот Кадум, — проговорила она. — Весь фальшивый какой-то. Голосок вроде жалобный, а глаза холодные, так и зыркают из-под тюрбана! Явно гадость какую-то задумал, да колотушка твоя его отпугнула.
— Ладно тебе, — отмахнулся я, не торопясь, однако, совать дубинку обратно в карман. — Работа у человека такая — на жалость давить. Авось кто поведётся, и получит он на ужин свою мисочку плова.
— Чего же он в центре не промышляет? Тут ведь рядом! Два квартала пройти. Значит, стражи городской боится. А честным людям от неё скрываться незачем!
Киса ещё долго делилась своими подозрениями, но я совсем перестал её слушать, заинтересовавшись вдруг необычным устройством местных фонарей. На первый взгляд это классические четырёхгранные светильники из чугуна с матовыми слюдяными окошками. Но внутри… Внутри не горели сальные свечи, не чадило масло, не шумел светильный газ. За толстым непрозрачным стеклом замер в неподвижности продолговатый язычок золотого пламени. Он сиял и грел, словно маленькое солнце.
— Бася, что это там так ярко светит? — Тряхнул я плечом.
Кошка умолкла на полуслове, обиженно фыркнула, но, проследив за моим взглядом, соизволила ответить:
— Перо Жар-птицы.
— Да ну! Откуда?.. — Не поверил я. Вроде как даже в сказках это редкость была…
— Из зоопарка, откуда же ещё? — Хмыкнула киса. — Их там много, целый курятник.
— Курятник⁈
— Ну да. За прошлое столетие с его магическими войнами Жар-птицы практически вымерли в дикой природе, а в зоопарке несколько экземпляров сохранилось. Вот их с обычными курами и скрестили, для увеличения поголовья и повышения плодовитости. Так что теперь эти пёрышки и улицы Китежа освещают, и на экспорт отправляются.
— Ну, вы, блин, даёте! — Восхитился я.
— С жар-курами только одна сложность, — продолжала Бася. — Горячие очень. Нужно вовремя вытащить яйца из-под наседки, иначе сварятся. Успевают не всегда, потому при птичнике есть лавка, торгующая печёными яичками. И, знаешь, на вкус они довольно неплохи. Никак не уступают обычным куриным. Идём скорее, станция уже близко.
Действительно, улица свернула к северу, и в конце её замаячил ярко освещённый павильон остановки. Я облегчённо вздохнул и прибавил шагу.
Станция «Университет» являла собой истинный шедевр тролльего деревянного зодчества. Всё в ней говорило о принадлежности к высокому миру науки. Перрон, к примеру, был выполнен в виде полки с книгами, а столбы, подпирающие двускатную крышу, напоминали свёрнутые пергаментные свитки. Сама же крыша изображала собой раскрытую перевёрнутую книгу, из корешка которой выглядывала жирная змеюка в квадратной академической шапочке.
— Красиво, атмосферно, — оценил я. — Одного только не понимаю: зачем змея? Это что, медицинский университет?
— Где ты увидел змею? — Фыркнула кошка. — Это же знаменитый Книжный Червь, символ и талисман Китежградского университета теоретической и практической магии имени Кащея Бессмертного! Он у них даже на гербе нарисован, — тут она навострила ушки и заволновалась. — Давай-ка, Сеня, живее поднимайся на перрон. Кажется, я слышу троллейбус.
— А куда спешить? Стоянка же целых две минуты, успеем.
— Так две минуты — это днём, — терпеливо пояснила Бася. — А с наступлением ночи, если пассажиров нет, могут вообще проскочить станцию без остановки.
Земля под ногами ощутимо задрожала, рельсы запели, и из-за деревьев, сияя огнями, выкатился красно-золотой троллейбус. Тролль-локомотив, заметив меня, отпустил ходовой рычаг и потянул ручной тормоз. Раздался скрежет, из-под колёс веером сыпанули искры, и вагон плавно остановился.
С задней площадки сошёл мрачного вида тролль-кондуктор. Проигнорировав протянутую мною монету, он молча козырнул Басе и широко распахнул перед нами двери. Едва я шагнул с перрона в салон, троллейбус плавно тронулся с места. Ни трубить в рожок, ни объявлять станции кондуктор не стал — видимо, чтобы не перебудить всю округу.
В вагоне царил уютный полумрак. Кроме нас с кисой здесь никого не было, поэтому, бесцельно послонявшись туда-сюда, я опустился на широкую лавку, расслабился и мирно задремал под частый перестук колёс.
Разбудила меня кошка.
— Сеня, просыпайся! — Мяукнула она. — Наша остановка!
Я открыл глаза и выглянул в окно.
Троллейбус неспешно подъезжал к станционному павильону с тремя деревянными самоварами на плоской крыше. Действительно, наша. Будем выходить.
Скрипнули тормоза, лязгнул, выдвигаясь, трап.
Поднявшись с лавки и с наслаждением потянувшись, я бросил взгляд на часы и даже присвистнул от удивления: уже половина двенадцатого! Быть того не может: в троллейбус-то мы сели около десяти! А тут ехать не больше шести километров. Разве что…
— Эй, Бася, — тихо, чтобы не услышал кондуктор, шепнул я. — Мы что, повторили подвиг Браго Бульбульса? Проспали свою станцию и проехали лишний круг?
— Кажется, да, — зевнула она, блеснув клыками. — А тебя что, это так сильно волнует?
— Да нет, совершенно не волнует. Просто куда-то полтора часа жизни пропали, а теперь вот нашлись, — проговорил я, с трудом подавив ответный зевок.
Помахав вслед отъехавшему вагону, мы неторопливо двинулись к «ПУПу Минотавра». Видимо, благодаря присутствию столь популярного заведения, Самоварная улица хорошо освещалась. Фонари с перьями Жар-птиц стояли тут в два раза чаще,
