Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

Над проезжей аркой со стороны города был укреплен образ Казанской Богоматери, с северной, внешней, стороны, также над аркой, — образ святого преподобного Сергия Радонежского.

За воротами стояла часовня, принадлежавшая Николо-Перервинскому монастырю, с древним образом Святого Николая Чудотворца — покровителя путников, а также келейка, в которой жили два монаха этого монастыря. Дополнительные сведения о первоначальном виде Сретенских ворот можно почерпнуть из описания И. М. Снегирева, сделанного им в 1840-е годы, когда еще сохранялись многие впоследствии утраченные детали их декора.

Каменные Сретенские ворота Земляного города, сами по себе высокие (от основания до орла на шпиле — более 60 метров) и, кроме того, стоявшие на одном из самых высоких московских холмов (40 метров над московским нулем), господствуя над окружающей застройкой, обращали на себя всеобщее внимание. Если в конце XIX века, как отмечает И. К. Кондратьев, башню было «видно отовсюду в Москве», то в конце XVII — начале XVIII века, не загороженная высокими зданиями, она тем более была постоянно перед глазами москвичей. На многих панорамных изображениях Москвы, написанных художниками XVIII–XX веков, можно увидеть ее силуэт.

Издали башня поражала своей величиной, вблизи — своим необычным обликом и красочностью деталей. В 1920-е годы проблемой первоначального вида каменных Сретенских ворот занимался архитектор-реставратор профессор Д. П. Сухов. Он создал несколько акварелей, воссоздающих облик Сретенских ворот конца XVII — начала XVIII века. На них ворота изображены во всем великолепии своего декора. Многокрасочностью, праздничностью Сретенские ворота на акварелях-реконструкциях Сухова вызывают в памяти сохранившиеся и известные москвичам знаменитые палаты XVII века дьяка Алексея Волкова в Большом Харитоньевском переулке.

Скудость документальных сведений породила ряд легенд о причине постройки Сухаревой башни и о ее строителях. Оригинальный облик и величина башни заставили работать фантазию в совершенно определенном направлении: и причина строительства должна быть важная, и строитель — известный в исторических летописях человек.

И. М. Снегирев слышал от кого-то, что архитектором башни является Франц Лефорт, адмирал, сподвижник и любимец Петра I, однако он высказывает свое предположение: «Хотя предание именует Лефорта зодчим этого памятника, но как Петр I любил архитектуру и сам чертил планы для многих церквей и других зданий в Москве и Петербурге, то весьма вероятно, что башня сия сооружена по его плану; неизвестно только, кто был исполнителем его». Свое предположение Снегирев подтверждает собственным же видением образа башни. Связывая его с находкой Петром в селе Измайлове ботика, послужившего началом российскому флоту, он приходит к такому умозаключению: «Тогда предпринято сооружение каменных Сретенских ворот с шатром, которые видом своим походят на прежний адмиральский корабль с мачтою; на втором их ярусе галереи соответствуют шканцам корабельным; восточная сторона — носу, а западная — корме».

В 1698–1701 годах Сухарева башня надстраивалась: построен еще один, третий этаж палат, увеличена на один ярус башня и, поскольку земляной вал вокруг был срыт, на второй этаж построена внешняя парадная лестница из двух маршей.

Дополнительные работы на башне велись «под наблюдением» воспитанника царской живописной мастерской при Оружейной палате архитектора Михаила Ивановича Чоглокова. О Чоглокове сохранилось очень мало сведений. Неизвестны даты его жизни. Как живописец он делал стенные росписи в царских палатах, в Преображенском дворце, расписывал знамена, писал панно для триумфальных ворот к петровским победам, как архитектор участвовал в строительстве Арсенала в Кремле. Возможно, что ему принадлежит и первоначальный проект башни. Оригинальный облик Сретенских ворот заставлял авторов XIX века, писавших о них, искать ему объяснение, как это обычно ведется у нас, за границей: утверждали, что образцом для башни послужила ратуша какого-то немецкого города, и выискивали эту ратушу. Но историки архитектуры в конце XIX — начале XX века, когда появился интерес к древней и средневековой русской архитектуре, пришли к выводу, что Сухарева башня построена в традициях отечественного зодчества. Они привели в пример целый ряд московских архитектурных памятников, современных и близких ей: шатровые надстройки кремлевских башен, въездные ворота Большого Каменного моста, надвратные башни старого Гостиного двора и усадьбы Измайлово.

Каменные «во втором Стрелецком полку по Земляному городу Сретенские ворота» строились и достраивались в трудные, роковые для стрелецкого войска времена, и Сухаревскому полку довелось недолго пользоваться новыми воротами, его удобными караульными палатами и цейхгаузами.

Со времени восстания 1682 года Петр I боялся и ненавидел стрельцов. В них он видел опасность для своей власти и для себя лично. Эту ненависть поддерживало и питало окружение: бояре, поставившие на него в придворной борьбе, а также иностранцы, главным образом военные, заинтересованные в сохранении своих должностей. Ему постоянно внушали, что он должен заменить «отсталое» стрелецкое войско армией, организованной по западному образцу. Ядром новой армии должны были стать его «потешные» полки, обученные и руководимые офицерами-иностранцами.

Начинается странная и страшная акция развала и уничтожения боеспособной национальной армии главой государства.

В Азовском походе 1695–1696 годов Лефорт, фактический главнокомандующий русскими войсками, регулярно посылал стрельцов на заведомо обреченные на неудачу операции, несмотря на высказываемые стрелецкими командирами протесты, и было тогда «побито их [стрельцов] множество». После окончания войны, когда другие войска вернулись по домам, московских стрельцов оставили строить Азов и крепости. Оторванные от семей, лишенные обычных приработков, они «работали денно и нощно», «голод, холод и всякую нужду терпели». Затем им урезали и без того скудное хлебное жалованье. Чтобы не умереть с голоду, стрельцы «для прокормления» ходили по миру, их ловили и «за нищенство» наказывали батогами.

Весной 1698 года стрельцы послали в Москву выборных с жалобой к начальству Стрелецкого приказа князю И. Б. Троекурову. «Идем-де мы, — говорили стрельцы, — к боярину ко князю Ивану Борисовичу бить челом о том, кто у них хлебное жалованье отнял, и что б то хлебное жалованье дать им по-прежнему». Царь Петр находился в это время за границей. Правительство объявило челобитчиков бунтарями и арестовало. Тогда к столице, самовольно снявшись с мест дислокации, начали стягиваться стрелецкие полки.

Одновременно царевна Софья из своего заключения в Новодевичьем монастыре писала грамоты стрельцам, обещая им свое заступничество и всяческие льготы, если они поддержат ее в борьбе против Петра. Стрелецкие волнения приобрели в глазах правительства политический характер, что развязало ему руки. Волнения стрельцов правительственные войска подавили.

После разгрома начались казни. Срочно вернувшийся в Россию Петр возглавил расправу над стрельцами, сам участвовал в пытках. Москва не видала такого со времен разгула опричнины Ивана Грозного. Колья с насаженными на них отсеченными головами стрельцов были расставлены по московским улицам и дорогам. Даже не замеченные в бунте стрельцы с женами и детьми были высланы из Москвы. И еще целых семь лет вылавливали по всей стране беглых стрельцов, пытали и казнили.

Сподвижник Петра дипломат граф А. А. Матвеев в своих записках отметил «исчезновение злого и Богу противного рода и чина их стрелецкого» в 1699 году как свершившееся событие.

В уничтожении стрелецкого войска Петром руководили не разум и тем более не государственные соображения, а животный страх за свою власть. С детства Петр слышал о незаконности своих прав на престол как младшего сына Алексея Михайловича, к тому же от второй жены. С началом его «реформаторской» деятельности в народе широко распространился слух, что его «подменили» и он не настоящий царь. Петр последовательно избавлялся от потенциальных соперников — претендентов на престол: замучил в тюрьме сестру, казнил сына, принудив его перед смертью подписать отречение от прав на наследование тропа.

Сухаревский стрелецкий полк, стоявший слободою у Сретенских ворот Земляного города, в 1698–1699 годах был, как и другие полки, сселен со своих земель, стрелецкие жены, дети и прочие родственники отправились в ссылку. Их дома и дворы заселили новые владельцы.

О самом Леонтии Панкратьевиче Сухареве, кроме того факта, что он командовал стрелецким полком, никаких иных сведений не сохранилось. Видимо, он был добросовестным, честным человеком, уважаемым подчиненными, так как во время стрелецких бунтов стрельцы не выкрикнули его имя среди имен своих «злодеев». Неизвестна и его судьба после расформирования стрелецкой армии. Во всяком случае, при просмотре литературы о петровском и послепетровском времени имя его не встречается. Отсутствует оно и в энциклопедических словарях.