Гибель гигантов - Кен Фоллетт

Она внимательно посмотрела на него.

— Твой кузен Роберт так и не женился. Но при его… склонностях это никого не удивляло. Надеюсь, у тебя нет проблем такого характера?

— Мама, я тебя умоляю! — Вальтеру стало неловко от этого разговора. — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, и в этом отношении я не такой, как он, можешь не волноваться.

— Прости, мне не следовало говорить об этом. Но тогда в чем же дело? Ведь тебе тридцать лет!

— Трудно найти подходящую девушку.

— Но не настолько трудно!

— Я ищу похожую на тебя.

— Вот сейчас ты надо мной смеешься! — сердито сказала она.

Вальтер услышал за дверью голос отца, и в следующую минуту тот вошел. Очень вовремя. Отец был в форме и растирал озябшие руки.

— Пойдет снег, — сказал он. Поцеловал супругу и кивнул Вальтеру. — Хорошо прошел прием? Я никак не мог приехать раньше — целый день встречи.

— Просто великолепно, — сказал Вальтер. — Мама создавала вкусные закуски буквально из ничего, и «Перрье Жуэ» было превосходно.

— Какой год выбрали?

— Тысяча восемьсот девяносто девятый.

— Надо было взять девяносто второй.

— Его осталось не так много.

— Понятно.

— У меня был крайне интересный разговор с Гасом Дьюаром.

— Да, помню, это тот американец, у которого отец близко знаком с президентом Вильсоном.

— Сын теперь еще ближе. Гас работает в Белом доме.

— И о чем же вы говорили?

Мама встала. Отец и сын тоже поднялись со своих мест.

— Ну что ж, я оставляю вас беседовать о делах, — сказала она. — Вальтер, дорогой, все же подумай о моих словах!

Вошел дворецкий, держа в руках поднос, на котором стоял бокал со щедрой порцией золотисто-коричневого бренди. Отто взял бокал.

— Не желаешь? — спросил он Вальтера.

— Нет, спасибо, мне достаточно шампанского.

Отто отпил бренди и вытянул ноги по направлению к огню.

— Итак, Дьюар-младший появился с каким-то посланием?

— Только это полная тайна.

— Само собой.

Вальтер не чувствовал к отцу особой привязанности. Их расхождения во мнениях были слишком непримиримы, а отец при этом непоколебим, как скала. У него были устаревшие взгляды, множество предрассудков, он был глух к голосу разума и цеплялся за эти недостатки с азартным упрямством, которое Вальтеру казалось отвратительным. Последствием его глупости — и глупости его поколения во всех европейских странах — стала бойня на Сомме. Этого Вальтер простить не мог.

Но все равно он заговорил с отцом негромко и дружелюбно. Он хотел провести этот разговор как можно мягче, опираясь на разумные доводы.

— Американский президент не хочет быть втянутым в войну, — сказал он.

— Прекрасно.

— Фактически он хочет, чтобы мы заключили мир.

— Ха! — издевательски произнес отец. — Победить нас без затрат! Каков наглец!

Вальтера обескуражило такое откровенное презрение, но он продолжил, тщательно подбирая слова.

— Наши враги заявляют, что эта война вызвана германским милитаризмом и агрессией, — хоть это, конечно, и не так.

— Конечно, не так, — ответил Отто. — Нам угрожали. Россия проводила мобилизацию на восточной границе, Франция — на западной. План Шлиффена был единственно возможным выходом… — как обычно, он говорил так, словно Вальтеру было двенадцать лет.

— Именно, — ответил кротко Вальтер. — Я помню, что ты называл эту войну оборонительной, ответом на недопустимую угрозу. Мы должны были защищаться.

Если Отто и удивился тому, что Вальтер повторяет газетные лозунги, он не подал вида.

— Правильно, — сказал он.

— И мы сделали это, — сказал Вальтер, разыгрывая свой козырь. — Мы достигли своей цели.

— Что ты хочешь сказать? — озадаченно спросил отец.

— Нам больше никто не угрожает. Русская армия разбита, царский режим на краю гибели. Мы покорили Бельгию, заняли Францию, добились того, что французы и их британские союзники прекратили военные действия. Мы сделали все, что собирались сделать. Мы защитили Германию!

— Блистательно.

— Так что же еще нам нужно?

— Полная победа!

— Для чего? — Вальтер подался вперед, внимательно глядя на отца.

— Наши враги должны заплатить за вторжение! Должны быть репарации, пересмотр границ, лишение колоний…

— Но изначально мы стремились не к этому… или к этому?

— Нет, но теперь, когда мы потратили столько усилий… и денег, когда погибло столько прекрасных немецких юношей, мы должны получить что-то взамен!

Это был слабый довод, но Вальтеру хватило такта не пытаться переубедить отца. Он сменил курс.

— А ты уверен, что полная победа достижима?

— Да!

— Тогда, в феврале, мы развернули полномасштабное наступление на французскую крепость Верден. Но так ее и не взяли. С востока нас атаковали русские, англичане бросили все силы в это наступление на Сомме… И несмотря на огромные усилия, ни одна из сторон не смогла вывести ситуацию из тупика.

— Пока — да, — ворчливо ответил Отто.

— С августа, когда Фалькенхайн был уволен и во главе генштаба встал Людендорф, наша тактика перешла от наступления к глубокой защите. Как, по твоему мнению, глубокая защита может привести к победе?

— Благодаря неограниченной подводной войне! — сказал Отто. — Наши противники получают продовольствие из Америки, в то время как наши порты заблокированы английскими кораблями. Мы должны перерезать эту артерию — и они сдадутся.

Вальтер не хотел вести этот разговор, но теперь, раз уж начал, следовало продолжать. Стиснув зубы, он сказал как можно мягче:

— Но тогда Америка наверняка вступит в войну.

— Ты знаешь, сколько людей в армии Соединенных Штатов?

— Всего около ста тысяч, но…

— Вот именно. Они даже не могут восстановить порядок в Мексике. Для нас они угрозы не представляют.

Отто никогда не был в Америке. Мало кто из людей его поколения там бывал. Они просто не представляли себе, о чем говорят.

— Соединенные Штаты — большая страна, очень богатая, — сказал Вальтер, закипая от разочарования, но стараясь говорить спокойно, чтобы сохранить видимость дружеского обсуждения. — Они могут мобилизовать большую армию.

— Им потребуется как минимум год. К тому времени Англия и Франция уже сдадутся.

Вальтер кивнул.

— Отец, — сказал он примирительно, — мы уже обсуждали это. Есть аргументы и за и против.

Это было трудно отрицать, и Отто лишь неодобрительно заворчал.

— Как бы то ни было, — сказал Вальтер, — но не мне решать, что должна ответить Германия на это неофициальное обращение из Вашингтона.

Отто намек понял.

— Ну и не мне, конечно.

— Вильсон говорит, если Германия официально предложит мирные переговоры, он публично поддержит это предложение. Я считаю, передать это сообщение наверх — наш долг.

— Разумеется, — ответил Отто. — Решать будет кайзер.

Вальтер написал Мод письмо на листке простой писчей бумаги.

«Бесценная моя возлюбленная!

Зима в Германии и у меня в душе».

Он писал по-английски. Он не стал писать свои имя и адрес, и ее по имени не назвал.

«Я не в силах выразить, как люблю тебя и как мне тебя не хватает».

Письмо мог прочесть любопытный полицейский, и следовало писать так, чтобы нельзя было угадать ни адресата, ни отправителя.

«Я один из миллиона тех, кто вынужден жить в разлуке с любимой, и по нашим опустевшим душам гуляет северный ветер».

Он хотел написать так, чтобы это могло быть письмо любого солдата, разлученного с близкими из-за войны.

«Мир кажется мне холодным и тоскливым — как, должно быть, и тебе, но тяжелее всех тягот войны — разлука с тобой».

Ему так хотелось рассказать ей о своей службе в военно-полевой разведке, о том, как мама пыталась женить его на Монике, о том, что в Берлине плохо с продуктами, наконец, о книге, которую он читает, — саге семьи Будденброков. Но он боялся, что любые подробности навлекут на него или на нее опасность.

«Я не могу писать много, но мне хочется, чтобы ты знала: я верен нашей любви…»

Он остановился, вспомнил с чувством вины о внезапном желании поцеловать Монику. Но ведь он не поддался!

«Я помню священные клятвы, которые мы дали друг другу, когда виделись в последний раз…»

Более конкретно он написать не мог. Ему не хотелось рисковать: кто-нибудь у нее дома мог прочесть письмо и узнать правду.

«Каждый день я думаю о том мгновении, когда мы снова встретимся, посмотрим друг другу в глаза и скажем: „Здравствуй, моя любовь!“

А до тех пор — помни меня».

Подписи он не поставил.

Он вложил письмо в конверт и сунул во внутренний карман пиджака.

Между Германией и Англией не было почтового сообщения.