Пока мы не встретимся вновь - Джудит Крэнц

— Не трогай… это… пока.

— Почему? — невинно спросила Фредди. — Я чувствую дружеское расположение.

— Не надо, — взмолился он.

— Почему? Ты разве не знаешь, что идет война? «Кто не знает цены, тому не миновать нужды», — сказала Фредди и, закинув ногу ему на бедро, прошептала: — Что ты скажешь? Кажется, я нашла для нее правильное место.

В эту зимнюю ночь Фредди и Тони спали с перерывами. Задремав, они внезапно просыпались и сразу понимали, что снова охвачены желанием. Они открывали друг друга — два терпеливых, настойчивых исследователя. Глазами им служили пальцы, языки и ноздри. Они шептали друг другу слова любви и благодарности, опять засыпали, а просыпаясь, нарушали новые запреты. Проснувшись в очередной раз, Тони подумал, что они спят уже слишком долго. Сделав усилие, он встал, подошел к окну и чуть отодвинул маскировочную занавеску. Отскочив от окна, он нырнул под одеяло.

— Дьявол!

— Что случилось? — встревоженно спросила Фредди.

— Дети… они все на улице… только что закончили лепить снежную бабу прямо под твоим окном. Вчера ее здесь не было. Один Бог знает, как уже поздно.

— Взгляни на часы, дорогой.

— Я оставил их вечером у себя в комнате.

— Они подумают, что мы просто проспали.

— Только не Джейн, — уверенно сказал он.

— Мне все равно, — заметила Фредди. — Поцелуй меня, глупыш.

— Я хочу, чтобы они все знали! Я собираюсь все им рассказать! — возбужденно воскликнул он.

— Нет! Ты не посмеешь!

— Какой адрес у твоих родителей в Лондоне? — требовательно спросил Тони.

— Ты собираешься позвонить им и сообщить, что провел со мной ночь? — спросила Фредди, встревожась. Кажется, он способен на все.

— На следующей неделе я буду там и хочу встретиться с твоим отцом.

— Какого черта?..

— Сообщить ему о моих намерениях, конечно. Попросить его согласия, — ответил помятый и бледный Тони с большим достоинством.

— Боже мой, — проговорила Фредди, представив себе эту сцену. — Не думаю, что это правильная идея… это может… напугать его.

— Но я хочу жениться на тебе. Я думаю, ты понимаешь это. Поэтому мне надо поговорить с ним.

— А тебе не кажется, что сначала ты должен поговорить со мной?

— Конечно, но всему свое время. Сначала я должен ему представиться. Его не обидит, что я не слишком силен во французском?

— Нет, — фыркнула Фредди. — Не думаю. Ты и правда собираешься… просить разрешения… чтобы… ну… быть со мной?

— Конечно, если у тебя нет возражений.

— У меня нет сил возражать.

— Тогда я встречусь с ним, ладно?

— Знаешь… он вполне заслуживает приятного известия после всех этих лет.

— Что ты имеешь в виду, Фредди, дорогая?

— Может, когда-нибудь я расскажу тебе. А может, и нет.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне все, — уверенно сказал он.

— Только после длительного и настойчивого ухаживания. А возможно, даже и тогда не расскажу. Или ты находишь ухаживание излишним после того, что с нами случилось сегодня?

— О, Фредди, я обожаю тебя. И это навсегда. А ты любишь меня?

— Немножко.

— И только?

— Не только.

— Насколько? — настойчиво спросил он.

— Я бы сказала тебе, но… грелка потекла.

17

Ошеломленная Дельфина стояла в дверях квартиры на бульваре Сен-Жермен, прислушиваясь к шагам Армана: он спускался по лестнице. Всего минуту назад он обнимал ее и она почти чувствовала, как ее защищает его любовь. Между тем сознание того, что он уезжает, леденило ей сердце. Теперь она осталась совсем одна, а Арман стал одним из миллионов французов, покинувших свои дома по приказу о всеобщей мобилизации второго сентября 1939 года. Никто не знал, надолго ли это. Несколько часов она испытывала отчаяние, все еще не веря в случившееся. Убитая горем, Дельфина не могла даже плакать. Она в оцепенении слонялась по квартире, то пытаясь наигрывать что-то на рояле, то залезая под плед. Она безуспешно пыталась представить, что вот-вот услышит, как Арман поднимается по лестнице, открывает дверь и входит в комнату.

Едва Арман покинул ее, Дельфина утратила способность отодвигать от себя реальность. Долгие месяцы это позволяло ей держать равновесие, будто она была канатоходцем и постоянно ходила по проволоке. Но это равновесие, обретенное благодаря Арману, продолжалось до того дня, мысли о котором она старалась отгонять от себя.

Теперь сработал инстинкт самосохранения, и Дельфина поняла, что наступил момент вернуться в свою крепость на Вилла-Моцарт. Пришло время критически оценить ситуацию, оказавшись в привычной обстановке, и понять, чем она была до того, как встретила и полюбила этого мужчину.

Запершись в спальне своего розово-бирюзового викторианского домика, Дельфина прежде всего подошла к секретеру и, отперев его, достала металлическую коробку. Здесь, в этом маленьком сейфе, среди документов и бархатных коробочек с ювелирными украшениями лежали ее синий французский паспорт и зеленый американский. Много лет назад, когда стало очевидно, что их пребывание в Лос-Анджелесе затянется, Поль де Лансель позаботился о том, чтобы обе его дочери имели двойное гражданство: французское и американское. Хотя обе были француженками, как и их родители, они всегда жили вдали от Франции, но Поль, как дипломат, не мог недооценивать преимущества американского паспорта.

Нужно на что-то решиться, думала Дельфина, подбрасывая оба паспорта на ладонях. Она могла оставить Европу, как сделало большинство американцев, и уехать домой в нейтральную Америку. Меньше чем через две недели она окажется в Лос-Анджелесе и сможет остановиться в отеле «Беверли-Хиллз». Для этого надо всего лишь снять трубку телефона и заказать номер. Она представила себе, как закажет любимый салат в «Голливуд-Браун-Дерби», сидя там со своим агентом за завтраком и обсуждая с ним сценарии фильмов. В этой сцене не было ничего фантастического. Напротив, все это осуществится, если пойти в кассу за билетом. Но душа ее протестовала против этой радужной картины, отчетливо всплывшей перед ней.

Что ждет ее, если она не купит билет на пароход? Французская киностудия прекратила существование, как любой другой гражданский бизнес, едва была объявлена мобилизация. Актеры, съемочные группы, техники исчезли, как и Арман. Двадцать начатых фильмов были остановлены в процессе производства. Она осталась без работы, никто ее не ждал, и никакой пользы стране, участвовавшей в войне, Дельфина принести не могла.

При этом она никак не могла уехать. Где-то здесь, совсем близко, находится Арман Садовски, ходит по той же земле, дышит тем же воздухом, что и она. Сейчас такое время, что сказать точно, какой солдат где находится, невозможно, но все, безусловно, скоро уляжется. Он мог в любой момент позвонить ей из казармы, если он, конечно, в казармах, а не в траншее. Может, через два или три месяца он вообще оставит казармы, поскольку до сих пор никаких активных военных действий не началось. Со дня на день она ждала первого письма от Армана: он обещал писать часто. Пока Дельфина у себя в Париже, между ними есть связь и надежда на будущее. Она не могла даже представить себе, что их разделяют тысячи километров.