Во славу Отечества - Евгений Белогорский

Приказав д’Эсперэ продолжать наступление силами всех французских дивизий на Албанию и Черногорию с выходом к Дурресу и Цетинье, командующий фронтом перебросил в помощь наступающему Дмитриеву ещё одну сербскую дивизию, не ослабляя при этом свое давление оставшимися силами на Пришвину, куда в спешке продолжали отходить остатки армии погибшего Кевессгази.

Приближение Дмитриева к болгарской столице можно было с полным правом сравнить с триумфальным возвращением Наполеона с Эльбы. Войска не оказывали ему никакого сопротивления, проявляя только бурную радость по поводу возвращения опального генерала, демонстративно перешедшего в 1914 году на русскую службу в знак несогласия с решением царя о присоединении к Центральным державам.

Фердинанд лихорадочно метался по Софии в поисках выхода из столь сложного положения, то взывая о помощи к своим союзникам, то начиная заигрывать с местной буржуазией, надеясь обрести хоть какого-то союзника в их лице. Все эти попытки продолжались более двух суток и не принесли никакого результата, Центральные державы сами переживали не лучшие дни и никак не могли помочь союзнику, а все политические силы внутри страны поспешили занять выжидательную позицию, с нетерпением ожидая прихода Дмитриева.

Оставшись в абсолютной изоляции, 24 сентября Фердинанд специальным манифестом известил весь мир о своем отречении от престола в пользу своего сына Бориса и выходе Болгарии из войны. Возможно, что в других условиях этого бы вполне хватило для начала мирных переговоров с союзниками, но при наличии такой фигуры, как Дмитриев за чьей спиной недвусмысленно маячила Россия, подобного исхода не могло быть и в принципе.

Едва только стало известно об отречении Фердинанда в пользу сына, как Дмитриев публично заявил, что не допустит передачи власти в славянской стране, чуждому по духу и крови человеку, и отказался признать Бориса на болгарском престоле. Армия вновь рукоплескала своему национальному герою, и самые дальновидные политики Софии моментально сориентировались в этой ситуации. Специальным манифестом от 26 сентября Болгария была провозглашена республикой, и её Верховным правителем на время переходного периода был назван генерал-фельдмаршал болгарской армии господин Радко-Дмитриев.

Его торжественный въезд в Софию состоялся 28 сентября при массовом стечении ликующего народа. Новоиспечённый Верховный правитель страны приказал всем болгарским солдатам немедленно вернуться на родину, которая с этого дня становилась союзницей Антанты и вместе с ней вступала в войну против общих врагов.

Подтверждая на деле приверженность союзническому долгу, генерал- фельдмаршал всячески способствовал быстрой переброске русско-сербских войск к румынской границе для совместного наступления на немецкие части оккупирующие Румынию.

Это было сделано очень своевременно, поскольку уже в течение двух дней основные силы Румынского фронта под командованием генерала Щербачева перешли в наступление, активно теснили противника. В этой обстановке германский фельдмаршал Макензен посчитал за лучшее срочно очистить румынскую территорию, организованно отойдя в Трансильванию, где и занял прочную оборону.

12 октября первой в Бухарест вступила русская бригада генерала Слащёва, правда без своего героя, он продолжал преследование австрийцев, непрерывно тесня их к стенам Белграда.

Родина, в лице Верховного правителя, по достоинству оценила деяния своего командующего фронтом. За успешно проведённую наступательную операцию, результатом которой стал выход Болгарии из стана противника, Слащёв удостоился звания генерала от инфантерии и ордена Георгия II степени. Кроме этого, за освобождение Сербии и взятие Бухареста, Корнилов удостоил его орденом Владимира I степени и почётного звания Слащёв Балканский.

Ответ Слащёва был скромен и лаконичен: «Благодарю за столь высокую оценку моей деятельности. Принимая эти награды, я хочу сказать, что всё содеянное мною, сделано не ради воинской славы, почестей и наград. Это лишь мой скромный вклад в дело служения Отчизне и защите народа».

Зачитав полученную с Балкан телеграмму Верховному, Духонин сказал:

- А ведь действительно прав Яков Александрович, в первую очередь наша армия защищает жизнь нашего народа от прямого уничтожения. Тут мне недавно, Лавр Георгиевич, сотрудники генерала Щукина принесли интересные документы, захваченные нашими войсками в штабе 6-го Саксонского корпуса под Белостоком. Господа тевтоны так поспешно отступали, что позабыли их уничтожить. Это директива кайзера Вильгельма, разосланная германским войскам в апреле 1915 года перед наступлением под Свинцзянами. В ней прямо говорится об уничтожении половины населения России в случае победы рейха. Вся Прибалтика, Белоруссия, Украина, Крым и южное Поволжье заселялись бы исключительно немцами или потомками от смешенных браков. Всё коренное население подлежало депортации с «исконно немецких территорий» или разрешалось остаться, только в качестве дешёвой рабочей силы с проживанием в специально созданных местах.

Кроме этого, как мне стало известно из других источников, кайзер собирался в течение 10 лет полностью заменить неполноценный славянский народ на новых восточных землях, путём его скрытого уничтожения. От методов, описанных в документах, кровь в жилах стынет. Страшно представить, что было бы с нашим народом и страной, одержи Вильгельм победу.

- Да, Николай Николаевич, ужасные вещи Вы говорите. Если мне не изменяет память, подобных планов в отношении нашей страны не было ни у Наполеона, ни у королевы Виктории и даже японского микадо. Все они хотели или подчинить нашу страну своему влиянию, либо что-то оторвать из приграничных земель, но вот на почти полное уничтожение нашего народа, ещё никто не замахивался. Сохраните эти документы в целости и сохранности. Придёт время, и мы обязательно будем судить господина Гогенцоллерна по всей строгости закона в международном суде.

А на Западном фронте полтора месяца назад, столь быстро разжалованный и выброшенный из премьерского кресла, сэр Уинстон Черчилль внимательно рассматривал в бинокль германские позиции во Фландрии. Верный своему слову, произнесённому в присутствии прессы три месяца назад, он не стал держаться за государственные должности в правительстве, а направился во Францию, чтобы продолжить борьбу с немцами в качестве простого военного.

Генералиссимус Фош по достоинству оценил бурную и энергичную натуру Черчилля, назначив его министром вооружений, одновременно предоставив ему пост военного советника в объединенном штабе союзников.

Стоя на ещё теплой сентябрьской земле Фландрии, британский бульдог по достоинству оценивал германскую «линию Зигфрида» о которую разбились волны союзного наступления.

- Представляете, Бригс,- обратился экс-премьер к своему секретарю, постоянно сопровождающему Черчилля все военные годы и ставшему его своеобразной тенью, с которой тот мог свободно поговорить,- это только передняя оборонительная линия, предназначенная для удержания наших войск. Далее возле Уазы есть вторая оборонительная «линия Гинденбурга», а на самой франко-бельгийской границе немцы построили третью, и назвали её в честь кайзера. А что нас ждет на Рейне одному богу известно. Вот это и есть ответ на Ваш вчерашний вопрос относительно того, когда кончится война. Могу со всей ответственностью сказать, что не ранее лета 1919 года.

- Так долго сэр?

- А что, Вы хотели, Бригс? Чтобы преодолеть все эти укрепления, нужно иметь под рукой огромные людские ресурсы, которых на данный момент ни у нас, ни у французов просто нет. Американцы желают пролезть в наши европейские дела,- так дай, бог, им удачи!

Черчилль флегматично пожевал сигару и, выпустив клубок дыма, продолжал свои рассуждения:

- Сейчас у нас 400 тысяч их солдат, к концу месяца будет 500 тысяч. Если нынешние темпы переправки войск сохранятся, то к концу осени в нашем распоряжении будет 700 тысяч, а к концу зимы - миллион. Миллион здоровых чужих парней, Бригс, готовых сражаться на пользу нашей родины. К маю месяцу их численность будет равна 1 миллион 200 тысяч, вот тогда мы сможем смело наступать на позиции врага, не опасаясь людских потерь. Тогда победа будет точно за нами.

Черчилль замолчал, и по его лицу было видно, как приятна ему сама мысль о победе над врагом.

- А русские, сэр? Их паровой каток, на который Вы делали ставку в начале войны?- пискнул Бригс, и тень разочарования легла на лик отставного премьера.

- Русские стали слишком дорого стоить нам, Бригс,- хмуро побурчал он,- мы явно недооценили аппетиты этих дикарей, за что и жестко поплатились. Притворяясь простачками, они выкрутили нам руки в вопросе о Стамбуле и проливах, добились списания своего громадного довоенного долга и полностью закрыли польский вопрос, за который наша страна боролась вот уже сто лет. Сейчас они говорят, что Европа и её земли им совершено, не нужны, но можно ли верить в дружелюбие дикого медведя, впервые за всю многолетнюю историю наших с ним отношений,познавшего свою природную силу. Нет, нет и нет, Бригс, самый лучший способ общения с этим зверем - это общение через стальные прутья его клетки, или прицел охотничьего штуцера, проверенного 375H&H. Только так, и никак иначе, Вы уж мне поверьте.