Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

Суворов поехал и тотчас же принялся за работу. Некоторые называют его охотником и знатоком инженерного дела. Он действительно был хорошо с ним знаком, быть может даже несколько лучше, чем с другими вспомогательными отраслями военного искусства, но вовсе его не любил и постоянно им тяготился. Это впрочем не повлияло на успех. В продолжение 1 1/2-годового своего пребывания в Финляндии, Суворов исполнил в существенных чертах свой план, составленный после предварительной финляндской поездки и утвержденный Государыней. Усилены укрепления Фридрихсгама, Вильманстранда и Давидштадта: исправлен и усилен Нейшлот; на важнейших дорогах из шведской Финляндии к Фридрихсгаму, Вильманстранду и Завитайполю сооружены новые форты Ликкола, Утти и Озерный; оборонительные средства саволакской дороги, заключавшиеся в Нейшлоте, усилены проведением каналов в окрестной стране, усеянной озерами. Для противовеса Свеаборгу и с целью дат надежную станцию шхерному флоту, возведены при Роченсальме, на нескольких островах, довольно сильные укрепления, а на сухом пути заложена крепость Кюменегард. Таким образом Роченсальм сделался главным укрепленным пунктом южной части финляндской границы, и в конце 1792 года Екатерина имела полное основание лично благодарить Суворова за то, что «он подарил ей новый порт».

Вообще Государыня относилась с полным одобрением к строительным трудам Суворова, что и выражала ему неоднократно. Да и сам он был доволен ходом дела и в конце 1791 года писал Турчанинову, что недоверие к себе есть мать премудрости, что успех превысил ожидание и что в следующее лето границы будут обеспечены на 100 лет. Он считал делом своей чести — поднять кейзер-флаг в Роченсальме и имел утешение дождаться исполнения своей мечты. При рескрипте 26 августа 1792 года Государыня, сообщая ему, что повелела выслать кейзер-флаг и штандарт для роченсальмского порта, приказывает подымать первый в будни, а второй в праздники, по обыкновению. После того, Суворов при всяком удобном случае старался прогуляться по Роченсальму и полюбоваться на свое произведение, как говорится чужим взглядом. «Массивнее, прочнее и красивее строение тяжело обрести», писал он своему племяннику, Хвостову: «так и все пограничные крепости». Нейшлот был тоже его гордостью. Маскируя свое удовольствие при виде этого форта, он говорил: «знатная крепость, помилуй Бог, хороша: рвы глубоки, валы высоки: лягушке не перепрыгнуть, с одним взводом штурмом не взять». Сообщая в Петербург по своей обязанности разные известия и слухи, доходившие из-за границы, даже из самого Стокгольма, Суворов не упускает случая похвастать впечатлением, производимым на шведскую публику быстро воздвигаемыми русскими укреплениями, прибавляя, что существует между Шведами опасение, как бы не поступили с их крепостями, как с турецкими, — напоминание между строками об Измаиле, так плохо награжденном 7.

Работы шли быстро и успешно между прочим потому, что Суворов торопился от них отделаться, чтобы быть свободным для иной службы, в другом месте. Он отнимал время от сна, переезжал беспрерывно с места на место, обходил работы, вникал в мелочи и частности. Кроме того требовалось делать не только хорошо, но и дешево. Суворов разыскивал известковый камень и жег из пего известь, устраивал временные кирпичные заводы, выписывал известь и кирпич дополнительно из Петербурга и Ямбурга, строил для их доставки особые суда. Переписка его полна распоряжениями по этому предмету, которые совсем не вяжутся с представлением о рымникском и измаильском победителе. Все это сильно его тяготит и временами выводит из терпения, когда представляются усложнения и препятствия. А в них недостатка не было. Освидетельствована по крепостям артиллерия и написано в Петербург об её исправлении; прошел год, — ничего не сделано. Бури прорывают плотины, и усиленные годовые труды пропадают. «Лаубе (строитель) тремя его каналами мне накопил работы пуще трех баталиев; неизмерные работы, недостаток людей, немогзнайство и ускромейство непрестанные», жалуется Суворов Хвостову. Поручив надзирание за какой-то работой одному полковнику, Суворов долго ее не посещал, а когда приехал, то нашел большие неисправности. Он стал выговаривать полковнику, тот сваливал вину на своего подчиненного. «Оба вы не виноваты», сказал рассерженный Суворов, схватил прут и начал хлестать себя по сапогам, приговаривая: «не ленитесь, не ленитесь; если бы вы сами ходили по работам, все было бы хорошо и исправно» 8.

Это несомненно, но физической к тому возможности не было. У Суворова, кроме постройки и исправления крепостей, были на руках войска и флотилия. Большая часть гребной флотилии находилась в шхерах, меньшая на озере Сайме. Сначала флотилией командовал принц Нассау-Зиген, но летом 1791 года он отпросился у Екатерины на Рейн, чтобы предложить свои услуги французским принцам для войны против республиканцев. Флотилия была немалая, в ней числилось до 125 судов разных названий и величины, с 850 орудиями; она состояла под начальством контр-адмирала маркиза де Траверсе и генерал-майора Германа, подчиненных Суворову. На нем лежали обязанности по укомплектованию судов, по обучению людей, по производству морских экзерциций и маневров. Суворов никогда не бывал начальником номинальным; он постарался познакомиться, сколько возможно, и с военно-морскою специальностью. Кое-какие практические сведения он приобрел раньше, в Очаковском лимане, где ему тоже подчинена была флотилия, и продолжал в Финляндии присматриваться к делу. В первую свою сюда поездку, он брал частные уроки, о чем и писал тогда же Турчанинову; позже, по некоторым известиям, он в шутку просил испытать себя в морских познаниях и выдержал экзамен довольно удовлетворительно 9.

Если начальствование флотилией не было номинальным и требовало от Суворова трудов и времени, то тем паче командование войсками. Укрепления, каналы, флотилия не причиняли ему и десятой доли тех неприятностей, которые посыпались на него за войска. Неудовольствия начались еще в Петербурге. В каком-то собрании или, как говорит Суворов, «в компании». вероятно высокостоящие люди осмеивали и осуждали взгляд его на дисциплину и субординацию. Упоминая про это в одном из своих писем, Суворов не пускается в опровержения, а только замечает едко, что эти господа «понимают дисциплину в кичливости, а субординацию в трепете подчиненных». Месяца через два или через три стали доходить до него слухи, что в Петербурге толкуют, будто войска в Финляндии наги и босы, будто работающие на укреплениях и каналах не имеют рабочего платья, будто все люди вообще не получают срочной по закону одежды и тому подобное, Эти вести оскорбили и раздражили Суворова. Он пишет Хвостову письмо, опровергает взводимые на него вины, излагает подробности, объясняет, что снабжение войск одеждою не принадлежит к его, Суворова, обязанностям и власти; говорит, что граф Николай Иванович (Салтыков, ведавший военным департаментом) должен был раньше других знать, что люди наги и босы, что все это «прибаски кабацкого ярыги». Затем он переходит в угрожающий тон: «однако я не жалую, чтобы меня кто решился порицать, и лучше буду требовать сатисфакции», — и дает наставление, как поступать с клеветниками: «помните, никогда не  negаtif, не извинительное, оправдательное, нижеобъяснительное, но упор — наступательный... Я как партикулярный человек, отвечаю всякому партикулярному человеку, как ровный ему, кто бы он ни был...И чтобы тоне было одно угрожение, то я ныне желаю знать — кто на меня дерзнул клеветать». Вероятно Хвостов узнал и сообщил ему имя сплетника, ибо Суворов написал и послал (неизвестно кому) письмо: «По слухам приезжих, ваше высокопревосходительство знаете, чем честь платят. Из почтения к вам, наконец я должен буду впредь приступить к требованию удовольствия по законам» 10.