Сказка - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хэйми развернулся, сел и положил свою связку сосисок себе на колени. Он взглянул на меня.
– А это обязательно?
– Конечно, Бесполезный, – сказал Йо. У него уже осталось по одной сосиске с каждого конца. – Ты знаешь, что бывает, когда они дают сосиски.
Сосиски окончательно остыли, и внутри остались сырыми. Я вспомнил историю, которую прочитал в интернете, о парне, который обратился в больницу с жалобами на боли в животе. Рентген показал, что у него в кишечнике огромный солитёр. От употребления плохо приготовленного мяса, говорилось в посте. Я попытался выкинуть это из головы (почти безуспешно) и приступил к еде. Я хорошо представлял, что означают сосиски на завтрак: время игр.
Перси попятился обратно по коридору. Я снова поблагодарил его. Он остановился и поманил меня своей «расплавленной» рукой. Я подошёл к решётке. Из каплевидного отверстия, которое теперь было его ртом, хриплым шёпотом донеслось: «Ние оой соуи воосы!»
Я помотал головой.
– Я не понима…
– Ние оой соуи воосы!
Затем он вышел вместе со своей пустой тележкой. Дверь захлопнулась. Засовы закрылись. Я повернулся к Хэйми. Он справился с одной сосиской, откусил от второй, подавился и выплюнул кусок в ладонь. Встал и бросил его в отхожую дыру.
– Я не понял, что он хотел мне сказать, – произнёс я.
Хэйми взял нашу жестяную кружку и потёр об остатки своей рубашки, как яблоко. Затем уселся на свой тюфяк.
– Подойди сюда. – Он похлопал по одеялу. Я сел рядом с ним. – Теперь сиди смирно.
Он огляделся по сторонам. Фремми и Стукс переместились в дальний конец своих убогих тесных апартаментов. Йота был поглощён своей последней сосиской. Из других камер доносились звуки чавканья, отрыжки и причмокивания. Очевидно, решив, что за нами никто не наблюдает, Хэйми растопырил свои пальцы – что он мог сделать, будучи цельным человеком с нормальными ладонями вместо плавников – и запустил их мне в волосы. Я отшатнулся.
– Неа, неа, Чарли. Сиди смирно.
Он вдавил пальцы в мой скальп и дёрнул за волосы. Тучи грязи посыпались вниз. Меня это не смутило (проводя дни в камере, гадя и мочась в дыру в полу, вы как бы теряете свои лучшие чувства), но всё равно было ужасно осознавать, насколько я грязен. Я чувствовал себя другом Чарли Брауна, Грязнулей41.
Хэйми поднял жестяную кружку, чтобы я мог посмотреть на своё размытое отражение. Как парикмахер показывает вам вашу новую причёску, только кружка была не только округлой, но и помятой, поэтому я будто смотрелся в кривое зеркало. Одна сторона моего лица была больше другой.
– Ты видишь?
– Что?
Он наклонил кружку, и я понял, что мои волосы спереди, где Хэйми убрал грязь, больше не были каштановыми. Они стали светлыми. И это здесь, где не было солнца, способного их выбелить. Я схватил кружку и поднёс близко к лицу. Трудно сказать, но, похоже, мои глаза тоже изменились. Вместо тёмно-карих, какими они были всегда, они, казалось, стали орехового оттенка.
Хэйми обхватил меня за шею и притянул ближе к своему рту.
– Перси сказал: «Не мой свои волосы».
Я отстранился. Хэйми уставился на меня, его глаза – карие, как раньше и мои – широко раскрылись. Затем он снова притянул меня ближе.
– Ты настоящий принц? Тот, кто пришёл спасти нас?
8
Прежде чем я успел ответить, отодвинулись дверные засовы. В этот раз явился не Перси. Вошли четверо ночных стражей, вооружённые гибкими палками. Двое шли впереди, вытянув руки, двери камер с визгом распахнулись с обеих сторон.
– Время игр! – выкрикнул один из них своим жужжащим насекомоподобным голосом. – Все малыши выходят поиграть!
Мы вышли из камер. Аарон, которого не было в этой компашке страшил, раньше водил меня вправо. Теперь мы все пошли налево, все тридцать один, выстроившись в двойную шеренгу, как настоящие дети, собирающиеся на экскурсию. Я шёл в самом конце, единственный без напарника. Двое ночных стражей шли позади меня. Сначала я подумал, что слышимый мной приглушённый треск, похожий на звук низкого напряжения, был воображаемым, напоминанием о предыдущих касаниях обволакивающей ауры, что поддерживала жизнь в этих существах, но это было не так. Ночные стражи были электрическими зомби. Что, как мне показалось, могло стать чертовски отличным названием для хэви-метал-группы.
Хэйми шёл с Йотой, который постоянно толкал плечом моего тощего сокамерника, заставляя его спотыкаться. Я хотел сказать «не делай этого», но у меня вырвалось «прекрати».
Йо обернулся, улыбаясь.
– Ты что, стал бессмертным?
– Прекрати, – сказал я. – Зачем тебе донимать того, кто является твоим товарищем в этом поганом месте?
Это было совсем не похоже на Чарли Рида. Тот парень, скорее, сказал бы «хватит валять дурака», чем то, что слетело с моего языка. И всё же это был я, и улыбка Йоты сменилась выражением озадаченного раздумья. Он отдал честь в британском стиле, поднеся ладонь тыльной стороной ко лбу, и сказал: «Сэр, да, сэр. Посмотрим, как ты будешь командовать со ртом, набитым землёй».
И он отвернулся.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Игровое поле. Эммит. Помывка. Торт. Газовые фонари.
1
ы поднялись по лестнице. Ну, разумеется. Когда вас держат в заточении в Глубокой Малин, лестницы становятся образом жизни. Через десять минут подъёма, Хэйми дышал прерывисто. Йо схватил его за руку и потащил за собой.
– Раз ступенька, два, три, Бесполезный! Не отставай или твой папаша тебя отругает.
Мы подошли к широкой лестничной площадке с двойной дверью. Один из двух ночных стражей, возглавлявших этот грёбаный парад, взмахнул руками и дверь распахнулась. По другую сторону был другой, более чистый мир: коридор, выложенный белой плиткой, с отполированными до блеска газовыми фонарями. Коридор поднимался вверх, и когда мы шли в этом необычно ярком свете (мне и остальным приходилось щуриться), я почувствовал запах, знакомый мне по десяткам раздевалок: хлорка в виде таблеток в писсуарах и дезинфицирующее средство в ванночках для ног.
Догадался ли я уже, что такое «игра»? Да, конечно. Понимал ли я, что такое так называемый «Честный»? Несомненно. В камерах нам приходилось только есть, спать и разговаривать. Я был осторожен в своих вопросах, желая сохранить видимость того, что прибыл из религиозной общины Уллума, поэтому больше слушал, чем говорил. Но я всё равно был поражён этим уходящим вверх