Сказка - Стивен Кинг

но мой разум снова произвёл перевод. Я слышал эмписийский, говорил на нём, добиваясь успехов и в том и другом. Вероятно, я пока не смог бы найти подходящий аналог для «опупенно», но полагал, что это вопрос времени. – Если они не задохнутся раньше. На такой случай мы держим несколько человек в резерве. Пошли, малыш. Теперь ты получил представление. Пора уходить.

Я был только рад, поверьте мне. Но прежде чем повернулся, женщина, которая упала, взглянула на меня. Её волосы свисали мокрыми от пота клочьями. Лицо испещрено узлами и буграми серой плоти, но осталось достаточно черт, чтобы я смог увидеть её отчаяние.

Разозлил ли меня вид этого отчаяния так же, как вид убитой русалки? Не знаю, что сказать, потому что здесь всё злило меня. Прекрасная земля осквернена, и вот результат: цельные люди, запертые в темнице, больные люди с удавками на шеях, вынужденные потеть на беговых дорожках, чтобы производить электричество для Верховного Лорда, и, возможно, ещё нескольких счастливчиков, одним из которых, несомненно, был человек или существо по имени Летучий Убийца.

– Радуйся, что ты цельный, – сказал Аарон. – По крайней мере, сейчас. Позже ты можешь пожалеть об этом.

Просто для пущей убедительности он хлестнул меня палкой по шее, снова открыв рану.

2

Кто-то, скорее всего Перси, наш трасти/надзиратель, бросил грязное одеяло в камеру, которую я делил с Хэйми. Я встряхнул его, избавившись от нескольких вшей (обычного размера, насколько я мог судить), расстелил и сел. Хэйми лежал на спине, уставившись в потолок. На лбу у него появилась царапина, под носом запеклась кровь, и оба колена были порезаны. Из пореза на левом колене всё ещё текли струйки крови.

– Что с тобой случилось? – спросил я.

– Время игр, – глухо произнёс он.

– У него не получилось, – в соседней камере сказал Фремми, у которого был подбит глаз.

– Никогда не получалось, – сказал Стукс. У него был синяк на виске, но в остальном он выглядел нормально.

– Заткнитесь вы оба! – крикнул Йо со своей стороны прохода. – Сделаете его, если попадёте в пару, а до тех пор оставьте его в покое.

Фремми и Стукс притихли. Йо сел к стене своей камеры, угрюмо уставившись в пол между колен. Над глазом у него была ссадина. Из других камер я слышал стоны и время от времени сдавленное кряхтение от боли. Одна из женщин тихонько плакала.

Открылась дверь и вошёл Перси с ведром, покачивающимся на сгибе локтя. Он остановился, чтобы взглянуть на выпавший из стены газовый фонарь. Поставив ведро, он воткнул фонарь обратно в неровное отверстие. В этот раз фонарь остался на месте. Перси достал из кармана деревянную спичку, чиркнул ею о каменный блок и поднёс к маленькому латунному патрубку. Он загорелся. Я ожидал, что Фремми это прокомментирует, но, похоже, тот на какое-то время истощил запас юмористических замечаний.

– Мафь, – сказал Перси сквозь каплевидное отверстие, которое когда-то было его ртом. – Мавь, ыы ому мафь.

– Я возьму один, – сказал Йо. Перси протянул ему маленький диск из ведра. На мой взгляд он походил на деревянный пятицентовик, о которых раньше говорили: никогда их не бери. – И дай один новичку. Если ему не нужно, то пригодится Бесполезному.

– Мазь? – спросил я.

– А что, блядь, ещё? – Йота начал намазывать заднюю часть своей широкой шеи.

– Кажому, – обратился ко мне Перси. – Кажому оону.

Я предположил, что он просит новичка протянуть руку, поэтому я сунул руку через прутья решётки. Он бросил мне в ладонь одну из деревянных монеток.

– Спасибо, Перси, – сказал я.

Он оглянулся на меня. На его лице было что-то похожее на изумление. Возможно, его никогда раньше не благодарили, по крайней мере, в Глубокой Малин.

На деревянном диске был нанесён толстый слой дурно пахнущего вещества. Я присел рядом с Хэйми и спросил его, где болит.

– Везде, – ответил он, и попытался улыбнуться.

– Где сильнее?

Тем временем Перси нёс ведро по проходу между камер, повторяя: «Мафь, мафь, оому мафь?»

– Колени. Плечи. Канешны, кишки хуже всего, но тут мазью не поможешь.

Он охнул, когда я втёр мазь в раны на его коленях, но вздохнул с облегчением, когда я обработал под коленями, а затем его плечи. Я получал (и сам делал) массаж после игр во время футбольного сезона, поэтому знал, за какие места взяться.

– Лучше, – сказал он. – Спасибо.

Хэйми не был грязным – во всяком случае, не таким грязным, как всё ещё оставался я. Вспомнился вопящий Келлин: «Выведи его! Он в грязи!» Неоспоримо. Моё пребывание в Эмписе оказалось чрезвычайно активным, включая валяние в кладбищенской грязи и недавний поход в Ремни, где было жарко, как в сауне.

– Не думаю, что в этом месте есть душ, я прав?

– Неа, неа. Раньше в раздевалка команд была водопроводная вода – когда ещё проводились настоящие игры, – но сейчас просто вёдра. Только холодная вода, но – ааай!

– Извини. У тебя на шее тут всё засохло.

– Ты сможешь принять ванну шлюхи после следующих игр – так мы это называем, – а до тех пор тебе придётся смириться.

– Судя по твоему виду и стонам остальных, это, должно быть, жёсткая игра. Даже Йо выглядит побитым.

– Ты узнаешь, – сказал Стукс.

– Но тебе не понравится, – добавил Фремми.

В конце коридора кто-то начал кашлять.

– Прикройся! – выкрикнула одна из женщин. – Никто тут не хочет подцепить то же самое, что у тебя, Домми!

Кашель продолжился.

3

Некоторое время спустя Перси вернулся с тележкой и с кусками наполовину приготовленной курицы, которые разбросал по камерам. Я съел свой и половину куска Хэйми. Напротив нашей камеры Йо вывалил кости в «очко» и выкрикнул: «Заткнитесь там, вся ваша шайка! Я хочу спать!»

Несмотря на приказ, в камерах какое-то время шли послеужинные разговоры, затем они перешли в шёпот и, наконец, стихли. Так я догадался, что курицу и правда подали на ужин, а сейчас наступила ночь. По-другому это не определить; в нашем зарешеченном окне никогда не было видно ничего, кроме беспросветной тьмы. Иногда нам давали стейки, иногда курицу, иногда рыбное филе с костями. Обычно, но не всегда, давали морковь. Никаких сладостей. Другими словами, ничего такого, что Перси не мог бы