Избавление - Василий Соколов

Члены Государственного Комитета Обороны и Ставки уже расселись за длинным столом, когда вошли маршалы Жуков и Конев. Прохаживаясь у двери, Сталин будто ожидал их прихода. Поздоровался и, попеременно вглядываясь в глаза обоих, спросил заметно возбужденным голосом:

- Так кто же будет брать Берлин?

Прежде чем ответить, маршалы переглянулись. На лице Жукова было выражение спокойной уверенности, а в глазах Конева таилось как будто недовольство. Ведь ему известно было, что Верховный уже давно решил: Берлин будут брать войска Жукова. Командующий Конев не раз по этому поводу сетовал в генштабе, и, разумеется, Сталину докладывали настроение маршала.

- Нам понятно желание обоих маршалов войти в Берлин, но кто будет его брать: мы или союзники? - уточнил вопрос Верховный.

- Мы заправили моторы двигать на Берлин, - строго ответил маршал Жуков. - А союзников, если будут в ладу с нами и дальше, позовем в гости... - Он хотел добавить какие-то слова, но смолчал, при этом закусив нижнюю губу, и что-то хитровато-простодушное мелькнуло в его глазах.

Верховный главнокомандующий согласно кивнул маршалу, затем посмотрел на Конева, желая услышать его мнение, и тот, по чисто военной привычке опустив руки по швам, проговорил:

- Ждем приказа наступать на Берлин.

- Вот сейчас согласованием плана и займемся, - сказал Сталин и прошел за письменный стол, на котором возле лампы с зеленым абажуром лежали телеграфные бланки каких-то донесений.

Маршал Жуков не присел за длинный стол, хотя там и было место, а прошагал в передний угол, скорее, по праву заместителя Верховного главнокомандующего, сел в отдельное кресло, в самой близости от Верховного. Георгий Константинович положил на колени большие ладони и задумался, прикрыв веки. Он будто не слышал то, о чем говорил генерал армии Алексей Иннокентьевич Антонов, занявший на исходе войны пост начальника Генерального штаба.

- Общий стратегический план Берлинской операции усилиями генштаба и командующих выковался в такой замысел: мощными ударами войск трех фронтов при содействии авиации взломать и сокрушить вражескую оборону на ряде направлений, расчленить берлинскую группировку на несколько изолированных частей, окружить и уничтожить их и одновременно овладеть Берлином, - водя длинной указкой по карте, он отмечает направления, откуда двинутся войска, показывая возможные места окружения немецких группировок... Начальник генштаба Антонов - какая же у него цепкая память! - называет количество войск и техники, вводимых в сражение.

Он делает короткую паузу, как бы давая осмыслить цифры, и продолжает:

- Превосходство явно на нашей стороне. Но мы понимаем, ожесточение борьбы от этого не снижается, а, наоборот, усиливается... Предчувствуя катастрофу, германское командование тем не менее выставило против советских войск миллионную армию... Берлин поделен на девять оборонительных зон, многие дома превращены в крепости... Германское командование вовсе не обеспокоено удержанием фронта на западе, стягивает оттуда войска против большевистских комиссаров, как оно именует нас...

- Хорошо именует! - заметил, улыбаясь, Сталин.

Маршал Жуков, казалось, не придал значения этим словам. Он сидел угрюмо, думая о своем, только порой, словно под грузом бремени, глубоко вздыхал. И когда Антонов заговорил о кюстринском плацдарме, с которого предстоял рывок его войск, о сложности фронтального движения на Берлин, Жуков приподнял голову и шевельнул плечами, похоже как бы испытывая тяжесть этого груза.

Те мысли, которые до поры до времени маршал держал в голове, как бы предварил Верховный главнокомандующий. Выступив в ходе заседания, Сталин говорил:

- Взятие Берлина - это на нынешнем этапе вопрос политики. Что это значит? Фашистская Германия и ее армии сейчас находятся в огненном кольце, и оно день ото дня суживается. Теперь уже не только советские войска, но и войска союзников ведут боевые действия на территории Германии. Гитлер и его ближайшее окружение сознают, что стоят на грани краха, что дни фашистского рейха, которому прочили тысячелетие, сочтены... Понимая это, германские правители хотят, однако, оттянуть час полного разгрома, ведут закулисную игру, чтобы договориться с нашими союзниками выйти из войны на почетных условиях... Ожесточенно готовясь защищать столицу от советских войск, немцы в то же время хотят впустить туда наших союзников. Хоть к черту в ад пойдут, но не к большевикам!.. В результате закулисных махинаций и прежде всего подстрекательских действий Черчилля теперь уже появились первые признаки того, что союзники стремятся идти на Берлин.

- Не успеют... С открытием второго фронта волынили, а теперь аппетит разгорелся... Берлин мы возьмем - и никаких гвоздей! - не удержался Жуков.

Не терпел Сталин, чтобы кто-то его перебивал. Но, услышав из уст Жукова слова, полные решимости, Верховный остался доволен волей маршала.

Верховный заговорил о том, что созданы крупные материальные ресурсы для последнего штурма, отметил зрелость, опыт и мастерство наших военных кадров, научившихся водить крупные объединения войск и взаимодействовать на больших театрах войны, воодушевление солдатских масс, рвущихся в бой, словом, объективные условия для победного окончания войны налицо. Дело, стало быть, в том, чтобы эти условия и возможности превратить в реальность. Обстановка требует подготовить и осуществить Берлинскую операцию в весьма ограниченные сроки; начать ее необходимо не позднее 16 апреля и завершить в течение двенадцати - пятнадцати дней.

- Послушаем командующих, - обратился Верховный.

После того как маршалы Жуков и Конев изложили свои решения и способы действий, согласные с жесткими сроками начала и конца операции, Сталин оглядел сидящих, словно проверяя, нет ли у кого вопросов.

Мускулы лица у Антонова в этот момент напряглись, глаза потемнели. Вздохнув и будто этим вздохом подняв себя, он сказал:

- Товарищ Сталин, один вопрос так и остался открытым. Мы его ставили, но... Вопрос этот касается разграничительной линии между соседями - 1-м Украинским и 1-м Белорусским...

- Что же вам непонятно? Говорите прямее...

- Получается как-то... неудобно... Та разгранлиния, которая установлена раньше и осталась прежней, фактически исключает непосредственное участие в боях за Берлин войск 1-го Украинского фронта... И маршал Конев возражает... Мы в генштабе никак не могли снять это препятствие.

Тотчас поднялся человек с суховатым лицом, бритоголовый, высокого роста - маршал Конев - и напрямую сказал, что фронт как бы оттирается...

Сталин почувствовал, что замечание относится к нему лично. Ведь это его волей установлена такая разграничительная линия. Верховный был твердо убежден, что маршал Жуков должен своим фронтом брать Берлин, и об этом заявлял открыто, не щадя чьего-либо самолюбия.