Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гнездов по-отечески ласково смотрел на Карпову и одобрительно кивал головой. Возможно, бригадир вспомнил, как в прошлом году, темной осенней ночью, встретил Лелю Карпову на пристани. Все пассажиры уже разошлись по домам, а у Лели здесь не было ни родных, ни знакомых. Она долго сидела одна, не зная, куда пойти. «Телеграмма, что ли, не пришла? — думала она. — Столько встречающих на пристани, и хоть бы кто-нибудь спросил: „Кто тут Карпова?“»
Леля не верила, что ее не встретят, и даже отказалась пойти ночевать к женщине, с которой познакомилась на пароходе.
— Как же я уйду? Меня тут искать будут, — сказала девушка.
Уже снялся с якоря пароход, давая прощальные гудки, и Леля, сидя на чемодане, с грустью проводила его взглядом.
К ночи усилился ветер, пошел дождь. Волны с гулом набрасывались на берег. Леле стало страшно. Она поставила чемодан под навес с дровами и уже хотела налегке пойти в поселок, к кому-нибудь постучаться, но тут услышала, что к пристани подходит катер, и успокоилась.
Это вернулся с Большой Лагуны Гнездов.
— Дяденька, вы из поселка? — спросила Леля, подойдя к нему.
— Допустим, — ответил Гнездов.
— Тогда я пойду с вами. Можно?
— А ты чья, девушка, и почему среди ночи оказалась на берегу?
Она рассказала, что сошла с парохода, но ее почему-то никто не встретил, хотя она отправила с дороги радиотелеграмму в поселковый Совет.
— Не думала, что так здесь встретят молодого специалиста, — с обидой сказала она.
— Завтра выясним, почему не встретили, а теперь идем ко мне. Надо с дороги отдохнуть, выспаться. Наверно, и проголодалась.
* * *
Костер догорал. Ловцы ушли в палатку на отдых. А Леля все еще сидела у небольшого огня задумавшись, подперев кулаком подбородок.
— Что же вы не идете отдыхать? — спросил я, подходя к ней.
— Не хочется!
— Вы не так давно на промысле, а уже настоящая морячка.
— А здесь иначе нельзя.
— Знали бы ваши родители, какая вы отчаянная.
— У меня нет родителей, — косо посмотрела она на меня.
Позже я узнал, что Карпова воспитывалась в детском доме. Окончив семилетку, поступила в техникум и сняла у одной старушки угол. Через год Мария Федоровна — так звали старушку — удочерила Лелю, переписала на ее имя дом. Мария Федоровна была решительно против Лелиной поездки на Дальний Восток.
— Ты, бабуня, пойми, что специальность у меня чисто морская, — убеждала ее Леля.
— Да откуда же морская, коли моря у нас сроду тут не было?..
— А было бы море — никуда бы, понятно, не поехала. Но ты не волнуйся. Поработаю два-три года, обживусь и приеду за тобой. Опять будем вместе. Ты — по хозяйству, а я без отрыва от работы в заочный институт поступлю.
— И что, согласилась Мария Федоровна?
— Конечно, у нее ведь, кроме меня, никого нет. И она для меня самый родной человек. Теперь в каждом письме торопит, чтобы поскорей приезжала за ней. К двадцати пяти годам окончу институт рыбного хозяйства, стану инженером-технологом. Ведь совсем мало у нас специалистов по морским водорослям.
В это время из палатки, где была кухня, вышла тетя Галя — крупная, похожая на мужика повариха. Вытирая фартуком руки, крикнула Леле:
— Дочка, поди хоть чаю выпей да ложись отдыхать.
Назавтра чуть свет, сразу же после отлива, по малой воде прибыл на лодке Костя Шмаков — привез Леле пальто, свитер, резиновые ботики.
Забирая у него Лелины вещи, повариха сердито буркнула:
— Ладно, спасибочки!
* * *
Катер, на котором я вышел с ловцами на добычу анфельции, тянет на буксире пять кунгасов.
Только теперь я вижу, как огромна лагуна. Вода в ней желтовато-зеленая. Катер слегка подбрасывает на зыби, но он довольно быстро идет к дальним участкам, отведенным для лова водорослей. Таких участков в этом году четыре. Они отмечены вешками, которые, как поплавки, качаются на воде.
Оказывается, добычу анфельции производят строго по карте. Скошенные участки на два-три года остаются запретной зоной, и ловцы туда не заходят. За это время на месте скошенной водоросли вырастает новая, еще более густая, чем прежде.
Бригада Гнездова вот уже вторую неделю добывает анфельцию на двух дальних участках. Уже более тридцати тонн водорослей скошено, доставлено на пристань, высушено, спрессовано и отправлено машинами на агаровый завод.
Сквозь узкие просветы в облаках начинает пробиваться солнце. Все дальше в море уходит туман, все больше обнажается лагуна; она сама кажется небольшим морем, — мы идем уже больше часа, а берегов все не видно.
Воздух здесь тяжелый, насыщенный запахами йода — дышать трудно. Все время ощущаешь горечь во рту и на губах. А на одежду ложатся бурые, как ржавчина пятна.
— А мы к этому климату привыкли, — говорит Гнездов, — уже насквозь пропитались им.
Резкая, воющая сирена пронизывает утреннюю тишину.
И сразу же на кунгасах начинается работа.
Ловцы распутывают сеть, прикрепленную к драге. Расправляют цепь. Проверяют лебедку. Все нормально. Теперь сеть с драгой и цепью опускают на дно лагуны.
— Самый малый! — командует бригадир.
Катер сбавляет ход, и драга своим широким забралом зачерпывает массу водорослей. Цепь тут же отбивает с нее донный грунт и отправляет в сетчатый пикуль. Когда пикуль наполнен до отказа, его поднимают лебедкой и несколько минут держат на весу, пока через ячейки не стечет вода.
Каждые десять — пятнадцать минут опускается и поднимается сеть, по очереди загружая водорослью все пять кунгасов. Только и слышно, как глухо стучит под водой тяжелая цепь. Тут же ловцы сортируют анфельцию, освобождая ее от морской капусты и другой подводной растительности.
На исходе дня катер доставляет добычу на пристань, где водоросль перегружают в другие кунгасы, до половины наполненные водой.
Тщательно промытую, чистую, ее перекачивают рыбонасосом на берег и обыкновенными вилами, как скошенную траву, разбрасывают для просушки. Не беда, если водоросль снова прихватит дождем, — чище будет. В течение десяти дней —
