No Logo. Люди против брэндов - Наоми Кляйн

Каждая компания хочет оставить после себя след. Но в особенно чувствительных зонах мира, например в тропических лесах или на океанах, рубцы индустриализации стали слишком заметны. Наша общая для всех атмосфера и отнюдь не безграничные природные запасы вызывают такую озабоченность, как никогда прежде, и уже нет места позиции: «А, это где-то у черта на рогах, кто об этом узнает?» Мы, сотрудники Shell, снова и снова познаем, что уважение к природе в процессе ведения бизнеса вознаграждается. Проводя разведку нефтяных и газовых месторождений в особенно чувствительных зонах мира, мы ведем широкие консультации с различными местными и международными организациями и группами, выражающими те или иные интересы. В нашей совместной работе мы ставим себе целью проследить, чтобы биологическое многообразие каждой местности было сохранено. Мы также поощряем мониторинг нашей работы со стороны этих общественных организаций и групп, чтобы иметь возможность анализировать и совершенствовать методы своей работы.

Но вместо того чтобы перекрыть поток критики, эти непомерные расходы Shell на корпоративный пиар (при том, что споры с огони оставались неразрешенными, а требования о внешнем мониторинге деятельности корпорации постоянно отвергались) вызвали вполне определенную ответную реакцию: возмущение. Активистов возмутила эта фальшивая риторика, пустая болтовня для «зеленых». Группа Essential Action, стоящая в центре бойкота Shell, организовала рассылку открыток, в которых руководство Shell призывали «тратить деньги на уборку оставленного после себя бардака, а не на отмывку своего имиджа». А в апреле 1999 года лондонские активисты заляпали красной и зеленой краской двери штаб-квартиры компании. Зеленая краска, сказали анонимные нарушители порядка, была попыткой дать Shell возможность "отведать собственной болтовни для «зеленых».

Мазать двери краской — лишь один из возможных подходов. Другой, обретающий все большую популярность, — это возвращать обещания, содержащиеся в кодексах поведения, корпорациям, их разработавшим. Здесь снова работает теория Сола Алински о политическом «джиу-джитсу»: «Ни одна организация… не может в точности исполнять свои собственные правила. Но корпорации можно забить до смерти их собственным уставом». Бама Атрейя, руководитель базирующегося в США Международного фонда за права трудящихся (International Labor Rights Fund) объясняет, как эта стратегия может сработать в отношении высоколобого кодекса поведения Nike: «He будем лукавить: лицемеры гораздо интереснее, чем простые грешники; гораздо легче привлечь внимание прессы и общества к тому, что Nike не проводит в жизнь собственный кодекс поведения, чем к тому, что она нарушает индонезийское трудовое законодательство».

Постепенно становилось ясно, что эти «бумажные» кодексы поведения не утихомирили недовольных (разве что еще больше разозлили), и тогда некоторые транснациональные компании стали переходить к более продвинутому типу корпоративных кодексов. Новые кодексы по-прежнему юридически необязательны, по-прежнему проводятся в жизнь на добровольной основе и при отсутствии серьезного мониторинга, но они все-таки более осмысленны, чем просто выражение благих намерений. К 1998 году накопилось столько различных образцов подобных кодексов, что даже самые убежденные борцы с потогонной системой производства должны были признаться, что потеряли им счет. Некоторые кодексы были разработаны при содействии западных правозащитных группировок или специалистов по этическим принципам инвестирования. Другие, подобные инициированному Биллом Клинтоном кодексу компаний швейной промышленности, были составлены по географическому принципу. У Gap есть кодекс, относящийся к одной фабрике в Сальвадоре, и местным правозащитникам позволено следить за его исполнением; кодексы, принятые Levi's, Mattel and Reebok, особо регламентируют принципы ведения бизнеса в Китае. Кодекс о детском труде, составленный Детским фондом ООН, Международной организацией труда и Пакистанской ассоциацией промышленников, был подписан всеми крупными производителями футбольных мячей; в нем предусмотрен внешний мониторинг, предоставление работающим детям образования и реабилитационного лечения. На волне студенческих «антипотогонных» кампаний 1998-1999 годов собственные кодексы приняли и десятки университетов — только для того, впрочем, чтобы потом всем вместе подписаться под клинтоновским кодексом компаний швейной промышленности, хотя это и совершенно другой текст. Тем временем Collegiate Licensing Company предложила собственный вариант «антипотогонного» кодекса для всех 160 представляемых ею американских учебных заведений — в результате некоторые из них теперь взирают на три кодекса. И в отличие от строгих кодексов, принятых университетами типа Дюка, кодекс CLC не предусматривает никакого разглашения информации и требует от подрядчиков выплаты не зарплат, обеспечивающих прожиточный уровень, а только предусмотренных законом минимальных.

И венчает всю эту гору документов еще один кодекс, разработанный Советом по неотложным экономическим задачам (Council on Economic Priorities), нью-йоркской Группой по наблюдению за правами потребителей, составленный в сотрудничестве с несколькими крупными корпорациями. Этот кодекс предусматривает инспектирование фабрик на соответствие требованиям и стандартам по таким основным вопросам, как охрана труда, техника безопасности, сверхурочная работа, детский труд и и многое другое. Согласно этой модели, транснациональные компании, такие, как Avon и Toys 'R' Us, вместо того чтобы стараться проводить в жизнь свои собственные кодексы, просто размещают заказы только на тех фабриках, которые подчиняются данному. Далее, фабрики подвергаются проверкам независимой аудиторской компании, которая присваивает добросовестно исполняющим кодекс сертификат SA 8000 (SA означает Social Accountability, «социальная ответственность»). Для некоторых транснациональных корпораций этот кодекс оказался непомерно требовательным; например, American Apparel Manufacturers Association приняла свой собственный, не такой строгий, добровольный кодекс, который тоже предусматривает сертификацию фабрик по критерию «производство без потогонной системы».

В свете всего этого не приходится удивляться, что к середине 1999 года вся совокупность проблем потогонной системы производства выродилась в лабиринт соперничающих между собой кодексов. Профсоюзы и религиозные организации, ранее присоединившиеся к клинтоновскому кодексу компаний швейной промышленности, вышли из него в знак протеста против слабости мер по проведению его установок в жизнь и отсутствию мониторинга фабрик и обвинили правозащитников, не вышедших вслед за ними, в продажности. Активисты студенческого «антипотогонного» движения повели наступление против участия в клинтоновском кодексе своих университетов, настаивая, что никакой кодекс, составленный самими корпорациями или поднадзорный им, пусть даже и косвенно, не может иметь никаких достоинств. Надзор должен осуществляться профсоюзами или правозащитными организациями.

Еще больше путаницы внесло странное объединение нескольких крупных правозащитных групп с корпоративным сектором. В 1999 году несколько транснациональных корпораций, пользующихся самой дурной славой на планете — Dow Chemical, Nestle, Rio Tinto и Unocal — устремились к сотрудничеству с правозащитными группировками и Программой ООН по развитию. Вместе они сформировали небывалого дотоле образца «зонтичные» организации с названиями «Форум гуманного бизнеса», «Партнеры по всемирному развитию» и «Организация содействия всемирному устойчивому развитию», которые сулили «улучшить взаимодействие и сотрудничество между глобальными корпорациями и общественными организациями». Цели у транснациональных корпораций и правозащитных групп, утверждали они, на самом деле общие; права человека полезны для бизнеса: их соблюдение — важный критерий успешной работы. Очень соблазнительно воспринять эту радикальную перемену курса многих транснациональных корпораций как большую победу участников антикорпоративных кампаний. Может быть, и впрямь корпорации увидели свет истинный, и все мы теперь — друзья и братья? Гарвардский профессор бизнеса Дебора Л. Спар — одна из тех, кто провозглашает эту зарю нового века. Она утверждает, что антикорпоративная общественная деятельность настолько сильно пристыдила корпорации, что злоупотребления теперь противоречат их финансовым интересам. Она называет это «феноменом прожектора». Внешнее регулирование теперь ни к чему, потому что «фирмы будут отказывать допускающим злоупотребления поставщикам или заставлять их исправиться, потому что теперь это в их финансовых интересах, — пишет она. — Прожектор общественного внимания не изменяет нравственных качеств американских производителей. Он изменяет их финансовые результаты».