Поединок. Выпуск 2 - Николай Агаянц

(То поколение нашей страны, которое играло «в Чапаева», давно уже выросло, стало отцами, а то и дедами. Но, обращаясь назад, интересно вспомнить, как пришел в свое время Чапаев в наши довоенные дворы и улицы. Весьма многозначительно, что он пришел не столько из учебников истории, сколько со страниц книги Фурманова и фильма братьев Васильевых. Образ героя произведения, войдя в сознание миллионов подростков, превратился в образец, которому подражали.)

Любой пример неправомочен в том смысле, что он как бы выдергивается из целого. Можно было бы привести в пример повести и романы, ставшие своего рода классикой литературы приключения: каждый знает «Рассказы о первом чекисте», «Я отвечаю за все», «Старую крепость», «Земля, до востребования», «Кортик», «В августе сорок четвертого», «Испытательный срок», «Жестокость», «Крах», «Два капитана», «Деревенский детектив», «Дело пестрых», «Тревожный месяц вересень».

Что же есть главное, определяющее советскую приключенческую классику? Главное — это верность ее героев Родине, гуманизм идеалов, которым они служат, честность, доброта, справедливость, высокий интеллектуализм при бескомпромиссной позиции в схватке с общественным злом, преемственность жизненных стереотипов, общность этических и идейных установок: — от дедов к сыновьям и внукам.

Мы говорили о «классических» героях приключенческой литературы, созданной на Западе, о том, что цепь приключений с неизбежной последовательностью всякий раз приводит героя к главной цели его жизни, к богатству. В какие бы внешние атрибуты сюжета ни облекалось это — находка сокровища, брак с богатой девушкой, ограбление, неожиданное наследство. Если взглянуть с этих позиций на героев советской приключенческой литературы, мы обнаружим показательный контраст. Конечная цель, конечный результат, конечный итог всех действий героя советской приключенческой литературы лежит совершенно в ином общественном, социальном и личном плане. Это не богатство, не миллион, не сундук с сокровищами, а нравственный взлет. Это относится даже к тем ситуациям, когда формально, внешне объектом борьбы, объектом схватки становится некая материальная ценность.

На наш взгляд, это и есть одна из важнейших этических деталей в характеристике героя советского приключенческого жанра — такая деталь, которая резко отличает его от супермена, действующего в условиях иных этических норм капиталистического мира. Обстоятельство это до сих пор не привлекло внимания нашей критики; по этому поводу ею еще не было сказано своего веского слова.

Почему же получилось так, что штрих этот оказался мало освещенным литературоведами? Очевидно, положение это представляется всем настолько естественным и привычным, что оно попросту не привлекает к себе внимания. (Можно провести параллель: в прошлом веке первопроходцы далеких континентов отмечали любопытную деталь: коренное население африканского континента до того, как увидело первых европейских путешественников, не задумывалось о собственной внешности, цвете кожи и т. д.) Традиционное «нестяжательство» героя советской литературы, совпадая с контурами нашего общественного идеала, не привлекло к себе внимания, в то время как факт этот имеет огромное социальное значение, ибо свидетельствует о рождении новой человеческой формации — формации советской.

То, что конечным итогом борьбы героя оказывается не цель личного материального обладания, а цель нравственная, цель этическая, представляется иным критикам совершенно закономерным, ибо такова, собственно говоря, и есть цель, стоящая перед нашим обществом. Нельзя, однако, забывать, что такого рода герои были мало известны до революции или уж, во всяком случае, были сугубо нетипическими. Следует помнить и серьезно исследовать тот факт, что новый герой советской приключенческой литературы отражает глобальные идейные и этические характеристики эпохи и общества. В этом — в дополнение к художественному значению жанра — его социальное значение.

В современную эпоху, в эпоху радио, кино, телевидения, массовых тиражей книг увеличилась возможность привносить в массовое сознание те или иные этические нормы, олицетворением которых выступают литературные герои, что, естественно, повышает роль и ответственность тех, кто формирует эти эталоны — советских писателей, режиссеров, актеров.

Следует как зеницу ока хранить главное завоевание нашей литературы — ее коммунистическую партийность, высокий гуманизм.

Каждая книга советского писателя — работающего в любом жанре — это схватка с идейным противником, это борьба за наш нравственный идеал.

...Понятно, что герою, в силу «сюжетного равновесия», обязательно противостоит некий антигерой. Стремясь к максимальной полноте и достоверности изображения, автор не может рисовать его только черной краской — иначе получится гротеск, опереточный персонаж, недостоверный образ, в который никто не поверит. Но когда писателю удается воссоздать «человеческое лицо» своего антигероя в полной мере, нередко оказывается, что лицо это (при поверхностном прочтении) чем-то даже симпатично.

Здесь-то и сокрыт парадокс, некий особый парадокс антигероя.

Отрицательный герой, будучи изображен одной краской, как некое средоточие зла и пороков, — недостоверен, плоскостей и худосочен. Но едва автор пытается изобразить его в некоей полноте человеческих черт, как в портрете его начинают проскальзывать штрихи, вызывающие если не симпатию, то сочувствие, а сие отрицательному герою прямо противопоказано, ибо наше отношение к персонажу — есть бескомпромиссное отношение к тому началу, которое им олицетворяется.

Об этой проблеме стоит поразмышлять, ибо явления не всегда можно расположить линейно, нанизав их на веревочку, один конец которой отмечен знаком плюс, а другой знаком минус.

Парадокс отрицательного героя должен решаться не по упрощенной линейной схеме, а в той объемной социальной реальности, в которой мы живем. Что это значит? Это значит, что зло, олицетворением которого выступает данный индивид или антигерой, не с него лично начинается и не им кончается. Несправедливость, насилие, ложь — различные формы индивидуального и социального зла — всегда бывают порождены большими реальностями, чем данная конкретная личность. И Гобсек и Растиньяк в равной мере и порождения и жертвы своей эпохи, классовых обстоятельств.

Классовый подход предполагает умение видеть в отрицательных персонажах не просто «индивидуальное злодейство», а усматривать проявление определенных социальных закономерностей. При таком подходе, при таком взгляде происходит расчленение между «собственно злом» и тем, кто в силу социальных обстоятельств оказался его носителем. Тогда человеческие черты данного индивида, понимание и даже приятие этих черт не исключает нашего неприятия самого зла, а, наоборот, еще более усиливают это неприятие. Отсюда следует, что антигерой имеет право на изображение не только по реестру своих отрицательных черт, ибо мошенник (Остап Бендер) может быть милым человеком; жулик («Динара с дырками» Льва Шейнина) обладать чувством юмора, а бандит (Лазарь Баукин П. Нилина) горячо и искренне любить свою мать. Это имеет место в жизни, и нет причин, чтобы это не имело места в литературе.