Оборотни - Стивен Джонс

В конце концов меня изгнали из поместья. Те, кто распевал про Ночного Лиса, предпочли отречься от дневного Диего. Я стал своего рода призраком, невидимым для людей, среди которых жил. Хотя я не работал на земле, ни один из надсмотрщиков не делал мне замечания. Хотя добывал пропитание по ночам, никто не спрашивал, почему у меня такой сытый вид. Моя лачуга обветшала, но это меня не беспокоило.

Каждый месяц Лису принадлежало пять или шесть ночей, непосредственно перед, во время и после полнолуния. Только тогда я жил. Я охотился, я отыскивал подруг, я сражался. Порой мне хотелось, чтобы Диего исчез навсегда, обратившись в Лиса. Тогда я смог бы уйти в горы и жить там, вдали от людских забот.

— Завтра голубая луна, парень, — сказал Гарсиа, ткнув большим пальцем в небо.

Стюарт озадаченно глянул в широкое окно. Луна в небе была серебряной, как обычно.

— Луну можно назвать голубой, когда второй раз за месяц наступает полнолуние, — объяснил Скочмен. — Одно уже было первого числа, а до сентября еще несколько дней.

Так вот что значат слова «при голубой луне».[134] Стюарт решил, что на улицах Лос-Анджелеса можно узнать больше, чем в мужской школе «Sexey's». Может, ночное патрулирование настолько скучное занятие, что поневоле начинаешь обращать внимание на всякие полезные мелочи.

Правда, сегодняшнюю ночь скучной уж никак нельзя было назвать. Скорее, жуткой.

Гарсиа и Скочмена в «Кофейной остановке» знали. 80-летняя «девушка»-подавалыцица со жгуче-черной прической типа «улей» обслужила их, не дожидаясь заказа. Возможно, на закате солнца ей и было восемнадцать, но за эту долгую ночную смену она состарилась. Ни приветствия, ни разговора.

Они не говорили про зонк-притон. Стюарт, с его пустым желудком, был голоден, но мысль о том, чтобы поесть, вызывала у него отвращение. Он обмакнул в чашку пончик, потом высосал из него кофе.

Спиной Стюарт ощущал чьи-то буравящие взгляды. Теперь он знал, каково это — быть из полиции. Даже в полпятого утра в забегаловке было полно народу. Дряхлые старики и взвинченная молодежь. Ночные люди. Он заметил несколько подростков в одежде неброских цветов, почти столь же скромных, как ленточки в память о жертвах СПИДа. Скочмен был единственным англо в зале. Стюарт хоть и увидел здесь немало чернокожих, но чуствовал себя пришельцем из космоса.

Он был уверен, эти ночные люди знают, что он не коп. Он чувствовал взгляды, выискивающие, где его свитер оттопыривается над пистолетом. То, что он не коп, не спасет его, если тот черный фургон промчится по улице и кто-то опустит одно из зеркальных стекол и станет поливать «Кофейную остановку» огнем из автоматического пистолета, перебив стекла и изрешетив Гарсиа и Скочмена как нежелательных полусвидетелей. Стюарту достанется за компанию.

Висящий над прилавком шар с экраном спереди выдавал какие-то мрачные прогнозы на испанском. Метеорологиня с золотистой кожей была порождением интерфейса компьютерной графики, столь популярного в этом сезоне. Америке потребовалось всего пятнадцать лет, чтобы обогнать «Мах Headroom».[135] На экране мелькали кадры транспортной и уголовной хроники, наиболее важные были выделены мигающей красной рамкой.

К копам направился молодой чикано. Он был одет в окованные серебром ковбойские башмаки и обтягивающие черные джинсы. Волосы были укрыты под завязанной узлом на затылке банданой. Сдвинь он бандану на глаза, стал бы похож на мстителя в маске. Хоть он и был чисто выбрит, брови его блестели и топорщились, как усы у Дугласа Фэрбенкса.

— Добрый вечер, Вега, — тихо произнес Скочмен по-испански.

Без сомнения, Вега удостоился отдельной карточки в его мысленной картотеке.

Парнишка что-то сказал офицеру Гарсиа, и коп, задумавшись, склонил голову. Припомнив испанский из курса средней школы, Стюарт уловил, что копов приглашают потолковать с кем-то по имени Алькальд. «Алькальд» означало «мэр», но Стюарт догадывался, что Вега всяко не имел в виду Кристину Джут, местного мэра, которая отличалась склонностью к полемике и хотела переименовать город в Лас-Анджелас.

— Алькальд обеспокоен тем, что случилось сегодня ночью с Калдиарри, — объяснил Вега, невозмутимый, но убедительный, как посол самонадеянной сверхдержавы. — Он хотел бы обсудить этот вопрос.

Гарсиа взглянул на Скочмена, который никак не отреагировал. Полицейские разом поднялись.

— Кто такой этот Алькальд? — спросил Стюарт.

— Можно сказать, общественный лидер, — шепнул Гарсиа.

Пока они шагали по выложенному плиткой на манер шахматной доски полу, люди за столиками сдвигались, освобождая проход. Полицейские шли особой походкой, наверное, потому, что на ремнях у них болталась куча всякой всячины. Полицейский кольт «питон» на одном бедре уравновешивала многоцелевая дубинка на другом. У Стюарта, который был ростом почти со Скочмена и выше Гарсиа, было ощущение, что он трусит у них в кильватере, словно младший брат, которому разрешили поприсутствовать на сходке «взрослых» юнцов.

Алькальд с приближенными сидел за столом в самом дальнем алькове. Это был седовласый мужчина, чье гладкое, без морщин, лицо украшала аккуратно подстриженная козлиная бородка, черная, но некрашеная. Его костюм состоял из белого жилета, накинутого поверх блестящей черной рубашки, смуглую шею Алькальда украшал амулет — зуб какого-то зверя. Вокруг него теснились серьезные парни типа Веги, одетые броско, но без явных гангстерских цветов. Все они были латино, кроме девушки с восточными глазами, которую можно было принять и за кореянку, и за вьетнамку.

Если компания Алькальда ела или пила что-нибудь, то официантки давно уже убрали грязную посуду. Алькальд покуривал тонкую сигару. Он улыбнулся полицейским и, говоря по-испански так медленно, что Стюарт без труда мог понять его, пригласил их присаживаться.

Стюарт оказался сидящим на скрипучем стуле, зажатым между Скочменом и полуазиаткой. Он чувствовал, как пистолет копа в кобуре вдавился ему в бедро, и в то же время был притиснут к девушке.

— Нехорошее это дело, то, что произошло, — объявил Алькальд. — Пролилась кровь, загублены жизни…

Стюарт ожидал, что Скочмен как-то прокомментирует то, чем занимались погибшие парни, но коп ничего не сказал.

— Эти Айзы — чертовы идиоты, — сказал Гарсиа. — К этому все шло несколько месяцев.

Алькальд отмахнулся:

— Это не их работа. Они сами пострадали от такого же нападения три ночи назад. Там заметили черный фургон.

— Мы видели… — начал было Стюарт и умолк, когда Скочмен легонько хлопнул его по колену.

— Калдиарри и Айзы обсудили это со мной, — продолжал Алькальд. — Они говорят, что войны не будет.

— Пока они в зонк-бизнесе, война будет, — ответил Скочмен.

Алькальд покачал головой:

— Прискорбно. Этот зонк — отрава, Молоко Дьявола. Ваш шеф Рюи совершенно справедливо хочет, чтобы он исчез с наших улиц.

Вега кивнул, не сводя глаз с Алькальда. Подросток напоминал Стюарту Дила — героя из «Крадущейся тени». Мальчишку, который показывает полисмену, откуда исходит зло.

— Но существуют и другие отравы.

Рассвет просочился в «Кофейную остановку», рассеяв грязный, мертвенный свет потрескивающих потолочных панелей. На лице Алькальда заиграли тени. В Британии время близилось к ночи. Стюарт был до того измучен, что чуть не валился с ног.

Гарсиа и Скочмен поднялись, оканчивая аудиенцию. Стюарт, с большой неохотой оторвавшись от мягкого стула, тоже встал. Они обменялись формальными любезностями на прощание. Полицейские направились к двери и ждущей за нею патрульной машине.

Стюарт задержался на лишнее мгновение, вглядываясь в лица свиты Алькальда. Вега, девушка-азиатка, другие. Он видел, как они напряжены. Кое-что он, возможно, сумеет использовать в сценарии.

За все время аудиенции Алькальд, казалось, вовсе не заметил Стюарта. Его адепты, однако, оборачивались и глазели на него, так что Стюарт не знал, куда глаза девать. Теперь же Алькальд взглянул прямо на него и произнес на чистейшем английском:

— Берегись, черный человек. Это Джунгли.

Второго февраля тысяча восемьсот сорок восьмого года, в конце мексикано-американской войны, был подписан договор Гуадалупе-Идальго. Мексика уступала Соединенным Штатам территорию, по размеру превосходящую Германию и Францию, вместе взятые. Помимо отказа от притязаний на Республику Техас,[136] которая была принята в союз напрямую, Мексика отдала Нью-Мексико, Аризону и Калифорнию.

К тому времени я уже ушел из своей деревни. Беглых пеонов обычно ловили и наказывали, приводя их обратно в цепях, словно рабов в Южных Штатах. Но патрон, как и все остальные, уже считал меня невидимкой. Я предоставил могилы родных и развалины моей лачуги попечению ветров и песка и ушел звериными тропами. Я кочевал с места на место, никогда нигде не задерживаясь. Долгие голодные месяцы Диего жил ради лунных ночей.