Голоса потерянных друзей - Лиза Уингейт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Божья коровка, ты прочь скорей лети! Пожар у тебя в доме! Детишек не спасти!»
Эти слова отзываются печалью в моей душе, когда я касаюсь плеча Ладжуны. Под сине-золотым ситцевым платьем она совсем потная. Сегодняшнее фестивальное мероприятие под открытым небом у стен луизианского Капитолия — это, пожалуй, самое крупное событие за всю историю нашего проекта, которому уже год. Сегодня мы открываем капсулу времени, а вместе с ней обретаем возможности, о которых раньше и не мечтали. Пускай мы и не смогли пока устроить представление на кладбище в городе Огастин, штат Луизиана, — и, может, никогда уже и не сможем, — мы рассказываем наши «Байки из Подземки» в музеях, университетах, библиотеках и школах уже трех штатов!
Прошитый вручную ворот Ладжуны сбился набок, обнажив золотисто-коричневую кожу, — наряд слишком велик для девочки, облачившейся в него. Из-под широкого рукава с пуговками проглядывает плотный бугристый шрам. Я невольно задумываюсь, откуда он у нее, но решаю не углубляться в эти мысли.
«Что это изменит? — думаю я. — Шрамы есть у каждого из нас».
И только если ты умеешь честно о них говорить, ты обретешь людей, которые полюбят тебя, вопреки всем изъянам. А может, как раз из-за них.
А если не полюбят? Что ж, значит, просто люди не твои.
Я обвожу взглядом нашу импровизированную площадку под деревьями, задерживаю его на дамах из библиотеки Карнеги, на младших братьях и сестрах моих учеников, на тете Сардж, на родителях-волонтерах. Все одеты в исторические костюмы, чтобы добавить аутентичности нашей задумке, выразить уважение и солидарность с теми героями прошлого, которых уже нет с нами и потому они не могут рассказать о себе. И хотя мы уже много раз выступали с «Байками из Подземки», сегодня мы впервые зачитаем объявления из рубрики «Пропавшие друзья». Мы попытались представить, как именно их могли составлять больше сотни лет назад в церкви, на крыльце, за кухонным столом, в классной комнате, куда приходили учиться те, кто не знал грамоты. В каждом городе, большом и маленьком, да что там — по всей стране писались письма в газеты вроде «Христианского Юго-Запада». Их отправляли с надеждой на то, что любимых людей, отнятых годы, десятилетия, целую вечность назад, еще можно найти.
Надо поблагодарить «Сундук века» и Книгу пропавших друзей — если бы не они, вряд ли был бы такой ажиотаж. У Капитолия я вижу даже несколько телекамер. Вообще-то они здесь, чтобы снять сюжет о каком-то спорном голосовании, но заодно решили запечатлеть и нас. Внимание со стороны СМИ обеспечило нам поддержку сановников и политиков, которые теперь прямо-таки рвутся создать видимость, будто они нам помогают.
Все это очень повлияло на детей. Они напуганы — даже Ладжуна, всегда самая спокойная и невозмутимая.
Пока одни возятся с перьевыми ручками и чернильницами, делая вид, будто сочиняют письма в газету, или склоняются над бумагами, беззвучно повторяя слова объявлений, которые скоро зачитают вслух, Ладжуна смотрит в сторону деревьев.
— Ну что, готова? — спрашиваю я, смерив взглядом ее работу — мне кажется, что тут еще есть что подправить. — Можешь прочесть вслух?
Рядом с ней, склонившись над столом, сидит Малыш Рэй и, чтобы как-то развлечься, вертит в руках перьевую ручку, украшенную жемчугом, — один из экспонатов коллекции, собранной мной за годы прогулок по распродажам и блошиным рынкам. Он даже не притворяется, будто пишет письмо, которое скоро всем зачитает.
Если Ладжуна не соберется, случится непоправимое. Вообще она должна быть спокойна, ведь назубок знает текст, который будет читать. Мы отыскали его на аккуратно вырезанном листе бумаги, спрятанном под обложкой Книги пропавших друзей. Внизу значится дата публикации в газете «Христианский Юго-Запад». По обе стороны от текста аккуратными буквами выведены имена потерянных близких — братьев и сестер Ханни, ее мамы, тети и кузенов, а также даты их воссоединения:
Митти — моя дорогая мамуля, повар в ресторане — 1875
Харди
Хет — старшая и любимая сестра, у которой уже есть супруг и дети, — 1887
Пратт — дорогой мой старший брат, машинист грузового поезда, женат, есть ребенок — 1889
Эфим — дорогая сестра и главная моя любимица, учительница —1895
Эдди
Истер
Айк — младшенький из братьев, симпатичный и образованный молодой торговец — 1877
Малышка Роуз
Тетя Дженни — любимая тетя, вышла замуж во второй раз, за проповедника — 1877
Азель — кузина и дочь тети Дженни, прачка, у которой есть дочери, — 1881
Луиза
Марта
Мэри — драгоценная моя кузина, повар в ресторане — 1875
Это история радости и обретения, боли и потери, упорства и твердости.
Ту же твердость я вижу и в Ладжуне — должно быть, она передается из поколения в поколение и досталась ей от прапрапрапрапрабабушки Ханни, хотя порой Ладжуна в этом и сомневается.
— Не могу, — еле слышно признается она, словно смирившись с поражением. — Они же все… смотрят, — она испуганно оглядывает зевак, собравшихся вокруг их необычной классной комнаты: состоятельных мужчин в ладно скроенных костюмах, женщин в дорогих платьях, нервно обмахивающихся на полуденном зное цветными листовками и бумажными веерами — теми, что остались от прошедших утром жарких политических дебатов. За ними оператор с камерой примостился у столика для пикника. Другой телевизионщик, с микрофоном на длинной стойке, расположился у противоположного конца нашего «класса».
— А вдруг получится? Нельзя вот так сдаваться, не попробовав! — я глажу ее по руке и обнимаю за плечи. Мне безумно хочется сказать: «Не принижай себя! Ты замечательная. То, что надо! Даже лучше, гораздо лучше! Ты восхитительная. Неужели ты сама этого не знаешь?»
Возможно, для нее этот путь будет очень долгим. Я прекрасно ее понимаю. Но в конце концов она станет лучше и сильнее. Она раз и навсегда запретит другим решать за себя.
Это то, чему я учу детей и пытаюсь научиться сама. Найди себя. Отстаивай свое «я». «Классная конституция», статья двенадцать.
— Не могу, — жалобно повторяет Ладжуна, схватившись за живот.
Приподняв подол
