Замок Ист-Линн - Генри Вуд

— Когда я умру?

Эти слова захватили ее врасплох, и она пришла в полное смятение.

— О чем ты говоришь, Уильям? Кто говорил о том, что ты умираешь?

— Ну, я-то знаю. Вон сколько шума поднялось из-за меня. Вы слышали, что тогда сказала Ханна?

— Что? Когда?

— Когда она внесла чай, а я лежал на коврике. Я не спал, хотя Вы этого и не знали. Вы еще сказали, что ей следует быть осторожнее: а вдруг я не сплю.

— Я что-то плохо помню это, — сказала леди Изабель, сама не зная, что ответить, как сгладить то впечатление, которое произвели на него эти слова, если он их в самом деле слышал.

— Ханна иногда говорит такие глупости!

— Она говорила, что я одной ногой стою в могиле.

— Вот как? Ну кто же станет слушать Ханну? Она просто глупая девушка. Скоро, когда наступят теплые дни, мы поставим тебя на ноги.

— Мадам Вин…

— Что, мой милый?

— Право, не стоит обманывать меня. Думаете, я не вижу этого? Я не ребенок. Этот номер прошел бы с Арчибальдом, но не со мной. Так чем я болен?

— Ничем. Просто ты слабенький. Вот окрепнешь — и будешь здоров, как прежде.

Уильям недоверчиво покачал головой. Он явно относился к тем детям, от которых почти невозможно скрыть факты: смышленым, внимательным и развитым не по годам. Даже если бы никто не проговорился о его болезни, он все равно догадался бы обо всем по той заботе, которой его окружили; впрочем, и слов тоже было произнесено немало: намеков, которые заставили его что-то заподозрить, прямых утверждений вроде того, что позволила себе Ханна, которые еще более укрепили эти подозрения. Одним словом, в сердце своем он так же хорошо знал о скором приходе смерти, как и сама незваная гостья, собиравшаяся навестить его.

— Но если у меня нет ничего серьезного, почему же доктор Мартин сегодня не стал говорить с Вами при мне? Зачем он отослал меня в другую комнату? Ах, мадам Вин: я не глупее Вас!

— Ты маленький мудрый мальчик, который все-таки иногда ошибается, — вырвалось из самой глубины ее исстрадавшегося сердца.

— Смерть вовсе не страшна, когда Господь любит нас. Так говорит лорд Вейн. У него умер младший братишка.

— Очень слабенький ребенок, который был явно не жилец; бледный и все время болевший с самого рождения, — сказала леди Изабель.

— Как? Вы знали его?

— Я… я слышала об этом, — исправилась она, заметив, что снова невольно проговорилась.

— Но Вы не знаете наверное, что я умру?

— Нет.

— Тогда почему же Вы так печальны с того самого времени, как мы уехали от доктора Мартина? И к чему вообще Вам печалиться обо мне? Я не Ваш ребенок.

Эти слова сломили ее. Она встала на колени возле дивана и разрыдалась.

— Ну вот, видите? — воскликнул Уильям.

— Ах, Уильям, у меня… когда-то был свой собственный сын, и поэтому, глядя на тебя, я вспоминаю его и плачу.

— Я знаю. Вы уже рассказывали нам: его тоже звали Уильямом.

Она склонилась над ним так, что ее дыхание смешалось с его, и взяла маленькую руку Уильяма в свою ладонь.

— Знаешь ли ты, Уильям, что Господь первыми забирает тех, кого любит? Если бы тебе суждено было умереть, ты бы отправился прямо в рай, оставив далеко позади все печали и заботы этой жизни. Для многих из нас было бы лучше умереть младенцами.

— И для Вас тоже?

— Да, — тихо сказала она. — Иногда я думаю, что не в силах выдержать все это.

— Так дело не только в Вашем прошлом? Что-то и сейчас печалит Вас?

— Эта печаль всегда со мной. Она не покинет меня до самой смерти. Если бы я умерла ребенком, мне удалось бы избегнуть этой участи. Ах, весь мир полон печали!

— О какой печали Вы говорите?

— Боль, болезни, заботы, неприятности, грехи, раскаяние, усталость, — запричитала она. — Не перечислить и половины тех бедствий, которые ждут нас в этом мире. Скажи, Уильям, когда очень-очень устанешь, разве не кажется роскошью, самым настоящим счастьем — лечь вечером в свою кроватку, ожидая, когда к тебе придет сон?

— Да. А я часто чувствую себя очень усталым.

— Вот: так же и те, кто устал от жизни с ее трудностями жаждут могилы, в которой наконец смогут отдохнуть. Мы жаждем ее, Уильям, мы стремимся к ней, почти молимся о ней, но тебе этого не понять.

— Но мы-то не лежим после смерти в могиле, мадам Вин.

— Нет-нет, дитя мое. Там лежат наши тела, чтобы снова подняться, когда наступит конец света. Мы отправляемся в благословенное место отдыха, куда нет доступа боли и скорби. Я бы хотела… я бы хотела, — добавила она с бешено бьющимся сердцем, — чтобы мы там были вместе!

— Кто сказал, что этот мир — такое печальное место, мадам Вин? По мне — так он просто чудесен, особенно когда в теплый день ярко светит солнце и появляются бабочки. Видели бы вы Вест-Линн в летнее утро, когда носишься вверх и вниз по парку, а деревья качаются над головой на фоне голубого неба, а розы уже распускаются вовсю, как и прочие цветы! Тогда бы Вы не называли этот мир грустным местом!

— Приятный мир, который, возможно, грустно покидать, если ты не устал от боли и тревог. Но что такое этот мир, даже в самые прекрасные мгновения, по сравнению с иным миром, с раем? Некоторые люди, я слышала, боятся смерти, боятся, что не попадут на небо; но если Господь забирает маленького ребенка, он это делает потому, что любит его. А там, как говорит миссис Барболд, «даже розы шипов не имеют, места терниям нет средь цветов».

— Я видел эти цветы, — перебил ее, взволнованно привстав, Уильям. — Они раз в десять ярче наших цветов!

— Ты видел райские цветы? — переспросила она.

— На картинке. Мы ездили в Линборо и смотрели картины Мартина о Страшном суде. Я имею в виду не доктора Мартина, — добавил Уильям.

— Я знаю.

— Там были три большие картины. Одна называлась «Райские долины» — она мне больше всего понравилась, как и всем остальным. О, если бы Вы были там! Вам приходилось видеть их, мадам Вин?

— Нет. Я слышала о них.

— Знаете: там была река, и лодки, похожие на красивые гондолы, перевозившие души тех, кому даровано спасение, на райские берега. Это были туманные фигуры в белых одеяниях, мириады и мириады, летящие от Господа в священный город — целые облака. Цветы росли на берегах реки — розовые, синие, фиолетовые — всякие, и такие яркие и красивые, куда красивее наших цветов!

— Кто возил вас туда?

— Папа. Он взял меня и Люси. Еще с нами поехала миссис Хэйр и Барбара — тогда она еще не была нашей мамой. И знаете, мадам, — сказал он, понизив голос, — что Люси спросила у папы?

— Что же?

— Она спросила, есть ли мама в этом сонме белых фигур, попала ли она в рай. Она говорила о нашей маме, леди Изабель. Мы как раз стояли прямо перед картиной, и множество людей слышало ее слова.

Леди Изабель уронила голову на руки.

— И что же ответил ваш папа? — чуть слышно спросила она.

— Не знаю. Кажется, ничего: он разговаривал с Барбарой. Но Люси сказала такую глупость! Ведь Уилсон постоянно твердила ей, что она не должна говорить о леди Изабель при папе. И мисс Мэннинг ей говорила. Когда мы приехали домой и Уилсон обо всем узнала, она сказала, что Люси заслуживает хорошей трепки за это.

— А почему при нем нельзя говорить о леди Изабель?

Как только этот вопрос сорвался с ее губ, она тут же пожалела, что задала его.

— Я скажу Вам, — шепотом ответил Уильям. — Она убежала от папы. Люси несет какую-то чушь о том, что маму похитили, но она ничего не понимает. А я вот понимаю, хотя все они, должно быть, и меня считают дурачком.

— Возможно, когда-то она и будет среди тех, кто спасся, и ты вместе с ней, Уильям.

Он откинулся на диван с усталым вздохом и замолчал. Леди Изабель также задумалась, прикрыв лицо ладонью. Впрочем, скоро ее вывели из задумчивости громкие рыдания Уильяма.

— О, я не хочу умирать! Не хочу! Почему я должен умереть и оставить папу и Люси?

Она склонилась над ним, обняла его, и слезы леди Изабель смешались с его слезами. Она принялась шептать ему ласковые слова утешения, в то время как он рыдал у нее на груди, и скоро мальчик успокоился.

— Чу! Кто это? — воскликнул Уильям.

В холле раздались веселые голоса и смех. М-р Карлайл, лорд Маунт-Северн и его сын выходили из столовой. В этот вечер они должны были присутствовать на заседании комитета в Вест-Линне, куда и собирались отправиться. Когда дверь закрылась за ними, Барбара направилась в серую гостиную. Мадам Вин вскочила на ноги, поспешно надела очки и чинно уселась в кресло.

— Вы сидите в темноте? И огонь скоро совсем погаснет! — воскликнула Барбара, Она поворошила поленья, и огонь снова заплясал в камине. — А кто это здесь лежит на диване? Уильям, ты уже должен быть в постели.

— Ну еще чуть-чуть, мама. Я не хочу ложиться.

— Но тебе уже давно пора спать, — ответила она и позвонила. — Ты не окрепнешь, если будешь просиживать ночи напролет.