Столетняя война. Том II. Испытание огнем - Джонатан Сампшен

и они вынуждены были подчиниться. Враги "передвигались от одного замка к другому, громили и брали все, что им вздумается, уводили жителей для выкупа, сжигали дома и амбары, грабили их содержимое, — объясняли они чиновникам Дофина, — несколько жителей уже были убиты или казнены". Большинство мест предпочли заплатить за защиту. Но цена была высока. Антони — большая и некогда процветающая деревня в южном пригороде Парижа, принадлежавшая аббатству Сен-Жермен-де-Пре, даже с помощью монахов с трудом смогла найти двадцать золотых флоринов, восемь бочек муки, восемь бочек вина, два бушеля соли и пятьдесят фунтов свечного воска, которые требовал наваррский гарнизон из Амленвилье. Более крупные гарнизоны могли требовать гораздо больше от подконтрольных мест. В конце сентября 1358 года на деревню Ферте-Але, расположенную на краю леса Фонтенбло, напали несколько сотен солдат из Мелёна. Они убили жителей, которые не успели вовремя убежать, изнасиловали женщин, разграбили и сожгли большое количество домов. Чтобы не допустить повторения, общине пришлось найти 500 золотых флоринов, 50 бочек вина и 50 бочек муки или зерна. Многие были не в состоянии откупиться или жили в деревнях, которые не могли позволить себе выплачивать требуемые patis. Тех, кого не избивали или просто не убивали, уводили привязанными к лошадям, чтобы запереть в тюрьме, или заставляли служить в гарнизоне вместо оплаты. Некоторые из них, возможно, были вполне довольны относительной безопасностью гарнизонной жизни и освобождением от бремени выкупов и patis и с энтузиазмом служили своим новым хозяевам. Но другие стали практически рабами. Клерк, выписывавший платные пропуска о безопасном проезде в Крей, был пленником, как и многие из тех, кто занимал аналогичную должность в англо-наваррских замках. Так же как и мельник, моловший зерно для гарнизона, кузнец, подковывавший их лошадей, и хирург, лечивший их раны[608].

Наиболее пострадавший регион находился к северу от Парижа, на расстоянии дневного перехода от Крей. Возможно, Джон Фотерингей был "одержим жестокостью и тиранией", как выражались канцелярские служащие Дофина. Но движущей силой его деятельности был не садизм, а простой финансовый расчет. Ему нужно было содержать один из самых больших гарнизонов во Франции и получать прибыль, и все это за счет торговли в долине Уазы и patis с деревень, расположенных в пределах досягаемости. Считается, что за два года, пока он командовал в Крей, Фотерингей получил 100.000 франков только в виде платы за безопасный проезд. Это вполне возможно. Его доходы от patis не поддаются даже примерному подсчету, но они тоже должны были быть значительными. Просто для того, чтобы обеспечить себя продовольствием и пищей, гарнизон Крей должен был взимать откупа в больших размерах, что быстро истощало подвластные ему деревни и заставляло его расширять ареал поборов на все большее расстояние от замка. Люди Фотерингея продвинулись по дороге на Санлис до Гонесса, в десяти милях от Парижа, сжигая непокорные деревни и захватывая тех, кого находили на дорогах без купленных пропусков на проезд. Они сожгли Монморанси, второй раз за год, и пожар этого места был виден со стен Парижа. Они взяли штурмом Аржантёй и разместили в укрепленном приорстве вспомогательный гарнизон. На севере они добрались до долины Уазы вплоть до Нуайона. Радиус зоны наибольшей эффективности действий гарнизона в Крей составлял около тридцати миль[609].

Сопротивление было таким же неорганизованным и неэффективным, как и везде. Несколько общин укрепили свои приходские церкви. Одна или две подготовили укрытия на островах Уазы, куда они бежали при опасности, захватив с собой все, что могли унести. Крестьяне Лонгея, расположенного недалеко от Компьеня, забаррикадировались в укрепленном фермерском доме, принадлежавшем бенедиктинцам Сен-Корней, и отбивались от войск Фотерингея с таким ожесточением и отвагой, что эту историю, приукрашивая, пересказывали, по всей северной Франции и даже в Англии. Однако подавляющее большинство деревенских общин платили до тех пор, пока бремя поборов становилось невыносимым. Тогда они просто сбегали, оставляя свое имущество в домах и припасы, сложенные в амбарах. Церковные землевладельцы, у которых обычно были большие владения в виде недвижимости и скота, столкнулись с более сложной дилеммой. Несколько крупных монашеских орденов, например, приор клюнийского монастыря Сен-Ле-д'Эссеран и великое королевское цистерцианское аббатство Ройомон, выплачивали patis компаниям рутьеров в течение длительного периода. Но без людей, работавших на полях, ни одна монашеская община не могла прокормить себя долго. Рано или поздно большинство из монахов бежали в безопасные города, оставляя одного или двух, которые присматривали за монастырскими зданиями и вели переговоры с солдатами. Монах, оставшийся в Сент-Элой-о-Фонтене, признался, что ему было страшно. Он жил один в монастыре, добывая себе пищу на окрестных полях и убегая в лес при малейшей тревоге. Он выжил, но потерял пять лошадей и единственную телегу из-за случайных налетчиков. Облачения в ризнице удалось спасти только благодаря тому, что их спрятали в близлежащих печах для обжигания извести. Менее личными, но не менее выразительными были свидетельства бухгалтерских книг: опустевшие фермы, брошенные поля, разрушенные здания, украденный скот и инвентарь, отсутствие доходов. До войны собор в Бове был одним из самых богатых во Франции. Но когда в июле 1359 года канцлер Дофина Жан де Дорман вступил на этот пост, он обнаружил, что доходы собора сократились до ничтожного уровня и полностью поглощаются расходами на ремонт и содержание замков и поместий округа. В Париже хронист Жан де Венетт видел множество некогда богатых церковников, которые оказались в худшем положении, чем Жан де Дорман. Аббаты и аббатисы, которые раньше управляли огромными поместьями и путешествовали с большим эскортом из слуг, сопровождающих и вооруженных людей, теперь пробирались пешком через ворота столицы с одним слугой и монахом в качестве компаньонов, пробиваясь локтями через толкающиеся толпы беженцев[610].

Насколько Фотерингей лично выиграл от действий своего гарнизона, сказать трудно. Но он определенно жил хорошо и потакал своему пристрастию к роскоши, столь характерному для людей такого рода, пользуясь мягкими седлами, бобровыми шапками, страусовыми перьями и прочими атрибутами богатства. И он несомненно копил деньги для себя. Когда в 1360 году его деятельность стала неудобной для Эдуарда III и его имущество было арестовано, только в Бретани оно включало конюшню боевых коней, 500 золотых мутондоров, 1.000 старых экю, 80 английских ноблей и множество золотых и серебряных предметов, хранившихся в Ванне, Энбоне и Кемпере, не говоря уже о том, что он, должно быть, накопил в Англии и в самом Крей. Это отнюдь не было сказочным богатством, но на него можно было купить дворянство и значительное поместье в Англии. И все это скопилось у человека, о котором до середины 1350-х годов почти ничего не было слышно[611].

К концу августа 1358 года наваррские гарнизоны в Иль-де-Франс зажали столицу в кольцо, почти такое же тесное, как и то, в которое она была заключена в июне. Дороги на север и запад были перекрыты. Сена и Уаза были открыты для судоходства только