Ангел - Сергей Демченко

Но Он всевидящ, мудр, проницателен и справедлив, и судит Он не по вороху и спискам трусливо делаемых кем-то за жизнь, из желания попасть в "тёплое место", записей мнимого «добра». О чём глупо и наивно твердят ваши жрецы. Не по «греховности» или «праведности» прожитого отрезка времени Он судит нас. А по силе света, резонансов энергий наших душ. Не по прошлым заслугам или преступлениям нам даруется возможность прожить ещё одну или несколько жизней. А по тому, какие задачи на неё будут там, в этой новой жизни, возложены. Вне зависимости от намерений самого существа, от его попыток переустроить свой образ мыслей, поступков и смысл самого своего существования, над ним всегда будут довлеть единожды и навсегда данные ему задатки и цели. Кому суждено родиться по внутренней своей сути инертным рабом, грешным бунтарём и героем, бессердечным палачом или трусливым «праведником», тот им по сути души и останется. Даже если будет для виду тщиться изменить себя. Всё это не нужно. Неважно, кем ты был и полна ли твоя душа страха, или переполнена отваги. Для того, чтобы исполнить Им предопределённое назначение, достаточно бывает одного-единственного поступка. Самого слабого и, казалось бы, незначительного. После которого можно считать это предназначение исполненным. Весь остальной промежуток жизни тогда — уже не более чем пустое и пыльное существование отработавшей свои изначальные цели оболочки. С которой её обладатель волен творить, что угодно. Самостоятельное сведение счётов с жизнью потому и грех, что лишь только Он знает, — выполнил ли индивидуум то, для чего в него вдохнули жизнь, или ему всё ещё лишь предстоит? А потому никому не дано упредить и предугадать тот момент, в который и будет совершён тот или иной поступок, — в начале ли пути, либо в момент, когда пора уже ставить в нём последнюю точку. Его не удастся избежать никому и никогда. Ибо никто не знает точно, что именно это будет. И в чём был смысл задумок Провидения. Будь то убийство или спасение погибающего, создание крохотной вещи, способной в дальнейшем в тут или иную сторону перевернуть всё существование цивилизации, или незначительное событие, подтолкнувшее расу вперёд или же опрокинувшее её на спину… И не последним ты будешь в Его глазах, как мне думается. Возможно, ради этой вот минуты тихой и незаметной, как казалось бы, смерти, ты и появился когда-то на свет. Нет ничего случайного в этом мире, и ты это смело понял. Нет никаких "книг жизней", человек. Есть лишь одна. Та, по которой должны жить все, но которая дарована именно вам. Но в ней не будет записи о твоём подвиге, прости Его за раз и навсегда одарившего Мир тем, что не положено переписывать, урезать или дополнять. Просто твоя раса останется жить, не ведая об этой, быть может, самой великой её жертве, — потому что вскормившая тебя жестокость твоей натуры позволила тебе не церемониться и с собственной жизнью в решительный момент. Это и будет твоей единственной наградой, человек. Самой важной и объясняющей многое, если не всё в твоей короткой жизни.

А потому всё, что ты делал до этого часа в своей жизни, для Мира и для Него не играет никакой роли. Потому как ты выполнил именно ту, единственную задачу, ради которой, наверное, и явился однажды сюда, на эту планету. Нет ни «рая», ни «ада», человек. Всё, что существует в необозримой Вселенной, истинное величие и пределы которой не в состоянии себе представить даже я, — любые формы жизни в ней и условия их существования, можно назвать реально либо поистине райскими, коих удостоились вы. Либо действительно адскими, из которых и выходят существа вроде нас. И деоммандов. Живучих, стойких, жестоких, и далеко не всегда совместимых с вами. И неизвестно, что же в дальнейшем окажется предпочтительнее для Сущего. Душевная сила или физическая мощь… Нет никаких «чистилищ» и робких толп у "райских врат". Нет сидящего перед ними немощного Архангела, распределяющего потоки мёртвых душ. Нет ничего из всего этого, выдуманного вами однажды для собственного успокоения и призрачной надежды. Есть лишь жестокое по сути, но оправданное по назначению, посмертное оцепенение едва ли не вечного Сна. Есть лишь невидимое никому и нигде Узилище наших крохотных частиц, тщательно хранимых в Пустоте Пространств, что в виде мельчайшей пыльцы рассеяны между системами. Есть лишь вялотекущее, сторожащее их покой, великое Время. Что Его руками и чувствами, из бесконечного в своих размерах и числе Выбора, среди терпеливо ждущих своего часа душ, вычисляет для нас очередной мимолётный промежуток. Право снова быть. Это и есть Суд, человек. Он един для всех. Души замешаны в пространстве, словно мелкие частицы в ревущем водовороте Бытия. Разнятся лишь тела, в которые их потом приносит оттуда. И те, кто действительно представляет из себя нечто интересное и по-настоящему стоящее, заметно светятся в черноте Упорядоченного, как самые яркие звёзды. По наитию ли, или ещё как, но вы верно говорите и про себя тайком думаете, что падающая звезда — это чья-то жизнь. Только не отлетающая к Нему, а возвращающаяся куда-то для нового своего Рождения. И поверь, — не всегда это душа истинного землянина. Ибо велик и многообразен Мир, в котором для его развития требуется постоянно обновляющиеся формы бесконечности своего существования. И оттого многим из нас бывает так странно тесно в своей новой оболочке. Кто знает, не жила ли и в тебе сухая и гордая душа, невесть как давно уже рождавшаяся в непривычном твоему пониманию теле, проводившая свой срок в неведомых и чудовищных далях, под чуждыми и неприветливыми небесами"…

Сухие и ломкие на вид губы существа шевелились и подрагивали, словно в разом наступившей, неестественной тишине оно читало вместо угасшего человека настоящую, и единственно истинную для него, молитву…

…Хмурое зимнее утро расплескало жирные слоистые лужи снеговых облаков по небосводу морозного Нью-Йорка. Практически безлюдные улицы и опустевшие парковки. Разграбленные витрины выстывших магазинов с нанесёнными за их немногочисленные уцелевшие стёкла снегом, и притихшие в тихой панике кварталы. Чьи окна и подъезды давно полны главного и неотступного гостя — страха. Редкие патрули и озлобленные голодные собаки на не раз перерытых ими в поисках съестного кучах вездесущего мусора, присыпаемого по ночам равнодушно-чопорным снегом. Пожалуй, лишь суетливым воробьям эта зима не доставляла особых хлопот. Их прежнее нервно-крылатое изобилие оглашало крыши домов всё тем же горластым чириканьем, связанным с дракой за место у дымоходов, в которых пока ещё исправно, но с уже меньшей интенсивностью, струилось тепло. Теперь экономили ещё жёстче. Деньги перестали играть какую-либо роль, но совсем оставить без обогрева дома значило нарваться на массу неприятностей. От бунтов и новой волны погромов, что могут быть пострашнее мародёрства, что охватили большие и средние города в первые недели вторжения. До размораживания систем отопления и водопровода, что влекло за собою не менее неприятные бедствия. Агония мегаполисов и страны в целом затягивалась. И то, что пока никак более не проявляли себя пришельцы, нанесшие несколько одиночных ударов по северу страны, и чуть более чувствительные — по соседской Канаде, ещё не значило, что всё закончилось. Робкие поначалу, а потом всё более настойчивые попытки разведки, раз за разом кончавшиеся плачевно, знаний о жестоких посетителях Земли не добавляли. Спутники сдохли, а людей, что отваживались тащиться в мёртвые и заснеженные дали, отлавливали почти сразу же, как только они выныривали на льды, выбравшись из подошедших к границам ледовых полей или фьордам Норвегии подводных лодок. Две из которых были мастерски, одним попаданием, уничтожены тонхами на глубине километра. Вода вокруг них кипела ключом. Так сообщила одна из подлодок, что шла в паре с одной из жертв, и каким-то чудом смогла удрать. Тонхи, так они называли себя, — это было, пожалуй, и всё, что смогли узнать о пришельцах. И то это было сделано в основном за счёт того, что в один из дней ожили и заговорили эфиры станций наземного базирования, чьи возможности были резко ограничены ещё за несколько часов до начала атак. Перепуганный мир затаился, ожидая худшего. Лишь совсем недавно, тайными каналами связи, руководствам крупных уцелевших держав удалось наладить контакт. И таким вот неприветливым утром, в обстановке строжайшей секретности, они стянулись в окрестности Нью-Йорка, чтобы определить дальнейшие пути выживания.

… - Господа, я думаю, что сегодняшняя ситуация не предполагает собой особых формальностей, принятых для встреч на высшем уровне. Вместо официоза она предлагает, нет, — диктует нам необходимость выбора. Жить или умереть. Не иначе. По-другому, мне кажется, и не скажешь. — Присутствующие озабоченно закивали. Кое-кто покраснел, не будучи в силах перебороть собственное смущение от того, что ещё несколько дней назад и не помышлял рисковать жизнью, добираясь в Нью-Йорк под пристальным взглядом небес. Вероятнее всего, ни за какие коврижки они не признались бы и остальным присутствующим, что именно вдруг заставило их, вечно настороженных и недоверчивых, собраться в одном месте. Одно дело — поделиться снами и видениями с жёнами, другое — оповестить об этом тех, кто всё ещё возглавлял не попранные пришельцами территории.