Серебряная рука - Джулиана Берлингуэр

В чем может заключаться обман? Совершенно исключено, что Хасан-ага ждет откуда-то помощь. Его отец Хайраддин слишком далеко. Его друг, король Франции, тоже далеко и не стал бы посылать сюда ни солдат, ни корабли. А ближайшие его союзники, если они у него есть, — дикие племена, не имеющие оружия и не способные воевать против настоящей армии. Пираты, захватившие другие прибрежные города, не питают к нему никакой симпатии. Нет, если он рассчитывает на помощь, ему остается просить ее у неба.

И действительно ага Алжира заявляет, что именно так и собирается поступить.

— Передайте императору, если мы, к моему величайшему сожалению, не сумеем договориться, я возложу все свои надежды на жителей Алжира и волю небес.

Аудиенция закончилась. Хасан-ага должен вернуться на террасу, так как наблюдать за небом в этот час гораздо важнее, чем за маневрами императорских судов в море.

Испанский посол пребывает в недоумении. Он замечает, что и старый слуга, слабый и хрупкий, словно стебель подсолнуха, растерянно смотрит на своего господина.

Хасан-ага говорит, что удовлетворен беседой, и выражает надежду, что им с послом не придется встретиться на поле боя и что в будущем они даже могут стать друзьями. В доказательство своего дружеского расположения и лояльности Хасан дает ему небольшой совет: если он хотел пройти по улицам Алжира, не привлекая к себе внимания, то зря нарядился турком. Турки — не алжирцы. Разве что какой-нибудь турок решит поселиться в Алжире и стать алжирцем. Такая возможность есть и у посланца императора, так как Алжир всегда готов принять новых жителей.

— Подумайте об этом.

С этими словами ага Алжира встает и исчезает за дверью, расположенной у него за спиной. А иностранный посол и старый слуга остаются стоять неподвижно, глядя друг на друга.

Вернувшись в лагерь, посланник подробно пересказывает содержание беседы с правителем Алжира и добавляет несколько личных наблюдений, которые повергают императора в изумление.

Посол утверждает, что у него прекрасная память на лица и что трудно ошибиться, когда речь идет о столь необычном лице с холодными, непроницаемыми глазами, которые, однако, время от времени как будто смеются, и тогда возникает ощущение, что обладатель этих удивительных глаз попросту издевается над тобой.

— Ближе к сути!

— А суть в том, ваше величество, что этого человека я уже видел раньше. Это тот самый купец, которого в Риме вам представил Жан-Пьер де Лаплюм. И это лишний раз доказывает, что король Франциск в сговоре с неверными и пытается с их помощью подстраивать нам ловушки даже в доме самого Папы!

Справившись с удивлением, император, который, будучи великим монархом, не может вести себя как простой смертный, вместо того чтобы прийти в ярость, наоборот, смеется.

Значит, он не ошибся, юноша и в самом деле был необычный. Он его прекрасно помнит. Надо было убедить его перейти на свою сторону. То, что не удалось сделать тогда из-за переполоха, вызванного несчастным случаем с маркизом де Комаресом, надо сделать теперь. Только с еще большей выгодой для себя, учитывая, что за это время юноша стал правителем прекраснейшего и богатейшего города. И вообще, все, что велел передать ему этот Хасан-ага, вполне разумно. Командиры кораблей, которые остались в открытом море, требуют, чтобы их тоже поставили на рейд в бухте, так как, несмотря на летний зной, ветер уже дует по-осеннему, пыльный и удушливый, как ураганы в пустынях.

Что касается идеи высадки на берег, то и она вполне разумна. Во-первых, армия союзников сможет показать себя во всей красе. Во-вторых, гребцы, уставшие от тесноты и давки на кораблях, наконец-то вздохнут свободно. В-третьих, солдаты избавятся от морской болезни и безделья. Даже лошадям полезно размяться, и они наконец успокоятся, почувствовав под копытами твердую землю вместо вечно качающейся дощатой палубы.

До наступления темноты по крайней мере половина армии должна высадиться на берег. Сначала сходят люди в легком вооружении, затем выводят лошадей и наконец выкатывают пушки, выносят порох и другие боеприпасы. Высадка и разгрузка идут быстро. Однако нельзя слепо доверять пирату, раису, наместнику или как он еще называется: корабельные пушки нацелены на город. Если все пройдет гладко, вечером они дадут хороший залп, чтобы припугнуть алжирцев, а на рассвете — еще один, посильнее. И уже с суши солдаты предпримут атаку на ворота, чтобы проверить истинные намерения этого Хасана-аги. Если он будет только делать вид, что обороняется, то они продолжат переговоры, но если окажется, что он их дурачит, или не имеет никакого влияния на своих подданных, или, того хуже, пытается заманить армию императора в ловушку, осада начнется по всем правилам.

А пока, чтобы не оказаться застигнутой врасплох, армия будет оставаться в боевой готовности днем и ночью.

Последним решением особенно доволен Комарес, который старается все время быть рядом с императором, поддерживая в нем боевой дух и стремление довести начатое предприятие до победного конца.

Однако, к сожалению, больной кишечник маркиза часто вынуждает его отсутствовать. Так и теперь, он прибыл с некоторым опозданием и ничего не слышал о том, что специальный посланец императора узнал купца, друга французского посла Жан-Пьера де Лаплюма. Впрочем, этого купца в Риме маркиз не видел. И даже не слышал о нем. Да и теперь никто не спешит посвящать его в эту историю, ему даже до сих пор не сообщили об исчезновении племянницы. Вспышки его ярости, поначалу воспринимавшиеся с насмешливым добродушием, теперь вызывают раздражение. Маркиза терпят, поскольку считается, что гнев безумцев — предвестие Божьего гнева, который никого не минует, но стараются зря не накликать, как впрочем, и гнев Божий.

Таким образом, Комарес, пребывая в полном неведении относительно этих вопиющих подробностей, готов хоть сейчас отслужить Те deum при виде кораблей императора, взявших в гигантские клещи маленький белоснежный город. Он видит наполовину высадившуюся армию, слышит мощный гул голосов осаждающих, ржание лошадей, оглушительный скрежет причаливающих судов, железный грохот страшного арсенала войны, и постоянная усталость, которую он испытывает многие годы, сменяется неожиданным приливом бодрости, поднимающим, в буквальном смысле слова, его на ноги, — ведь маркиз не встает с незапамятных времен. Он спускается на берег даже без помощи корзины и восторженно бросается в самую гущу этого пыльного столпотворения, в котором каждый, кто носит оружие и доспехи, кажется ему ангелом-мстителем, посланцем небес.

У Османа Якуба, напротив, каждый воин, сходящий на берег, вызывает ощущение бессилия, собственной старости, а также искушение не верить в божественное провидение. Почему он не закричал, когда, закончив беседу с послом императора, Хасан подмигнул ему, Осману, словно сообщнику? Почему не побежал в город предупредить о предательстве? Почему не выбросился из окна на площадь перед воротами, куда жители города приходят, чтобы узнать последние новости? Тогда все увидели бы, что Осман Якуб наказал себя за то, что воспитал государя, способного предать свой народ.