Пока мы не встретимся вновь - Джудит Крэнц

— Я и тогда была не вооружена. Мы летаем безоружными, умник!

— Вы блефовали с «мессершмиттом»?!

— Честно говоря, я об этом не думала.

— Ну и ну, миссис Лонбридж. Не знаю, завидовать ли моему замечательному командиру эскадрильи. Он понимает, что его жена — маньяк?

— Да ладно тебе! Мне хотелось развлечься для разнообразия! Вы, мужчины, присвоили себе право воевать, а мы должны довольствоваться перегонкой самолетов. Тебе понравилось бы заниматься все время только этим? Повтори-ка свое имя.

— Джок Хемптон, мадам.

— Ну, Джок Хемптон, посмей только рассказать Энтони, что я сделала! Или заикнуться кому-нибудь еще. Ты меня слышишь? Или тебе придется пожалеть об этом! А я держу свое слово.

— Клянусь. Страшно даже вспоминать…

— Что вспоминать? — спросила она, подозрительно прищурившись.

— Я не помню, о чем должен забыть.

— Может, ты и не такой толстокожий, каким мне показался.

— Кажется, пора резать свадебный торт, миссис Лонбридж.

— Не пытайся сменить тему.

— Да нет, правда пора. Все ждут. Но позвольте мне сказать одно только слово в свое оправдание. Потом я никогда не вернусь к этой теме.

— Ну ладно, давай.

— Я не говорил ничего репортеру о том, что это была девушка. Я только сказал про рыжие волосы, хотя уже тогда видел, что они были слишком длинными для мужчины.

Фредди задумалась.

— Да, наверное, не сказал, — медленно произнесла она. — Значит, нужно извиниться за все, что я тебе наговорила?

— Невеста не должна извиняться.

— Ну а я все-таки извинюсь. Не следовало грубить тебе. Во всяком случае, в день моей свадьбы.

«Мне нужна эта девушка, — думал Джок Хемптон, — она должна была стать моей».

18

В начале 1943 года по всей Франции были расклеены плакаты. С них смотрел могучий откормленный молодой француз в голубом рабочем комбинезоне, изображенный на фоне станков. Вдали виднелась крошечная Эйфелева башня. Красно-бело-синяя большая надпись гласила:

«РАБОТАЯ В ГЕРМАНИИ, ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ ФРАНЦУЗСКОЕ КАЧЕСТВО».

Каждый раз, проходя мимо этого плаката, Бруно думал о том, что «французское качество» — это желанный товар независимо от того, каков он… хотя нужно поздравить себя с тем, что лично ему не пришлось демонстрировать французское качество на принудительных работах в Германии. Его обязанности в Вальмоне избавили его от этого. С 1942 года, когда его дед Жан-Люк де Лансель умер от пневмонии, Бруно стал хозяином дома Ланселей, замка Вальмон и всех виноградников. Убитая смертью мужа, Аннет де Лансель уединилась в своих комнатах и устранилась от хозяйства.

Несмотря на дружеские отношения, которые установил и поддерживал Бруно с представителями «фюрера» Шампани, он все же воспринимал свое шампанское как военный трофей. Правда, немцы разрешили владельцам виноградников продавать двадцать пять процентов винной продукции гражданским клиентам Франции, Бельгии, Финляндии, но эта уступка только позволяла поддерживать производство и не давала ничего больше.

«Каким, черт побери, неприбыльным стало производство шампанского», — мрачно думал Бруно после похорон деда, оглядывая океан виноградников в холмистой долине, простирающейся вокруг замка. Французское качество, да, он не отрицал этого. Но с таким же успехом он мог быть мясником и стоять за прилавком, заваленным требухой — рубцом, печенкой, мозгами, — потому что не получал эстетического удовольствия от открывавшегося ему вида. За последние два года он узнал все, что было нужно, о разведении винограда, и гораздо больше того, что когда-нибудь собирался узнать.

Он не рассчитывал застрять в этом дьявольски скучном уголке Франции после войны, а это рано или поздно случится, когда все страны окончательно вымотаются. Но кто может предсказать, когда это случится? Кто способен сказать, где будут находиться центры новых могущественных сил? В Париже мало понимали, как развиваются события, еще меньше представляли это здесь, в Шампани, вдали от полей сражений. Как и миллионы других людей, Бруно считал, что в конечном счете Франция каким-то образом присоединится к Германии и, при благоприятном раскладе, рейх отнесется к ней скорее как к младшему партнеру, нежели как к поверженной стране.

Бруно потрогал ключ от обширных погребов, где было спрятано шампанское Ланселей, не тронутое с начала войны. Немцы не подозревали о его существовании, о нем знал только Бруно и трое Мартэнов, последние, кто достал бутылку урожая 1939 года. Только за день до смерти дед наконец передал ему этот священный ключ.

Бруно помнил, что, когда его впервые привели в эти подвалы в 1933 году, дед сказал ему, что в случае войны любой из Ланселей, вернувшись сюда, в Вальмон, сможет восстановить виноградники, продав запас шампанского.

«А по мне, — размышлял Бруно, — замок может превратиться хоть в руины, а известняковые земли зарасти капустой. Не нужны ему ни вино, ни урожай. Будь проклято это французское качество!»

Полюбил бы он эту землю, если бы она принадлежала только ему и не пришлось бы делить ее с сестрами, имевшими на нее такие же права? Нет, подумал Бруно, никогда. Он был бы… удовлетворен… тем, что владеет всем этим, но никогда не полюбил бы землю, которая требовала такого ухода. Земля должна доставлять удовольствие, а не принуждать к работе. Замок должен славиться дичью, лошадьми, охотой, произведениями искусства и архитектуры, знатными предками и былой роскошью, как это было во времена Сен-Фрейкуров, пока они не разорились. Вальмон казался Бруно недостаточно роскошным. Живопись была представлена только семейными портретами, мебель тоже оставляла желать лучшего. А земли всегда останутся лишь сельскохозяйственными угодьями.

Будь он единственным владельцем, Бруно нанял бы управляющего, заставив его выжать все, что можно, из каждого гектара, а сам бы наведывался в Вальмон, проверяя, не обводят ли его вокруг пальца. Что толку считаться аристократом, если у него в Вальмоне те же заботы, что и у крестьян, и он не отличается от тех, у кого есть кусочек земли, где выращивают виноград?

Вот тайные запасы шампанского в погребах — совсем другое дело! Эти запасы сейчас ценнее золота и должны принести ему доход. Смерть деда дает ему возможность продать их. Нужно сделать это как можно скорее, поскольку с каждым днем, пока эти позеленевшие бутылки со своими нарядными этикетками лежат здесь без дела, приближается конец войны. А когда наступит неизбежный мир, пусть даже он принесет немцам господство над всей Европой, придет период неизвестности и неразберихи, как это было после падения Франции.