Путешественница Книга 1. Лабиринты судьбы - Диана Гэблдон

— Я и подумать не мог, что когда–нибудь буду снова смеяться в постели с женщиной, — признался он. — Или что вообще приду к женщине, разве что как животное, ослепленное грубой потребностью.

В его голосе прозвучала нотка горечи.

Я подняла его руку и поцеловала маленький шрам на ее тыльной стороне.

— Для меня невозможно представить тебя зверем, — сказала я.

Мне хотелось, чтобы это прозвучало как шутка, но, когда он посмотрел на меня, лицо его смягчилось и ответ прозвучал серьезно:

— Я знаю это, англичаночка. И именно то, что ты не представляешь меня таким, внушает мне надежду. И все же, может быть…

Он не закончил фразу, внимательно глядя на меня.

— В тебе есть это — сила. У тебя есть это, и есть душа. Так что, может быть, будет спасена и моя.

Я не знала, что можно на это сказать, поэтому промолчала и некоторое время лишь держала его руку, нежно поглаживая скрюченные пальцы и большие, твердые костяшки. Это была рука воина. Но теперь он не был воином.

Перевернув его руку, я положила ее на свое колено ладонью вверх и медленно обвела кончиком пальца глубокие линии, вздымающиеся бугорки и крохотную букву «С»[13] у основания большого пальца — метку, означавшую, что он мой.

— Одна моя знакомая старая особа из горной Шотландии, помнится, утверждала, что линии на ладони не предсказывают судьбу, а, напротив, отображают ее.

— И что, это правда?

Его пальцы слегка дернулись, но ладонь лежала спокойно и открыто.

— Не знаю. Она говорила, что человек рождается с одними линиями, но они меняются с ходом его жизни в зависимости от того, что он за человек и какие совершает поступки.

По правде говоря, в хиромантии я ничего не смыслила, но обратила внимание на глубокую, проходящую от запястья к середине ладони линию с несколькими ответвлениями.

— Видимо, это именно та, которую называют линией жизни, — предположила я. — Видишь, сколько развилок? Наверное, это значит, что ты много раз менял свою жизнь, принимал множество решений, многократно вставал перед выбором.

Он хмыкнул, но скорее удивленно, чем насмешливо.

— Вот оно как? Что ж, это вполне справедливо.

Джейми склонился над моим коленом и всмотрелся в свою ладонь.

— Первая развилка — это, должно быть, встреча с Джеком Рэндоллом, а вторая — с тобой. Видишь, они расположены очень близко.

— Ну да. — Я медленно провела пальцем вдоль линии, отчего его пальцы задергались, как от щекотки. — А Куллоден — та, другая?

— Может быть. — Но желания вспоминать Куллоден у него, похоже, не было, и он указал на следующую линию: — А вот это — когда я отправился в тюрьму и снова вернулся и прибыл в Эдинбург.

— И стал печатником. Но как же все–таки тебя угораздило сделаться печатником? Честное слово, понять не могу, что тебя к этому подтолкнуло.

Джейми широко улыбнулся.

— Ну, в общем–то, все произошло случайно.

Начать с того, что он просто подыскивал легальное занятие, которое могло бы послужить хорошим прикрытием для его основной деятельности — контрабанды. Провернув выгодную сделку и получив внушительную сумму наличными, Джейми решил завести собственное дело, причем такое, чтобы оно было связано с лошадьми, повозками и требовало наличия какого–нибудь, пусть скромного, помещения для временного складирования товаров. Прежде всего, разумеется, на ум приходила контора извозчиков, однако эта идея была отвергнута, поскольку не один он был такой сообразительный и перевозчики грузов находились под особо пристальным наблюдением таможни.

Точно так же пришлось отказаться и от идеи приобретения трактира или постоялого двора. Этот вариант казался привлекательным, поскольку среди большого количества поставляющихся в заведение припасов можно скрыть что угодно. Но опять же сборщики налогов и таможенники паразитировали на подобных заведениях, как блохи на собаках.

— Ну вот, а потом мне потребовалось кое–что напечатать, я зашел в типографию, и тут к ней, громыхая, подъехал фургон, груженный коробками с бумагой да бочонками со спиртом для разведения чернильного порошка. «Да это же то, что надо!» — осенило меня. Ни одной акцизной крысе и в голову не придет сунуться в типографию!

Только после приобретения типографии в тупике Карфакс, найма Джорджи для работы с печатным станком и поступления первых заказов на объявления, памфлеты, фолио и книги ему пришло в голову, что новый род занятий открывает и иные, более широкие возможности.

— Был такой малый по имени Том Гейдж, — пояснил Джейми.

Оживленно ведя рассказ, он даже отнял у меня руку, чтобы жестикулировать, и порой по ходу воодушевленного повествования взлохмачивал себе волосы.

— Он привозил небольшие заказы на разные товары, совершенно невинные, ничего особенного, но частенько задерживался потолковать со мной и Джорджи, хотя наверняка видел, что в печатном деле я разбираюсь хуже, чем он. — Джейми криво усмехнулся. — Да, в печатном деле я не дока, но зато разбираюсь в людях.

Было очевидно, что, узнав по легкому акценту в Александре Малкольме горца, этот человек принялся осторожно выяснять его взгляды, словно между делом упоминая тех или иных знакомых, якобитские пристрастия которых обернулись для них неприятностями, выискивая ниточки, ведущие к общим знакомым, — короче говоря, всячески искал подход.

И нашел: в конечном счете печатник предложил ему привозить то, что ему нужно, дав слово, что никакие королевские соглядатаи ничего не узнают.

— И он доверился тебе?

Собственно говоря, это был не вопрос. Единственным человеком, который доверился Джейми по ошибке, был Карл Стюарт, да и то это была ошибка Джейми.

— Да.

Так началось это сотрудничество, сначала сугубо деловое, затем переросшее в дружбу. Джейми печатал все, поставлявшееся маленькой группой Гейджа, состоявшей из радикальных политических писателей: от резких, но остававшихся в рамках закона статей до листовок и памфлетов такого содержания, что для авторов это было чревато тюрьмой, а то и виселицей.

— Обычно, отпечатав тираж, мы шли обмыть это событие в таверну. Я познакомился с несколькими друзьями Тома, и в конце концов Том предложил мне написать небольшую статейку. Ничего, кроме смеха, это у меня не вызвало. Я сказал, что с моим–то почерком, прежде чем мне удастся накорябать этот опус, все мы умрем, причем от старости, а не потому, что будем повешены. Во время разговора я стоял у станка и машинально, не думая, делал набор левой рукой. Том уставился на меня и, указав на наборную доску и мою руку, зашелся от смеха, причем хохотал так, что в конце концов сел на пол.