Прабхупада лиламрита - Сатсварупа дас Госвами

Окончив киртан, Свами попросил Хаягриву достать «Шримад-Бхагаватам» и вслух прочитать «Введение». Четко проговаривая слова, Хаягрива начал: «Причиной социальной дисгармонии является беспринципность атеистической цивилизации. Но есть Бог, Всемогущий Господь, из которого все исходит, который все поддерживает и в которого все возвращается на покой...» Толпа молчала. Закончив, Свами и его последователи, окрыленные своей победой, вернулись в магазинчик. Они возмутили «американский покой».

Неподалеку, на 10-й Восточной улице, жил Аллен Гинзберг. Однажды он получил по почте любопытное приглашение:

Повторяйте трансцендентные звуки:

Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе

Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.

Повторяя эти звуки, вы очистите зеркало своего ума от покрывающей его пыли.

Международное общество сознания Кришны.

Встречи ежедневно в 7:00,

а по понедельникам, средам и пятницам — также в 19:00

Будем рады видеть Вас и Ваших друзей.

Свамиджи попросил ребят распространить эти листовки по всей округе. Как-то вечером, вскоре после получения приглашения, Аллен Гинзберг и его приятель, с которым они снимали комнату, Питер Орловский, подкатили к магазинчику на микроавтобусе «фольксваген». Мантра Харе Кришна пленила Аллена еще несколько лет назад, когда он впервые услышал ее на празднике Кумбха-мела в Аллахабаде, и с тех пор он часто пел эту мантру. Преданные были поражены, увидев в своем скромном магазинчике всемирно известного автора поэмы «Вопль» и одного из лидеров движения битников. Его проповедь свободной любви, марихуаны и ЛСД, призывы привнести в серые будни наркотические духовные прозрения, его политические идеи, исследования природы безумия, бунта и наготы, его попытки сплотить единомышленников сделали его властителем умов американской молодежи, особенно той ее части, что обитала в Нижнем Ист-Сайде. Хотя в глазах обывателей Аллен выглядел личностью одиозной, имевшей скандальную репутацию, тем не менее слава о нем гремела по всему миру, и он был, безусловно, самым известным человеком из всех, кто когда-либо появлялся у них в магазинчике.

Аллен Гинзберг: Казалось, что в Америке у Бхактиведанты не было друзей, что он один, совершенно один, что он, словно одинокий хиппи, нашел свое пристанище — местечко, которое ему по силам было оплачивать.

На полу, скрестив ноги, сидели несколько человек. Я думаю, большинство из них были хиппи Нижнего Ист-Сайда, которые забрели с улицы, — творческие бородачи, уважающие определенного рода духовность. У некоторых взгляд уже совсем потух, но в большинстве своем местный народ смотрелся знатно — бородатые, модные, любопытные. Спасаясь от мещанской жизни, они перебрались в Нижний Ист-Сайд и выглядели точь-в-точь как садху на улицах Индии. Это было очень похоже на Индию — весь этот период в истории американской богемы. Мне понравилось, что Свами Бхактиведанта избрал полем деятельности именно Нижний Ист-Сайд Нью-Йорка. Он обратился к самым низам общества. Он пришел в место, которое сильнее, чем любое другое в мире, напоминало окраины Калькутты.

Аллен и Питер пришли на киртан довольно рано — Бхактиведанта Свами еще не выходил. Они подарили преданным новую фисгармонию.

— Это для киртанов, — сказал Аллен, — небольшой подарок.

Аллен стоял в дверях и беседовал с Хаягривой. Он рассказывал ему, как пел «Харе Кришна» в разных уголках земли — на маршах мира, на поэтических чтениях, на демонстрации в Праге, в Союзе писателей в Москве.

— Светский киртан, — сказал Аллен, — но все-таки «Харе Кришна».

Тут вошел Свамиджи. Аллен и Питер уселись вместе с собравшимися и присоединились к киртану. Аллен играл на фисгармонии.

Аллен: Меня поразило, что он перенес «Харе Кришна» на Запад. Было ощущение, что из Индии пришло подкрепление. Я ездил по всему миру, распевая «Харе Кришна», но никогда до конца не понимал, зачем это нужно и что это означает. С удивлением я обнаружил, что он поет на другую мелодию, хотя я считал, что мелодия, которую пою я, — единственная и вселенская. Я настолько привык к ней, что, в сущности, самое большое расхождение с ним у нас было именно по поводу мотива: с годами мой мотив настолько закрепился у меня в голове, что другая мелодия просто выбивала меня из колеи.

После лекции Аллен подошел к Бхактиведанте Свами, все еще сидевшему на помосте. Он выразил почтение, сложив ладони и коснувшись его стоп, а Свамиджи в ответ кивнул и тоже приветственно сложил ладони. Они немного поговорили, и Свами ушел к себе. Аллен сказал Хаягриве, что ему хотелось бы зайти еще раз и побеседовать со Свамиджи подольше. Хаягрива пригласил его прийти на следующий день к обеду.

— Тебе не кажется, что Свамиджи чересчур эзотеричен для Нью-Йорка? — спросил Аллен.

— Может быть, — подумав, ответил Хаягрива.

Хаягрива попросил Аллена помочь Свамиджи, поскольку у того скоро истекал срок действия визы. Он приехал в страну с визой на два месяца и с тех пор несколько раз продлевал ее еще на два месяца. Это продолжалось уже год, но когда он подал заявление о продлении в последний раз, ему отказали.

— Нам нужен адвокат, специалист по иммиграции, — сказал Хаягрива.

— Я могу дать на это взаймы, — пообещал Аллен.

На следующее утро он принес чек и еще одну фисгармонию. Наверху, в квартире Свамиджи, он показал ему свою мелодию «Харе Кришна», после чего они разговорились.

Аллен: Я немного робел перед ним, потому что не знал, кто он и откуда. У меня с собой была фисгармония, которую я хотел подарить преданным, и немного денег. Я подумал: как здорово, что он здесь и может объяснить смысл мантры Харе Кришна, — это как бы подводило основу под мое собственное пение. Я знал, что делаю, но мне не хватало теологической подготовки, чтобы отвечать на вопросы, а у него такая подготовка была. И я подумал, что это просто здорово. Теперь я мог повсюду петь «Харе Кришна», а если кто-нибудь захочет узнать, что это такое, то я отошлю его к Свами Бхактиведанте. Если кого-нибудь заинтересуют технические тонкости или происхождение этой мантры, я могу отправлять их к Свами.

Он рассказал мне о своем учителе, о Чайтанье и цепи ученической преемственности, уходящей в глубь веков. Он очень много знал и постоянно думал о своей миссии. Он уже работал над своими переводами, и казалось, он сидит тут днями и ночами. По-моему, у него быт помощники — то ли один, то ли два.

Бхактиведанта Свами принял Аллена очень сердечно. Процитировав стих из «Бхагавад-гиты», где Кришна говорит, что простые люди берут пример с великих личностей, он попросил Аллена и дальше петь «Харе Кришна» при любой возможности, чтобы его примеру последовали другие. Он рассказал, как Господь Чайтанья впервые в истории Индии организовал движение гражданского неповиновения, возглавив шествие с пением «Харе Кришна» в знак протеста против политики мусульманского правителя. Аллен был в восторге. Беседа со Свами доставила ему огромное удовольствие.

Но возникли между ними и разногласия. Когда Аллен выразил восхищение известным бенгальским святым, Бхактиведанта Свами сообщил, что «святой» этот — просто обманщик. Аллен был поражен. Никогда до сих пор он не слышал, чтобы индийский свами столь резко о ком-либо отзывался. Ссылаясь на Веды, Свамиджи объяснил ему причину своей критики, и Аллен признался, что до сих пор наивно верил, что все «святые» святы на сто процентов. Но теперь он твердо решил, что не следует слепо верить в садху (включая, кстати, и самого Бхактиведанту Свами). Он решил оценить Свами более строго и беспристрастно.

Аллен: Я испытывал суеверное благоговение, которое, судя по всему, было вызвано обычной глупостью. Учение Свами пришлось весьма кстати — оно заставило меня пересмотреть подобное мое отношение. Но в то же время оно побудило меня поставить под сомнение и его собственный авторитет. Я перестал слепо доверять ему.

Аллен описал Свамиджи «божественное» видение, в котором ему явился Уильям Блейк в образе звука, в результате чего он осознал единство всего сущего. Какой-то садху во Вриндаване сказал Аллену, что, значит, Уильям Блейк — его гуру. Но для Бхактиведанты Свами это было полной нелепицей.

Аллен: Для меня самым главный в нем, тем, что сводило на нет все наши разногласия, была исходившая от него доброта — самоотверженная, бескорыстная доброта, которая сродни абсолютной жертвенности. Это всегда покоряло меня, какие бы интеллектуальные вопросы или сомнения ни роились в моей голове и какой бы циничной ни была точка зрения моего «эго». От него исходило какое-то неотразимое личное обаяние, рождавшееся из его преданности делу, и это обаяние сглаживало все наши разногласия. Даже если наши взгляды расходились, мне всегда было приятно с ним общаться.