Прабхупада лиламрита - Сатсварупа дас Госвами

ВЕЧНЫЙ КАЙФ!

Полет, которому нет конца!

Практикуйте сознание Кришны.

Расширяйте сознание, повторяя

ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЕ ЗВУКИ

ХАРЕ КРИШНА, ХАРЕ КРИШНА,

КРИШНА КРИШНА, ХАРЕ ХАРЕ

ХАРЕ РАМА, ХАРЕ РАМА,

РАМА РАМА, ХАРЕ ХАРЕ

Листовка объясняла превосходство сознания Кришны над всеми остальными способами «улететь». Там были такие выражения, как «врубиться» и «ловить кайф». Она выступала против применения «методов искусственной стимуляции для достижения самоосознания и расширения внутреннего видения». Некоторые были против, считая, что листовка «слишком уж подыгрывает настроениям хиппи», но Свамиджи сказал, что в этом нет ничего плохого.

Грег: Когда наркоманы с Нижнего Ист-Сайда приходили потолковать со Свамиджи, он так стойко их терпел... Он говорил о философии, о которой они и слыхом не слыхивали. Когда люди принимают ЛСД, они погружаются в себя и не совсем адекватно воспринимают то, что им говорят. Поэтому, когда Свамиджи говорил о чем-то, они его не понимали. И ему приходилось раз за разом повторять одно и то же. Он был очень терпелив, но никогда не соглашался с их заявлениями, будто ЛСД помогает себя осознать.

Октябрь 1966 года

Томпкинс-сквер-парк был главным парком Нижнего Ист-Сайда. С юга он граничил с Седьмой улицей, застроенной бурыми четырех-пятиэтажными жилыми домами. С северной стороны, по Десятой улице, стояли такие же дома, но немного приличнее, и очень старый домишко, в котором разместилось местное отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки. На авеню «Б», куда выходила восточная сторона парка, стояла церковь Святой Бригитты, построенная в 1848 году, когда в округе жили одни ирландцы. Церковь, школа и дом священника занимали большую часть квартала. Западная граница парка проходила по авеню «А», где было много кондитерских, торговавших всякой всячиной: газетами, журналами, сигаретами и крем-содой. Кроме того, там находилось несколько баров и бакалейных лавок, а также пара славянских ресторанчиков, где фирменным блюдом был дешевый борщ и где за трапезой бок о бок сидели украинцы и хиппи.

На четырех гектарах парка росло много высоких деревьев, но не менее половины его площади было вымощено плиткой. Защищая газоны, вдоль дорожек тянулась массивная ограда из кованого железа, высотой чуть больше полутора метров. Извилистая лента забора, многочисленные дорожки и ворота делали парк похожим на лабиринт.

Погода стояла теплая, к тому же день был воскресный, и потому в парке было довольно многолюдно. Почти все скамейки вдоль дорожек были заняты. На них небольшими группами сидели и разговаривали пожилые люди, в основном украинцы, одетые, несмотря на теплую погоду, в старомодные костюмы и свитера. В парке было полно детворы, главным образом пуэрториканцев и негров, а также светловолосых, угрюмых детей из трущоб. Они носились на велосипедах, играли в мяч или пускали летающие тарелки. Площадки для игры в гандбол и баскетбол оккупировали подростки. И, как водится, повсюду бегали бездомные собаки.

От старых времен в парке сохранился небольшой мраморный бельведер (четыре колонны с крышей и фонтанчиком для питья). Надпись на нем гласила: «1891 год». На каждой из четырех сторон красовались слова «Надежда», «Вера», «Милосердие» и «Умеренность». Но кто-то черной краской намалевал на этом сооружении корявые рисунки, неразборчивые имена и инициалы. Сегодня на одной из скамеек расположились музыканты с латиноамериканскими барабанами конга и бонго, и их зажигательные ритмы будоражили весь парк.

Были здесь и хиппи, сильно выделявшиеся среди других. Бородатые мужчины богемного вида и их юные подруги с распущенными волосами, в потертых синих джинсах были все еще непривычным зрелищем. Даже в «плавильный котел» Нижнего Ист-Сайда их присутствие вносило напряженность. Они были выходцами из зажиточных семей, так что в трущобы их привела отнюдь не нужда. На этой почве у них часто возникали конфликты с обездоленными иммигрантами. Всем известное пристрастие хиппи к наркотикам, их бунт против своих родителей и материального благополучия, приверженность к авангардизму — все это делало их презираемым меньшинством и вызывало насмешки окружающих. Но хиппи хотели только одного: делать то, что они считают нужным, и вершить собственную революцию во имя «любви и мира», поэтому их обычно терпели, хоть и не любили.

На Томпкинс-сквер собирались разные группы молодежи и хиппи. Одних объединяла дружба еще со школьной скамьи или употребление одних и тех же наркотиков, других — общность взглядов на искусство, литературу, политику или метафизику. Были тут и влюбленные. Были группы, членов которых на первый взгляд не связывало ничего, кроме общего стремления делать то, что им заблагорассудится. Были и другие, жившие отшельниками, — сидит такой одиночка на скамейке и анализирует эффект кокаина, глядя то вверх, на странно шелестящую листву на деревьях и на голубое небо над домами, то вниз — на мусор у ног, а в это время его мысли беспомощно мечутся от страха к озарению, от омерзения к галлюцинациям, и так несколько часов, пока дурман не улетучится и он снова не превратится в обычного прохожего. Иногда они «зависали» в парке на всю ночь, а с первыми лучами солнца растягивались на скамейках, чтобы немного вздремнуть.

Особенно много хиппи было в парке по воскресеньям. Иногда они просто шли мимо, по дороге на площадь Святого Марка в Гринвич-Вилледж, или же на станцию «Лексингтон-авеню» на Астор-Плейс, или к метро на углу Хьюстон-стрит и Второй авеню, или на Первую авеню, к остановке автобуса, идущего из центра. Через парк было удобно попасть на Вторую авеню, чтобы оттуда поехать в центр, или на Девятую, где можно было сесть на автобус, идущий через весь город. Многие приходили сюда просто так, чтобы выбраться из дома и посидеть с друзьями на свежем воздухе — покайфовать, поболтать или побродить по лабиринту парковых дорожек.

Но как бы ни были велики различия в интересах и наклонностях хиппи, Нижний Ист-Сайд был для всех них мистической страной. Это были не просто грязные трущобы — это было лучшее в мире место для экспериментов с сознанием. Несмотря на грязь, постоянную угрозу насилия и тесноту, в которой обитали жители здешних домов, Нижний Ист-Сайд оставался форпостом «революции расширения сознания». Если вы не жили здесь, не принимали психоделических средств или марихуаны или, по крайней мере, вас не обуревала жажда найти свою свободную религию, то на вас ложилось клеймо невежественного ретрограда, задержавшегося на низшей ступени эволюции сознания и цепляющегося за идеалы «добропорядочных» американцев-материалистов. Именно эти поиски объединяли такую разноликую в остальном толпу хиппи Нижнего Ист-Сайда.

Вот сюда-то, в этот балаган, и пришел вместе со своими учениками Свамиджи, чтобы провести киртан. Несколько преданных пришли пораньше, выбрали в парке лужайку, расстелили ковер (подарок Роберта Нельсона), сели на него и запели «Харе Кришна», подыгрывая на караталах. Тут же к ним подкатили мальчишки на велосипедах и, затормозив у самого ковра и не слезая с седла, уставились на них с нахальным любопытством. Начали собираться зрители.

Тем временем Свамиджи в сопровождении полудюжины своих учеников шел к парку, который находился в восьми кварталах от храма. Брахмананда нес фисгармонию и барабан Свами. Вид Киртанананды, который по просьбе Свамиджи обрил голову и облачился в просторные развевающиеся одежды канареечного цвета, еще больше усиливал общее впечатление. Водители притормаживали у тротуара, а пассажиры вытягивали шею и, разинув рот, смотрели на его вызывающий наряд и бритую голову. Когда преданные проходили мимо какого-нибудь магазинчика, покупатели, подталкивая друг друга, показывали на них пальцами. Люди высовывались из окон квартир, чтобы посмотреть на Свами и его группу, как на парад. Пуэрто-риканская шпана не могла сдержать бурной реакции.

— Эй, Будда! — вопили они. — Эй, пижаму снять забыл!

Они издавали пронзительные крики, подражая боевым кличам индейцев, которые слышали в голливудских вестернах.

— Эй, арабы! — заорал один шутник и принялся изображать нечто, что, по его мнению, было восточным танцем.

Никто на улице не имел ни малейшего представления не только о сознании Кришны, но даже об индийской культуре и обычаях. В их глазах окружение Свами было горсткой сумасшедших «выпендривающихся» хиппи. Но как относиться к самому Свами, они не представляли. Он был другим. Однако и он вызывал подозрения. Впрочем, некоторые, как, например, Ирвинг Хольперн, коренной житель Нижнего Ист-Сайда, испытывал симпатии к этому иностранцу, который «похоже, был очень приличным человеком с добрыми намерениями».

Ирвинг Хольперн: Многие терялись в догадках, кто же такой этот свами. Поэтому в их головах роились самые нелепые подозрения: они, похоже, ждали, что эти люди вдруг лягут на подстилки, утыканные гвоздями, или что-то еще в таком духе. Но мишенью их враждебности стал приятный, спокойный, воспитанный и, сразу видно, доброжелательный человек.