Основы политико-просветительной работы - Надежда Крупская

Позвольте, товарищи, надеяться, что под руководством партийных организаций всем нам удастся развернуть широкую культурную работу и поднять ее на ту высоту, которой требует переживаемый момент,

1932 г.

ОБСТАНОВКА, В КОТОРОЙ ПИСАЛАСЬ СТАТЬЯ ЛЕНИНА «О ЗНАЧЕНИИ ВОИНСТВУЮЩЕГО МАТЕРИАЛИЗМА»

(ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ)

Статья «О значении воинствующего материализма» обдумывалась Ильичей, когда он жил в Корзинкине — ранней весной 1922 г.

Владимир Ильич чувствовал себя плохо. ГПУ считало, что жить в Горках в то время было опасно — оно напало на белогвардейские следы, — и потому его устроили в Корзинкине, в старом помещичьем доме. Дом был нелепый. Внутри — большой темный зал, вышиной в два этажа. Во втором этаже — галерея, из которой шли двери в несколько комнат. В комнатах на стенах висели портреты Л. Толстого и была уймища каких-то сонных мух, которых надо было вытравливать.

Я тоже на недельку приехала к Ильичу. Кстати, надо было просмотреть имеющуюся литературу по антирелигиозному вопросу.

В это время Моно проводил кампанию по антирелигиозной пропаганде в школе. Проводить ее, однако, было трудно, был целый ряд грубых извращений: в одном детском доме с ребят поснимали кресты, в одной деревне «усердный» какой-то парень пальнул в икону. Надо было установить правильные формы антирелигиозной пропаганды, для этого необходимо было повести эту пропаганду среди учительской массы.

Помню, как во Фрунзенском (тогда Хамовническом) районе Москвы в конце доклада одна пожилая учительница вздохнула и сказала: «А как с царством небесным теперь быть?!» В перерыв учителя очень оживленно говорили, как вести антирелигиозную пропаганду среди ребят… Неладно вышло только в Городском районе. Председательница после моего заключительного слова предоставила слово какому-то учителю второй ступени, естественнику, который стал утверждать, что современная наука не только допускает существование бога, но неопровержимо его доказывает. Учительская публика растерялась и стала спешно уходить. Я возражала оратору уже в опустевшем на три четверти зале.

Учителя второй ступени в то время далеки были от воинствующего атеизма. Религиозные настроения стали крепнуть среди этой публики. Серьезно обсуждалось, можно ли заменить вино для причастия клюквенным морсом. В «Педагогической мысли», выходившей в Петрограде, в 1921 г. помещена была статья профессора Гревса «Два педагогических идеала», где он писал: «К свету духовному, научному и религиозному, тянутся людские умы и сердца по неодолимому врожденному влечению, самостоятельному и самодовлеющему, независимо от всякого экономического и иного, личного либо классового интереса, во имя правды, по которой в человеке голод так же неодолим, как и по хлебе»[210]. Среди преподавателей-биологов росли антидарвинские, ревизионистские течения. Обо всем этом я рассказывала Ильичу.

Мне предстояли дальнейшие выступления, и потому я забрала всю популярную литературу, вышедшую в то время, а Иван Иванович Степанов дал мне еще Древса на немецком языке. В № 3 «Коммунистического просвещения» за 1922 г. помещены мои рецензии на имевшиеся тогда книжки — это как раз те книжки, которые я брала с собой в Корзинкино. Там были: В. И. Невский, «Праздники христианские и рабоче-крестьянские»; И. Степанов, «О правой и неправой вере, об истинных и ложных богах»; И. Степанов, «О таинстве святого причащения»; Н. Л. Мещеряков, «Поповские обманы»; С. К. Минин, «Религия и коммунизм»; Э. Даенсон, «О боге и черте»; проф. Р. Ю. Виппер, «Возникновение христианства»; Гуго Винклер, «Вавилонская культура и ее отношение к культурному развитию человека»; Поль Лафарг, «Миф о непорочном зачатии»; Кальвер, «Социал-демократия и христианство»; А. Бебель, «Христианство и социализм»; К. Каутский, «Происхождение первобытной библейской истории»; К. Каутский, «Социал-демократия и католическая церковь»; Поль Лафарг, «Происхождение религиозных верований»; К. Каутский, «Этика и материалистическое понимание истории»; Я. Никулихин, «Почему я не верю в бога»; И. Бляхин, «Как дурманят народ»; Н. М. Никольский, «Иисус и первые христианские общины»; М. Брикнер, «Страдающий бог в религиях древнего мира»; В. Вреде, «Происхождение книги Нового завета».

Ильич просматривал все эти брошюры, листал их, ворчал, взял себе Древса и стал читать.

В это время пришла большая посылка книг от Эптона Синклера на мое имя с интересным письмом, где он писал о той борьбе, которую ведет при помощи своих романов. Из кипы присланных Синклером книг Ильич выбрал книжку о религии — «Выгоды религии» («The Profits of Religion»), вооружился английским словарем и стал читать по вечерам. Книжка в отношении антирелигиозной пропаганды мало удовлетворила его, но ему понравилась критика буржуазной демократии.

Мне запомнились разговоры с Ильичем на антирелигиозные темы.

Приближалась весна, набухали почки. Мы с Ильичем ходили далеко в лес по насту. Снег размяк, но сверху покрылся ледяной коркой — можно было идти, не проваливаясь. На прогулках мы толковали о Древсе и Синклере, о том, как поверхностно ставится у нас антирелигиозная пропаганда, сколько в ней вульгаризации, как неглубоко она увязана с естествознанием, как мало вскрываются социальные корни религии, как мало удовлетворяет она запросам рабочих, так колоссально выросшим за годы революции.

Но однажды у Ильича вечером сделался первый припадок кровоизлияния, он почувствовал дурноту. Мы скоро перебрались в город, у меня вылетела из головы вся антирелигиозная пропаганда, а Синклеру я так и не ответила на письмо. Поднялась тревога за здоровье Ильича.

Теперь, много лет спустя, когда я перечитываю статью Ильича о воинствующем материализме," страницы, посвященные воинствующему атеизму, и последние абзацы этой статьи об «образованных» крепостниках и преподавателях старого закала, встают передо мной эти недели в Корзинкине.

Вспоминается и другое: та громадная работа, которую проделал Владимир Ильич в области философии, как он учился у Маркса диалектическому материализму, как все шире и шире применял диалектический метод к оценке явлений, как много дал ему этот метод. Советы, как работать над Гегелем, заключают в себе горячее, хотя не высказанное до конца пожелание, чтобы та работа, которую проделывал сам Ильич в области философии, нашла своих продолжателей: чувствовал он, что силы его уходят, и хотелось, чтобы работа не оборвалась.

IX и XII Ленинские сборники отражают очень полно работу Ильича на философском фронте. Мы видим, как она была велика.

1933 г.

НАУКУ НА ПОМОЩЬ ПОЛИТИКО-ПРОСВЕТИТЕЛЬНОЙ РАБОТЕ

В 1872 г. в «Отечественных записках» печатались письма «Из деревни» А. Н. Энгельгардта, вышедшие в 1882 г. отдельной книжкой. В этой книжке деревня давалась, как она была, — без прикрас, без идеализации. В этой книжке описывалась во всей ее конкретности деревенская темнота, косность, мелкособственническая психология крестьянина. Эту книжку внимательно изучал Владимир Ильич. В его «Развитии капитализма в России» много ссылок на письма «Из деревни».

А. Н. Энгельгардт был помещиком Смоленской губернии, в то же время он был агрономом-химиком и пытался рационализировать свое хозяйство.

«Всем известно, — писал он в своих письмах «Из деревни», — в каком плохом положении находится в настоящее время сельское хозяйство в России. Мы бедны, мы голодаем, наши естественные богатства лежат втуне. Земли у нас много, громадные пространства плодородной земли лежат нетронутыми. Земля богата. Истощится верхний слой, еле тронутый сохой, — паши глубже. Нужны искусственные удобрения — у нас тысячеверстные залежи фосфоритов. Да и во всем так: соль нужна — горы соли, керосин нужен — моря нефти! Мы могли бы засыпать Европу хлебом, запрудить рынки мясом, салом, маслом, сыром. А между тем мы бедны, у нас нет ни денег, ни мяса, не хватает даже хлеба… Причин такого низкого состояния, разумеется, много, но я думаю, что немаловажную причину составляет и то, что у нас образование и умение работать идут врозь. У нас с одной стороны — мужик, умеющий работать, но умственно не развитый, не обладающий знаниями; с другой стороны — интеллигент, развитой, умный, но не умеющий работать и приложить свои знания»[211].

А. Н. Энгельгардт был народником. Он был против угнетения крестьянина, против той кабалы, в которой крестьяне были. Но пути, как высвободить народ из кабалы, он предлагал такие, которые не могли изменить существующего порядка. Он стал брать к себе в работники интеллигентов, ставя их в одинаковое положение с батраками. Это давало им много в отношении изучения крестьянской жизни, и потому на летние работы нанималось к Энгельгардту очень много студентов, революционно настроенной молодежи, но «опрощение» каких-нибудь десятков, даже сотен молодых людей, само собой, никакого выхода из положения не давало. При власти царской, при власти помещиков и капиталистов разрыв между образованием и трудом нельзя было изжить.