Царь муравьев - Андрей Плеханов

– Дмитрий Андреевич, не звоните в милицию, очень прошу.

– Хорошо, не буду звонить, – заверил я.

Я знал, что не позвоню. Хотя была вероятность, что оперативники могут появиться в больнице, чтобы задать девушке вопросы, но вряд ли это случится раньше, чем через пару дней, до того, как пациентка полностью придет в себя.

– Спасибо… – слабый шепот.

– Не за что.

Дальше все шло вполне обычно: Евгении сделали компьютерную томографию, потом ее проконсультировал невропатолог, сказал, что ничего страшного, за пару недель оправится, я пошел оперировать и проторчал за столом четыре часа. Затем навестил Женю, осмотрел ее еще раз, помял ей животик и остался доволен. Во-первых, животик был что надо, моей любимой плоской формы, во-вторых, ничего в нем не болело. Девушка шла на поправку раз в пять быстрее, чем было положено нормальному человеку. Ей уже выдали сорочку и халат, она дошла до туалета и обратно, поддерживаемая санитаркой. При таких темпах выздоровления через три дня в больнице ей будет делать просто нечего. И это хорошо, потому что через три дня закончится отпуск у Лебедева, он выйдет на работу и унюхает, что Женя – из тех, кем интересуется УВД.

Я уже не сомневался в этом, но Евгению, само собой, не спрашивал, боялся спугнуть. Мне хотелось не только вылечить ее, но и продолжить общение с ней после больницы. А она упорно отказывалась говорить о том, что с ней произошло, где она живет и есть ли у нее родственники. Видно было, что она хочет побыстрее сбежать, но возможности для этого пока не представлялось.

Тем не менее поговорили мы вполне душевно. Случилось это в одиннадцать вечера, когда я развязался с делами, умудрился поспать три часа в ординаторской, и наконец обрел толику свободного времени. Больные к тому времени угомонились и перестали бродить по коридору, в отделении установилась тишина. Я заглотил таблетку валерьянки, чтобы унять предательское волнение, взял упаковку зефира, коробку хороших шоколадных конфет, апельсинов, бананов и винограда, пакет сока – этого добра у нас хватает, больные дарят регулярно. Коньяк и портвейн тоже имелись в запасе, но я не стал их трогать – никогда не пью на работе. И пошел в изолятор.

Изолятор в нашем отделении – небольшая палата на одного пациента, самое место для тет-а-тета. Женя не спала. Перед сном ей полагалось вкатить успокоительного, но я не назначил – сами догадываетесь, почему.

Она сидела на кровати, обняв руками ноги и положив подбородок на колени, огромные глазищи блестели в свете ночника. В сердце у меня кольнуло – не мог я видеть ее спокойно.

– Как голова, не болит? – спросил я участливо.

– Ничего, уже почти не болит.

– А рука как? – я осторожно дотронулся до забинтованной и загипсованной руки.

– Все нормально.

– Хочешь чаю с конфетами?

– Очень хочу! – призналась она с неожиданной горячностью. – Я ужасная сладкоежка, могу зараз целую коробку слопать.

– Сейчас организую.

– Ой, спасибо!

Я принес горячий чайник и заварку. Она накинула халат и, кажется, даже причесалась (женщины всегда найдут способ привести внешность в порядок). Я убрал с тумбочки медицинский инвентарь и разложил на ей принесенную гастрономию.

– Вы такой хороший, Дмитрий Андреевич! – сказала Женя. – А почему вы еще не дома? Уже поздно.

– Я сегодня дежурю.

– Почему вы так обо мне заботитесь?

– Потому что хочу тебе помочь.

– Вы уже мне помогли.

– Ничем я тебе не помог. Ты попала в какие-то неприятности и ничего не хочешь мне говорить.

– Нет у меня никаких неприятностей, – заявила она. – Все нормально.

– Что нормально? То, что тебя избили? То, что у тебя переломы и сотрясение мозга?

– Ничего страшного, все пройдет.

– Да, конечно пройдет, с твоими-то способностями.

– Какими способностями?

– Заживает у тебя все неестественно быстро. Ты знаешь об этом?

– Не знаю. Откуда мне знать, я никогда ничем не болела. Давайте лучше чай пить.

Стали пить чай. Она набросилась на шоколад так, словно не ела лет сто. Перемазалась в зефире. Забавно было на нее смотреть, забавно и очень мило. Когда девушка красива, то все, что она делает, выглядит мило.

Я решил прервать допрос и поболтать на отвлеченные темы, понравиться, завоевать доверие. Как обычно, через некоторое время меня понесло. Язык мой подвешен будь здоров, два десятка смешных историй выучены наизусть и исполнение их отработано до артистизма. Через десять минут Женя вовсю смеялась, не забывая перемалывать виноград и бананы белыми зубками. Все шло по стандарту, и казалось, что завоевать ее совсем нетрудно. Но я знал, что это совсем не так, нутром чуял. Может быть, я ей нравился, но это не гарантировало, что через два дня она не убежит и не исчезнет из моей жизни навсегда. Все-таки она была особенным человеком, у нее была своя тайная жизнь. Я был для нее чужаком.

– Сколько тебе лет, Женя? – спросил я, вдоволь потешив ее историями.

– Двадцать во… – она замялась. – Двадцать один.

– Хотела сказать «двадцать восемь»? – Я наклонил голову и устремил на нее пристальный взгляд.

– Нет, двадцать один, правда. – Она слегка порозовела.

– А выглядишь лет на восемнадцать, если не меньше.

– А что, есть разница?

– Между восемнадцатью и двадцатью восьмью – есть.

– Да я же говорю: двадцать один мне.

– А сколько лет было Игорю Варенцову?

– Ну, где-то под тридцать, – ляпнула она не задумываясь, и тут же стушевалась. – Ой, а откуда вы Игоря знаете?

– Ты знаешь, где сейчас Игорь? – ответил я вопросом на вопрос.

– Не знаю, давно его не видела.

– Врешь. Его убили, и ты не можешь об этом не знать.

Она поперхнулась виноградиной и закашлялась. Пришлось постучать ее по спине.

– Под тридцать, значит, ему было? – задумчиво произнес я. – А на фотографии выглядел как пацан. И ты выглядишь как десятиклассница, дорогуша. Хотя скорее всего тебе действительно двадцать восемь. И все это из-за вашей неестественной способности к регенерации.

– Неправда! – выкрикнула она, выставив перед собой ладони, защищаясь.

– Подожди, не перебивай. Знаешь, где умер Игорь? Здесь, в нашей больнице. Умер на моих глазах. Его привезли почти трупом, я зашивал его кишки два часа, и казалось, что он пойдет на поправку. А он взял и умер. Знаешь, почему? Потому что ему перелили кровь.

– Нельзя кровь, – прошептала она едва слышно, но я понял, прочитал по губам.

– А еще чего нельзя? Назначу тебе какое-нибудь лекарство, а ты нечаянно умрешь. Нам это надо?

– Все остальное можно, – пробормотала она, опустив голову и уставившись взглядом в пол. – Почему вы догадались, что я такая же, как Игорь? По запаху почувствовали?