Терпеливый снайпер - Артуро Перес-Реверте

3. Слепые райтеры

На второй день моего пребывания в Лиссабоне синоптики поместили город меж двух зимних фронтов. На синем, подернутом легчайшей дымкой небе высоко стояло солнце и в полдень почти отвесными лучами освещало Каза-душ-Бикуш, производя любопытный эффект в виде сотен пирамидальных теней, играющих по фасаду. И эта игра светотени позволяла различить на четырежды вековой стене следы росписи, недавно соскобленной коммунальными ревнителями муниципальной чистоты: нанесенная на камни, которые превращались таким образом в части исполинского пазла, она изображала огромный черный глаз, крест-накрест перечеркнутый красным – разработанный Снайпером символ слепоты, которым в ночь с седьмого на восьмое декабря орда осатаневших райтеров заполнила город, беспощадно испещряя им вагоны, метро, здания, памятники и целые улицы. Тысячи незрячих глаз уставились на прохожих, на город, на жизнь. Скоординированная через социальные сети акция готовилась несколько дней в обстановке полнейшей секретности, как настоящая боевая операция городской герильи. Снайпер с аэрозолем в руках лично принимал в ней участие, оставив за собой Каза-душ-Бикуш, и в выборе этом не было ничего случайного. Уже больше года здание занимал Фонд Жозе Сарамаго, писателя и Нобелевского лауреата, который всю свою жизнь с леворадикальных позиций непримиримо обличал и высмеивал общество потребления. А одна из его важнейших книг называлась «Слепота». Остановившись перед этим домом на улице Бакальоейруш, я вглядывалась в лицо старого мыслителя, невесело смотревшего на меня с большого полотнища над входом. «Пока я еще вижу, ответственность на мне», – всплыла в памяти фраза. Я много читала Сарамаго, а за несколько месяцев до его смерти познакомилась с ним лично, приехав на Лансароте с просьбой предварить кратким вступлением мою книгу о современном португальском искусстве. И сейчас у Каза-душ-Бикуш мне припомнилась тонкая, уже надломленная болезнью фигура. Учтивые манеры, печальный взгляд за стеклами очков – взгляд того, кто, уже сев в седло, безнадежно озирает все, что оставляет позади. Мир, который очень давно сбился с пути и даже не пытается отыскать верное направление.

– Реставрация обошлась муниципалитету почти в полмиллиона евро, – рассказывал мне накануне Каэтано Диниш. – Бомбардировка была, что называется, массированная… Беспощадная. Ни жалости, ни уважения ни к кому и ни к чему… Самое прискорбное – что случилось это в нашем Лиссабоне, ибо ни в одном другом городе мира не относятся к граффити так толерантно. Мало где райтеры получают такую поддержку и понимание.

Каэтано Диниш, директор департамента охраны культурного наследия, был другом инспектора Пачона. Когда я позвонила, он рассыпался в любезностях и пригласил встретиться в ресторанчике, где обедает ежедневно. Найти было легко – старинное и хорошо известное заведение располагалось на углу площади Комерсио. Диниш ждал за накрытым на двоих столиком у окна. На вид новому знакомцу было лет пятьдесят. Мужчина он был, что называется, видный – большой, дородный, с рыжим ежиком на голове, с веснушками на лице и тыльных сторонах крупных кистей. Этакий викинг, застрявший здесь с той поры, когда двенадцать веков назад приплывшие по Тежу норманны разграбили Лиссабон.

– Когда после пожара восемьдесят восьмого года мы взялись за восстановление площади Шиаду, то быстро поняли, что либо мы поладим с местными граффитеро, либо постоянный ремонт фасадов станет нескончаемым кошмаром. И заключили с ними договор – определили, где им можно, а где нельзя бомбить. Мы даем им всяческие послабления, не преследуем, а они за это признаþ́т, что не всякая стена годится для граффити.

Эту речь прервало появление официанта с бутылкой белого из провинции Минью. «Сеньоре – рис с моллюсками, – заказал Диниш, проконсультировавшись со мной. – А мне – бифштекс». Чопорно-учтивый, каким и подобает быть португальскому чиновнику, он постоянно обращался ко мне на «вы», и мне приходилось соответствовать требованиям протокола. От моего внимания не укрылись ни оценивающий взгляд, которым он окинул меня при знакомстве, ни спокойная реакция на первые поданные мной сигналы из разряда «здесь тебе не обломится». Не могу похвастаться своей такой уж безумной притягательностью для мужчин, но все же я – женщина и привыкла к тому, что меня, так сказать, калибруют в течение первых трех минут. Дураки обычно не унимаются и после этого, но оказалось, что Каэтано Диниш соображает быстро. И тема была закрыта.

– Мы искали корпуса заброшенных фабрик на окраинах, а в историческом центре – полуразрушенные здания, – благодушно продолжал он свой рассказ. – При условии, что они пустуют, что владельцы не возражают и что имеется проект восстановления. Последнее гарантировало граффити недолгую жизнь. Однако грянул экономический кризис, все проекты застопорились в ожидании лучших времен.

– И, насколько я знаю, успех этой затеи был оглушительный?

– С самого начала. Разумеется, дикари не исчезли, однако многие райтеры пришли в чувство, образумились, и вандализм пошел на спад… Кроме того, мы создали особую зону – Калсада-да-Глория: дали им свободное пространство для творчества.

– Знаю.

– Впечатляет, не так ли?

Я кивнула. Прибыли тарелки с бифштексом и моим дымящимся рисом. Пахло вкусно, и мы принялись за еду.

– Другой эксперимент мы провели с парковкой на Шау-де-Лоурейру, в районе Алфамы. Пригласили пятерых граффитеро ее расписать, и теперь это непременная туристическая достопримечательность. Культовое место.

Да, это было так, и я была в курсе дела. Эти начинания дали Лиссабону статус мировой столицы граффити и облагодетельствовали хороших художников. Такие персоны, как Номен, Рам, Вилс или Карвалью, некогда бомбившие поезда и метро, ныне пользовались уважением властей, активно выставлялись и загребали деньги. Почуяв выгоду, португальские галеристы ставили на стрит-арт все больше.

– А замысел у нас прежний – продолжал Каэтано. – Разбить связку граффити/вандализм, предложив иные пути. Некоторые, конечно, отказываются играть по правилам и бомбят любую поверхность, какая подвернется под руку. Есть еще и иностранцы, загаживающие все: мы их так и называем «спрей-туристы». Лиссабон образует важнейшую часть в пространстве европейского граффити… Сколько-то лет назад в Барселоне принимали довольно крутые меры, но райтеров они не остановили, зато привели к уничтожению многих значительных росписей на стенах, которые можно было сохранить. И мы старались не повторить эту ошибку. Иные граффити относятся к началу девяностых. Случается порой, что художник, добившийся официального признания, выставляющийся в картинных галереях, не может побороть искушения и сбегà́ет на улицу, чтобы расписать стену. Есть, разумеется, неизбежные побочные эффекты, но в целом мы удовлетворены тем, что удалось.

– Что произошло восьмого декабря?

Вероятно, эта тема не входила в число излюбленных, потому что чело его отуманилось. Диниш отхлебнул вина, прищелкнул языком и дольше необходимого утирал губы салфеткой.

– Так или иначе, Снайпер осел в Лиссабоне. Его намерение – расписать весь город этим перечеркнутым глазом в честь Сарамаго… Вы читали книгу?

– Да.

– По нашим прикидкам, в ту ночь действовало не менее сотни райтеров, повторявших мотив, разработанный Снайпером, но каждый – на свой лад: трафареты, спреи, стикеры, коллажи… Разбомбили весь город – весь, включая соборы и памятники. Даже трамваи. Словом, все. На памятнике Пессоа перед кафе «Бразилейра» намалевали эти перечеркнутые глаза… Коммунальщики насчитали в старой, «благородной» части Лиссабона две с лишним тысячи граффити. Не избежали этой участи ни стены монастыря Иеронимитов, ни монумент Первооткрывателям, ни Беленская башня.

– Задержали кого-нибудь?

– Сами посудите – при таком количестве людей, одновременно вышедших на улицу… Человек десять, впрочем, взяли. С поличным, с баллончиком в руке. Один только что изукрасил Подъемник Карму – намалевал по глазу на каждом этаже сверху донизу, и не спрашивайте меня, как он это сделал.

– И что он сказал? И он, и все остальные?

– То же, что и всегда: Снайпер, Интернет… Акция готовилась несколько недель. День «Д», час «Ч»… Массированная бомбардировка… Насладились как настоящие вандалы.

– Но ведь Снайпер тоже был там. И его никто не видел?

Диниш сосредоточенно резал мясо на тарелке. И прежде чем вздеть кусочек на вилку, качнул головой:

– Те, кто его видел, не сказали ни слова. – Он жевал медленно, вдумчиво. – Но сомневаться не приходится – его видели. Единственное, что нам удалось узнать, – некий субъект с капюшоном на голове, с черной маской на лице полчаса провел у Каза-душ-Бикуш, поднимался по лестнице. Кто-то из местных вызвал полицию, но когда патруль появился, там уже красовались огромный перечеркнутый глаз и прицел. Нашли и лестницу, и несколько пустых аэрозолей – припрятаны в кустах в скверике по соседству. Его самого, как вы догадываетесь, и след простыл. Мы даже не знаем, сколько времени он в Лиссабоне.