Конец "Зимней грозы" - Георгий Ключарев

Машина рванулась и, влетев в реку, встала как раз посередине. Мотор заглох.

— Свечи забрызгал! — растерянно посмотрел водитель на Кочергина. — Приехали!

Тот, не отвечая, зло хлопнув дверцей, ступил в воду. Она покрывала ступеньку.

— Вылазь, ребята! Машину вытаскивать будем. — Пошел лейтенант вдоль борта, чувствуя, как быстро немеют ноги в тяжелых, наполненных водой, чавкающих сапогах.

Солдаты со смехом и бранью тоже попрыгали в воду. Вскоре полуторку вытолкали на другой берег. Водитель безрезультатно гонял стартер, мотор не заводился. Дело принимало нешуточный оборот. Надо же было такому стрястись!

— Всем разуться! — скомандовал лейтенант, подавая пример. — Портянки отжать, быстро! Готовиться к построению. А где военфельдшер?

— В кузове сидит, — раздался голос. — Где ж еще?

— Сыроежкин! Вы что, общей команды не слышали? — снова озлился он. — А ну вылезайте!

Военфельдшер появился, держа свою сумку под мышкой. Вид у него был нарочито виноватый, и у Кочергина отпала охота тратить на Сыроежкина время.

— Становись! — скомандовал он, протянув руку.

Автоматчики построились. Людей бил озноб. Хотелось побегать, помахать руками, чтобы немного согреться.

— Равняйсь! Смирно! В колонну по два, шагом марш! Ведите, Сыроежкин. Вы, верно, всегда сухим выходите из воды!

К удивлению, Сыроежкин по уставным правилам принял команду, дал ногу и уверенно повел строй.

— Догоняй! — крикнул Кочергин водителю. — По дороге поедешь.

Однако полуторку в ту ночь они больше не видели…

Строй сбил ногу и потерял равнение. Сыроежкин порядок не водворял, и Кочергин, выйдя вперед, не стал вмешиваться, поглощенный настораживающей тишиной леса. Он густел. Занесенная снегом дорога была почти незаметна, и лейтенант, опасаясь ее потерять, то и дело сверялся с компасом. Глухое безмолвие леса нарушало только тяжелое дыхание и покашливание спешивших за ним людей и частое позвякивание котелков о приклады. Понемногу редело. То были поляны. И тут, как показалось, рядом, левее дороги, хлестнули по нервам отрывистые очереди автоматов и оглушительная трескотня винтовок. Над лесом вспыхнули осветительные ракеты немцев.

— Ложись!

«Неужели сбился?» — взмок лейтенант. Где-то сзади трещали разрывы пуль. Надо было решаться.

— Короткими перебежками за мной! — махнул рукой Кочергин, вскакивая на ноги. — Сыроежкин, не отставайте!

Вскоре все попрыгали в ближайший окоп. Он был неглубок, судя по всему, вырыт немцами наспех, в промерзшем уже грунте.

— А Сыроежкин где? — забеспокоился лейтенант. — Сыроежкин! — закричал он громче.

Молчание. Только треск выстрелов.

— Вот растяпа! — вырвалось у Кочергина. — Морока мне с ним… Там раненые без помощи! Еще потеряем это сокровище.

— Отстал, видно, товарищ лейтенант! — подал кто-то голос.

— Есть среди вас младшие командиры?

— Я ефрейтор!

— Принимайте команду, как фамилия?

— Иванов.

— Будете старшим, Иванов! Отсюда никуда. Я за военфельдшером. Он нам во как нужен! Нас не обстреляйте. Смотрите в оба!

Переждав вспышку очередной ракеты, Кочергин вылез и, пробежав по свежим следам метров тридцать, увидел стоявшего на коленях Сыроежкина. Поначалу показалось, что военфельдшер ранен, но тот, с появлением Кочергина, бодро выпрямился.

— Где вас носит, Сыроежкин? Может, вам няню выделить?

— Гранату вот искал, товарищ лейтенант. Обронил, когда бежали…

— Нашли?

— Куда там. Тут сыщешь!

— Тьфу! Ну ладно, полезайте вон в окоп. Я вам оружие достану!

Чуть в стороне, на бруствере другого окопа, Кочергин приметил кучно черневшие трупы немцев. Автоматов возле не оказалось. Солдаты были вооружены винтовками. Выбрав одну, он уперся в убитого ногой и, расстегнув пряжку, выдернул пояс с подсумками.

— Держите, Сыроежкин! — подойдя к окопу, бросил он все военфельдшеру. — И «Гот мит унс» — «С нами бог», как на пряжке выбито! Снова потеряете, спуску не будет!

— Что вы, товарищ лейтенант, вот спасибо! Где вы все так быстро добыли? — изобразил тот искреннее удивление.

«Дурачка ломает!» — отметил Кочергин.

— Одолжил тут у одного, солидного такого… Стрелять-то умеете?

Сыроежкин промолчал. Кочергин, поручив его заботам Иванова, снова вылез из окопа, чтобы разведать обстановку впереди. По его зеленой ракете ефрейтор должен был привести солдат. Обежав по опушке поляну, Кочергин убедился, что стрельба как бы удаляется. Чем дольше он шел, тем больше она отступала, значит, была куда дальше, чем казалось. Выстрелы звучали реже, и вскоре стал слышен лишь шорох веток под ветром. Но немцы продолжали периодически освещать лес ракетами. Компас и карта показали, что излучина Мышковы осталась где-то левее, метрах в трехстах, а прямо по ходу, верно, у Дона должны быть наши танки…

«Рискну! — вытащил он из-за борта ватника ракетницу.

И действительно, не успели погаснуть искры ракеты, как дальние кроны деревьев обратила в сказочный зеленый хрусталь такая же ракета.

— Что за перестрелка была? — крикнул он спешившим навстречу танкистам. — Из-за нее задержались!

— Так, паника у немцев, — протянул руку Вулых. — А полуторка где?

— Подвела, мы своим ходом! — пожал ему руку Кочергин.

— Военфельдшера привел? — подошел Козелков. — Который час ждем, а дорога минута! Обожженные у нас…

— Здесь военфельдшер, едва не потеряли его. Растяпой оказался. Сыроежкин, поторапливайтесь! — крикнул Кочергин. — А ты, Иван, срочно в Немки крой!.. «Бобик» не заиграй, верни тут же!

Подлетел запыхавшийся Сыроежкин, держа в левой руке немецкую винтовку, а в правой — свою сумку, и Вулых бегом потащил его к раненым.

Поспешив следом за Вулыхом и Сыроежкиным, он вскоре оказался у нескольких Т-70. Экипажи маячили плотной группой, сливаясь в темноте со своими машинами. Их выдавали редко мелькавшие светлячки сигарет, прикрываемых ладонями. Лейтенант пробежал мимо, в сторону трещавших под топорами сучьев. Из них Сыроежкин с помощью двух солдат мастерил носилки, ворча по поводу где-то запропавшей машины санчасти полка. На привязанные к толстым жердям плащ-палатки уложили двух танкистов экипажа одной из сгоревших семидесяток, силуэт которой угадывался поодаль, возле зарослей высокого орешника. Оттуда тянуло чадом окалины, горелого масла, чем-то удушливым и смрадным.

— Да-а! Психует Орлик, быстро тает его рота. Меньше половины уже осталось, — обронил Вулых.

Кочергин подошел поближе к носилкам. Фигура одного из стоявших подле вдруг растворилась в темноте.

— Вот младшего лейтенанта за солдатами послал, — подал голос Сыроежкин. — Кислородное голодание у обоих. Инъекцию сделал, зашевелятся сейчас!..

— Толку от твоей инъекции! — тихо, сквозь зубы обронил оказавшийся рядом Орлик. — Терзаешь их только. Двое-то других вас не дождались… Начальству привет! — полуиронически кивнул он Кочергину, будто только его заметив. — Какие указания штаба будут?..

— Как сказать, лейтенант! — с апломбом перебил Орлика Сыроежкин. — Идут солдаты, слышь? Через час в деревне будут. Санчасть по всему уже там, а Софья Григорьевна еще вчера кислород во фронте припасла. Подлатаем твоих ребят и айда в госпиталь!

Танкиста, быстро возвратившегося с солдатами, Кочергин было принял за Зенкевича, но, подивившись сходству, тут же спохватился.

— Полегче, полегче, ребята! — суетился похожий на подростка худощавый и низкорослый младший лейтенант. — Больно им, не трясите!

По сравнению с замкнувшимся Орликом этот юноша казался трогательным, и Кочергину невольно захотелось его успокоить. Он дружески придержал танкиста за локоть.

— Как зовут вас, младший лейтенант? Не переживайте. Выходят медики ваших ребят!

— Николенко! — протянул руку ободренный его уверенным тоном танкист. — Только вряд ли их спасут. Под Латошинской и Рынком немало нас горело. Не выживали такие, — смотрел он в темноту, где затухали тяжелые шаги солдат, уносивших носилки.

— Так вы давно в Сталинграде?

— Мы? С самого начала с лейтенантом Орликом здесь бьемся, с Тракторного! — не без гордости ответил Николенко.

— С двадцать третьего августа? — уточнил Кочергин.

— Точно! В Сталинград, на укомплектование боевых подразделений, нас из училища прямо на завод посылали. С конвейера и в бой! Николай тогда взводом командовал, а я у него командиром машины был. На тридцатьчетверках дрались. А теперь я у него взводом командую…

— Да ладно тебе, говорун! — вмешался Орлик. — Чего исповедуешься!

— Оставьте, лейтенант! — напрягся Кочергин. — Если наш разговор вам поперек, не участвуйте, не неволю… Каждый, как может, напряжение боя снимает, — добавил он мягче, взглянув на притихшего Николенко. — Молчать труднее!