Ведогони, или Новые похождения Вани Житного - Вероника Кунгурцева

— Вот это слюна! — восхитился мальчик.

Послышался грохот набегающего поезда — и они сошли с железнодорожного полотна. Лешачонок же, услыхав стук поезда, повалился на землю и зажал уши пальцами, и до тех пор лежал, уткнувшись носом в землю, пока шум поезда не стих. Потом поднял голову и твердо сказал:

— Гвозденье плохое! Бобо!

Шли теперь по лесополосе, обок пути.

Ваня говорил:

— Не знаю, Стеша, как мы поедем?! Поезд железный, — выходит, на нем ехать нельзя, автобус железный — тоже нельзя, и самолет железный — нельзя, даже на пароходе всюду железо — тоже, значит, нельзя… Вот и думай!..

— На лодке? — нерешительно спросила девочка.

— На лодке?! Но только не на моторной, а на вёсельной! Представляешь, когда мы до Кавказа доберемся… Да еще речку пойди тут найди…

— Что ж ты предлагаешь — оставить его, что ли!!! — воскликнула в сильнейшем раздражении Степанида Дымова.

Они уже приблизились к полустанку под названием «Сороковой километр». Народу на бетонной платформе не было, но всё равно подниматься туда не стали, сели под деревьями. Прошел еще один поезд — в северную сторону. Появилась долгожданная электричка, следующая на юг. Остановилась, железные двери приглашающе раззявились, дескать, добро пожаловать в вагон!.. Ребята заглянули в железный зев — и отпрянули: чем‑нибудь да прикоснется ведь лешачонок к гвоэденью!.. Слюны потом не хватит залечить все ожоги…

Тронулась электричка — лешак стал махать вслед ей рукой, дескать, пока, пока, скатертью дорога!

Промчался скорый поезд «Москва - Баку», через время следующий — «Петербург - Нальчик», потом «Москва — Махачкала» — этот зачем‑то остановился на полустанке… Вот сейчас бы и сесть в поезд‑то! И укатил махачкалинский, только токоток колес завис в ушах. А они остались. Березай, похожий на красный семафор, добросовестно махал лапой всем проходящим поездам.

— И долго мы тут будем сидеть? — Ваня спрашивает. — Надо что‑то решать…

Десантница нахмурилась. Вот товарняк остановился: и как раз перед ними оказался открытый вагон, груженный лесом… Степанида Дымова шею вытянула, поглядела и закричала:

— Я знаю, что делать! Быстрее в вагон, пока поезд не тронулся! — И стала тыкать в товарняк пальцем: — Березай, там лес, бревна там — полезай скорей! Как же его, Ванька, туда бы затолкать, чтоб он бортов не коснулся?!. Нам ехать надо, Березай, понимаешь?! Видишь — даже лес едет, а мы чем хуже! Давай и мы с ним!.. — девочка от нетерпения даже подскакивала на месте.

Ваня соображал, закусив губу… Вдоль железной дороги тянулся лес живой, в отличие от мертвого, лежащего в вагоне, и как раз против вагона стояла береза… Мальчик кивнул на нее лешаку и крикнул:

— Березаюшка, видишь ветку? — Лешачонок показал, дескать, эту? — Да, да, эту! Лезь на нее! Скорее!

Березай тут же оказался на березовом суку. Мальчик махнул десантнице: быстро, де, в вагон… Стеша перелезла через железный борт — и была уже на бревнах. Ваня крикнул лешаку:

— Раскачайся — и прыгай, Березай! Ну! Туда — в вагон!

И поезд тронулся… Степанида Дымова уезжала в товарняке… Лешак качался на березе. Ваня с закушенной губой стоял между ними… И вдруг лешачонок взлетел в воздух — и в самый последний момент успел сигануть в вагон с бревнами. Ваня на ходу уже переметнулся через бортик следующего, последнего вагона — там оказался уголь… Да ничего! Главное, все теперь едут.

Мальчик, стараясь не глядеть на промельки шпал внизу, перепрыгнул в передний вагон — к своим. Лешак развалился на бревнах, как у себя дома, и, указав на одну из лесин, сказал одобрительно:

— Сосна!

А девочка была явно не в своей тарелке. Ваня подсел к ней. Да, не шибко‑то удобно сидеть на бревнах… Лешачонок же посвистывал, только что не смеялся.

— Ветелок холоший! Ветелок живой! — кричал лесной дитёнок.

Да уж, ветер подувал хороший! Котомку с Кровохлебкой Ваня пристроил так, чтобы ее не снесло. Стебель вытянувшейся благодаря слезам лешака живинки относило ветром назад. Стеша вытащила из рюкзака косынку и едва смогла надеть на голову — ветер рвал ее из рук. Поймав Ванин взгляд, девочка спросила кокетливо:

— Красивая я?

— Как кобыла сивая! — ответил Ваня и отвернулся.

— Да уж, — тяжко вдохнула Степанида Дымова, — если б у меня не было конопушек, ты бы не так запел…

— Это еще почему? — удивился мальчик.

— Да потому! — насупилась девочка. — Чего бы я только не отдала, чтоб эту пакость свести…

Ваня только головой покачал, у ней этих конопушек всего‑то, — принялся считать и насчитал, несколько раз сбившись со счету, — тридцать три штуки. У других‑то куда больше бывает — и ничего. Но когда он сообщил о своих подсчетах девочке, та обозвала его дураком и хотела по макушке треснуть, но тут лешак отвлек ее внимание: он привстал на бревнах и вглядывался в глубину бегущего обок поезда леса. Ваня поглядел туда же — но ничего не увидел. И только когда Березай заорал, ткнув пальцем в ту сторону: — Ялчук! Ялчук! — ребята приметили волка.

Ярчук выскочил из леса и припустил за составом. Вот он гигантским прыжком заскочил на насыпь — и помчался рядом с товарняком. Он не мог заскочить в вагон, но упорно бежал рядом, точнёхонько со скоростью поезда. Лешачонок махнул рукой:

— Иди домой, Ялчук! В лес, домой!

Но волк, то ли не слыша лешачьих указаний за грохотом колес, то ли делая вид, что не слышит, не отставал от поезда.

— Надо бы его как‑то прогнать! — сказал мальчик. — А то не ровён час…

Но долго еще мчался за вагоном преданный серый волк — нянька малого лешака. Потом товарняк вступил в пригород, появились первые дома, люди… Раздался вопль: «Волки, волки!» Дети взлетали на деревья, бежали прочь от путей… Кто‑то тыкал в волка пальцем, кто‑то размахивал вилами, бабы визжали… С одного из огородов, подступавших к железной дороге, раздался выстрел, потом еще один…

Лешачонок в кровавом одеянии вскочил на бревнах, собрал в легкие весь воздух, который клубился вокруг, и заорал так, что стая галок, сидящих на вязе, взмыла в облака:

— Домой, Ялчук! До–мой! Я ско–ло вел–нусь!

И волк резко дал в сторону, в ближайший перелесок. Мелькнул вокзал с названием городка, товарняк пролетел мимо без остановки. Березай, утирая слезы, которые капали на бревна, сказал:

— Ялчук холоший, Ялчук живой!

— Конечно, он живой, Березай! — подтвердил Ваня. — Не достали его железные пули… Он молодец, твой волк!.. — И мальчик с девочкой переглянулись.

Чугунные колеса выстукивали одно и то же: как дам, как дам, как дам! Лешак, свесив голову, пытался заглянуть под поезд и грозил колесам пострадавшим пальцем. Три вытянутые тени, сидящие на тени вагона, мчались по насыпи рядом с ними.

Когда стемнело, кое‑как умостились на бревнах — и попытались заснуть: звездное небо над головами тоже куда‑то двигалось. Лешачонок вовсю храпел, обняв бревно, а ребятам не спалось. Ваня, глядя на полную луну, которая плыла следом за ними, спросил:

— Стеша, а твоя мама — она… где?

Степанида Дымова долго молчала, потом ответила:

— Умерла.

— И… отец тоже умер?!

— Нет, он нас бросил, у него другая семья.

— А когда твоя бабушка… скончалась, ты разве не могла к нему пойти?.. — продолжал расспросы мальчик.

— Еще чего, я его ненавижу! — крикнула Степанида Дымова.

Ваня вздохнул. У Стеши мама умерла, а его мать на вокзальной скамейке бросила, и отцов у них обоих нет — схожие у них судьбы‑то, потому, видать, и не сидят они по домам, как путные ребята, а едут за каким‑то лешим на товарном поезде. Впрочем, не за лешим, — леший тоже с ними, — капитана едут выручать…

Тяжелая вышла у них дорога. На станциях товарняк останавливался в самых неудобных местах: где тут воду искать?.. И если себе еще можно было купить бутылочку минералки или квасу в три цены, то простую‑то воду днем с огнем было не найти! Приходилось на полив Кровохлебки жертвовать втридорога купленную минералку! Да и есть было нечего: припасы, закупленные в теряевском сельпо, скоро приели, а на станциях можно было разжиться только пирожками да картошкой с солеными огурчиками — опять же втридорога! Денежки‑то скоро и кончились! Одно хорошо: лешака не надо было кормить! Спервоначалу‑то Ваня сильно опасался, что не прокормят они богатыря–лешего, но как увидал он, чем Березай питается, так и успокоился!.. И в товарняке лешачонок быстрёхонько нашел себе пропитание: отколупывал щепки от бревен и ел, сучки тоже грыз — как только занозок в язык не насажал! Но не жаловался — видать, привычный был!..

Когда лесной дитенок начинал капризничать, Стеша совала ему свою куклу, которую Березай упорно звал Додолой… Ваня вспомнил: мать лешачонка иногда становилась ростом с локоток, то есть как раз с куколку…