Дорога - Кормак МакКарти

— Надо идти. Здесь нельзя оставаться.

Мальчик угрюмо смотрел на снежные заносы.

— Пойдем.

Дошли до изгороди. Мальчик спросил:

— Куда мы идем?

— Надо найти тележку.

Он стоял не двигаясь, засунув руки под мышки. Отец упрашивал:

— Ну пойдем же. Ты должен…

С трудом пробирался по заснеженному полю. Глубокий серый снег. Снегопад только-только закончился, а пепел уже лежал повсюду тонким слоем. Заставил себя пройти еще несколько футов, оглянулся. Мальчик упал. Бросил одеяла и пальто, рванулся к сыну. Поднял. Ребенка трясло в ознобе. Обнял его.

— Прости меня. Прости.

Времени на поиски тележки ушло очень много. Наконец выдернул ее из сугроба, достал рюкзак, вытряхнул и спрятал в него одно из одеял. Затем сложил кучей все вещи в тележку, поднял мальчика, усадил сверху, расшнуровал и снял с него ботинки. Вытащил нож, начал вырезать из пальто портянки. Обернул портянками ноги мальчика. Использовал пальто целиком и взялся за полиэтилен. Вырезал большие квадратные куски. Вот так: нога ровно посередине, края поднять и на лодыжке обвязать лентами, вырезанными из подкладки рукавов. Получились онучи. Отошел назад. Мальчик рассматривал обновку.

— Теперь твоя очередь, пап.

Накинул на мальчика еще одно пальто, сел на полиэтилен, обмотал свои ноги на тот же манер. Встал, спрятал руки под куртку, погрел немного, засунул ботинки в рюкзак. Туда же — бинокль и игрушечный грузовик. Встряхнул полиэтилен, и сложил вместе с оставшимися одеялами, и привязал сверху на рюкзак. Закинул рюкзак на плечо, внимательно осмотрел тележку, не забыл ли чего, скомандовал: «Пошли». Мальчик в последний раз посмотрел на тележку, а потом поплелся за ним к дороге.

Он и представить себе не мог, как трудно будет идти. За час преодолели, наверно, не больше одной мили. Остановился, оглянулся, посмотрел на мальчика, спросил:

— Чувствую, ты решил, пришла пора умирать?

— Я не знаю.

— Мы не умрем.

— Хорошо.

— Ты мне не веришь.

— Не знаю.

— С чего ты решил, что мы скоро умрем?

— Не знаю.

— Перестань повторять "не знаю".

— Хорошо.

— Почему ты думаешь, что мы скоро умрем?

— У нас нечего есть.

— Мы что-нибудь найдем.

— Хорошо.

— Как ты думаешь, сколько люди могут прожить без еды?

— Не знаю.

— Ну, а сам ты как думаешь?

— Несколько дней, наверное.

— И что потом? Падаешь замертво?

— Ну да.

— Представь себе, нет. Это долгий процесс. У нас есть вода. Это — самое главное. Без воды долго не продержишься.

— Хорошо.

— Ты мне все равно не веришь.

— Не знаю.

Он внимательно смотрел на сына. Стоит, засунув руки в карманы широченного пальто в тонкую полоску.

— Думаешь, я тебе вру?

— Нет.

— Но считаешь, могу обмануть — не сказать про близкую смерть?

— Да.

— Ладно. Наверное, могу. Только мы не умираем.

— Хорошо.

Он часто рассматривал небо. Бывали дни, когда тучи пепла редели, и тогда на снегу появлялись еле заметные тени от стоящих вдоль дороги деревьев. Продолжали двигаться вперед. Мальчик шагал с трудом, отставал. Отец подождал его, проверил онучи, покрепче затянул завязки. Как только снег начнет таять, ноги тут же промокнут. Часто останавливались перевести дух. Сил тащить сына на руках у него не было. Примостились на рюкзаке и съели по пригоршне грязного снега. К полудню снег начал таять. Миновали сгоревший дом, от которого осталась посреди двора одна кирпичная труба. На дороге провели весь день, те немногие часы, которые можно считать днем. Прошли мили три, не больше.

Решил, что никому в голову не придет отправиться в путь по такой погоде. Как потом выяснилось, ошибался. Остановились на ночь почти на самой дороге, развели огромный костер. Он выуживал из снега ветки и бросал их в языки пламени. Шипение, пар. Не согреться. Те немногие одеяла, что у них были, тоже не могли защитить от холода. Старался не уснуть. Вздрагивал, и просыпался, и искал на ощупь револьвер. Мальчик так исхудал. Изможденное лицо, ввалившиеся глаза. Странная красота. Поднялся, и натаскал побольше веток, и бросил в костер.

Утром вышли на дорогу, остановились. На снегу — колеи. Повозка. Что-то на колесах. Шины резиновые, судя по ширине отпечатков. Следы подошв между колеями. Кто-то прошел здесь ночью. На юг. Самое позднее — на рассвете. Двигаются по ночам. Стоял и размышлял. Внимательно рассматривал отпечатки: люди прошли в пятидесяти футах от костра и даже не притормозили. Стоял и смотрел на дорогу у себя за спиной. Мальчик не спускал с отца глаз.

— Надо уйти с дороги.

— Почему, пап?

— Сюда идут.

— Плохие люди?

— Боюсь, что да.

— А может, хорошие. Может ведь?

Он не ответил. По старой привычке посмотрел на небо, ничего там не увидел.

— Что нам теперь делать, пап?

— Пошли.

— Мы можем вернуться к костру?

— Нет. Пойдем. Скорее всего, у нас не так много времени.

— Очень хочется есть.

— Знаю.

— Что будем делать?

— Надо переждать. Уйти с дороги.

— Они заметят наши следы?

— Да.

— И что же тогда делать?

— Не знаю.

— Они поймут, кто мы?

— Что?

— Ну, когда увидят наши следы. Поймут, кто мы?

Посмотрел на их собственные отчетливые отпечатки ног на снегу.

— Догадаются. Остановился.

— Надо подумать. Пошли к костру.

Сначала он решил, что надо найти участок дороги, где снег совсем растаял, но потом сообразил, что это не поможет. Наоборот, может вызвать подозрения: следы были и внезапно исчезли. Закидали костер снегом и отошли в лес, покружили там, вернулись назад. Торопились оставить после себя лабиринт следов и уйти лесом на север, не упуская из виду дорогу.

Место, что они выбрали, находилось на возвышении, оттуда хорошо было наблюдать за дорогой и ее окрестностями. Смотри хоть вперед, хоть назад. Расстелил полиэтилен на мокром снегу, укутал мальчика в одеяла.

— Тебе будет холодно. Но, надеюсь, долго мы тут не задержимся.

Меньше чем через час на дороге показались два человека. Мужчины. Идут быстрым шагом, почти бегут. Когда пронеслись мимо, он встал поглядеть, что они будут делать. Стоило ему выпрямиться, как они остановились и один обернулся. Отец замер. Закутан в серое одеяло, так что не особенно выделяется на фоне серого пейзажа, но кто его знает… Может, уловили запах дыма. Постояли, поговорили. Пошли дальше. Он сел.

— Все в порядке, — сказал сыну. — Только нужно подождать. Но, думаю, все обошлось.

Уже пять дней у них крошки во рту не было. И спали мало. Обессилевшие, голодные, на окраине небольшого городишка набрели на старинную усадьбу, расположившуюся на холме над дорогой. Мальчик стоял, не отпуская его руки. Снег на асфальтированной дороге почти весь растаял. Не было его ни в полях, ни в лесу на южной стороне. Стояли перед домом. Онучи давно прохудились, ноги стыли от холода и сырости. Дом — высокий, величественный, с белыми дорическими колоннами при входе. Крытая подъездная арка сбоку. Гравийная дорога вьется по полю среди мертвой травы. Удивительно, но все оконные стекла целы.

— Что это за дом, пап?

— Ш-ш-ш, давай помолчим и послушаем.

Ничего подозрительного. Только ветер шелестит сухими ветками придорожного кустарника да неподалеку что-то скрипит — может, дверь, а может, ставень.

— Пожалуй, надо войти.

— Папа, давай не пойдем.

— Не бойся.

— Нам не надо туда идти.

— Не бойся. Надо же посмотреть.

Медленно приближались к дому по подъездной дороге. Местами снег еще не успел полностью растаять. Но и там никаких следов, снег лежит нетронутый. Высокая изгородь из сухой бирючины. Древнее птичье гнездо в самой гуще веток. Стояли перед входом, разглядывая фасад. Кирпичная кладка. Похоже, в ход пошли кирпичи, вылепленные вручную. Глину брали прямо тут же, пока рыли котлован под дом. С колонн и покореженного навеса свисают закрученные спиралью завитки краски. Фонарь на длинной цепи при входе. Пока поднимались по ступеням, мальчик не отпускал его руку. Одно из окон чуть-чуть приоткрыто, через него протянута веревка: один конец уходит в дом, другой теряется в траве. Пересекли террасу. Он крепко держал сына за руку. Когда-то по этим доскам бегали рабы, приносили в дом кушанья и напитки на серебряных подносах. Подошли к окну и заглянули внутрь.

— А что, если там кто-нибудь есть?

— Никого здесь нет.

— Пошли отсюда, пап.

— Нужно найти что-нибудь съестное. У нас нет выбора.

— Можем в другом месте поискать.

— Все будет хорошо. Пошли.

Вытащил из-за пояса револьвер, толкнул дверь. Она медленно открылась, поворачиваясь на массивных медных петлях. Стояли и слушали. Затем прошли в огромный вестибюль с выложенным мраморными плитками полом: черная, белая, черная, белая, набор домино. Широкая лестница ведет на второй этаж. На стенах топорщатся дорогие обои, все в пятнах и разводах от сырости. На потолке разбухшая от воды известка местами выпячивается, как брюхо толстяка. Желтоватая лепнина с узором из треугольников под потолком изогнулась и отошла от стен. В соседней комнате слева большой ореховый буфет. Дверцы и ящики исчезли, сохранился только остов, слишком большой, не спалить. Наверное, когда-то это была столовая. Постояли в дверном проеме. В углу комнаты бесформенной кучей навалена одежда. Не только одежда. Обувь. Ремни. Пальто. Одеяла и старые спальные мешки. У него еще будет время обо всем этом подумать. Мальчик боится — вцепился в его руку. Пересекли вестибюль, вошли в комнату на противоположной стороне, остановились. Скорее не комната, а зал с высоченным потолком. Камин, облицованный обычными кирпичами, со следами каминной доски и окантовки очага, давным-давно отодранных и пущенных в дело. Перед камином на полу разложены матрасы и постельное белье.