Очень мистические истории - Поезд Ольга

Я кинула одну таблетку в рот и почувствовала одновременно облегчение и отвращение.

Облегчение – потому что не надо больше ничего решать. И появилась надежда, что таблетки помогут.

Отвращение – потому что в глубине души знала, что это не так.

Как же я устала.

Я тонула. Вода заливалась в нос и рот. Вокруг была темнота. И вдруг в этой темноте высветились белые крылья. Сова.

Она летела сквозь воду, сквозь пустоту. И мне было так тепло от взгляда ее желтых глаз. Я знала, что теперь со мной все будет хорошо. Она рядом.

Сова подлетела так близко, что я увидела темные узоры на ее перьях. Клюв открылся, и из него прошелестел голос бабушки:

– Проснись!

Но я не проснулась. Только упала в еще больший мрак и очутилась на мостовой.

Лил дождь, громыхала молния. Кафедральный собор белым призраком возвышался над городом.

Вспышки молнии высвечивали огромные резные арки и застывшие мраморные скульптуры. Испуганные и холодные.

Проснись.

Теперь я знала, что сплю. Я снова стала чем-то. Скользким, как тень, и страшным, как сама смерть.

Проснись, проснись.

Я не могла осознать себя, управлять собой, разбудить себя.

Что я такое? Я не знаю!

Я пряталась в тени деревьев и наблюдала за тусклым светом в окне собора. Я хотела насытиться.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась, из собора вышел мужчина в длинном черном пальто. Высокий, широкоплечий. Он был чем-то обеспокоен, теребил ключи от машины в руках. Затем осмотрелся, поднял воротник пальто и побежал под нещадным ливнем к стоянке.

Я перемещалась словно воздух. Раз – мимо белой мраморной стены собора. Два – меж рядов машин. Три – я у пассажирской дверцы старого субару.

Проснись, проснись!

Мужчина обогнул капот и оказался один на один со мной.

Руки бросают воротник пальто. Лицо искажается в страхе.

Проснись!

Он кричит, и рот раскрывается неестественно широко. Он кричит, а я приближаюсь. Он кричит и падает. Дождь хлещет в его распахнутые обезумевшие глаза, в развалившийся рот.

Да, отдай мне все. Всего себя…

Проснись!

Я вскочила с криком.

Нет! Не может быть!

Он умер! Он умер! Я убила его.

Я не знала, что делать, куда бежать.

Ветер швырял дождь в окно, гремел гром.

Все тело трясло, горло сдавливало. Я начала задыхаться и побежала в ванную за таблетками. Но противотревожного больше не осталось, остался только флакон с новым препаратом. С этими проклятыми фиолетовыми таблетками! Я швырнула флакон в зеркало, и он с грохотом разбился, таблетки посыпались в грязную раковину, покатились по полу.

Я сползла на холодный кафель и разревелась, обхватив голову трясущимися руками.

Я убила его! Убила!

Дыши. Просто дыши. Холодный кафель, теплые…

Кто здесь?

Только я.

Один вдох, два, три вдоха… Когда дошло до семидесяти – стало легче.

Я вытерла мокрые щеки.

Одежда сухая, волосы тоже. Я не выходила из дома. Просто не могла дойти до собора и вернуться обратно, не намокнув.

Внезапная мысль заставила меня подорваться. Я включила в спальне свет и открыла ноут.

Новости Сент-Пола

Но ничего о найденных или пропавших людях. Никаких новых происшествий за эту ночь.

Я посмотрела на время – 05.32.

Может, еще рано?

Новая мысль пришла в голову – пойти к собору и отыскать его. Но меня тут же начало лихорадить. А если я и правда найду его там, на парковке, с открытыми глазами?

Я вспомнила слова Доктора Престена. Это может быть просто сон. Мой мозг меня обманывает. Я не должна доверять себе.

Я схватила бумагу и ручку:

Парковка Кафедрального Собора. Синий субару. Мужчина, высокий, лет 30–35. Темно-русые волосы, короткая стрижка, серые глаза, широкие скулы, легкая щетина.

Я вспомнила эту огромную пропасть вместо рта, и меня передернуло.

Бежевая рубашка, джинсы, длинное черное пальто.

Немного подумав, я подписала:

19 сентября 2018 года, 05.38.

Аккуратно свернула бумагу и сунула во внутренний карман парки.

Я проверяла новости каждую минуту. Из дома, на работе. Я не могла ни о чем думать, ни на чем сконцентрироваться, все время дергала телефон из кармана и листала новостные ленты.

К часу дня он нашелся.

Его звали Лукас. Этой ночью у его жены были сложные роды. Он ездил в собор помолиться.

Его нашли перед утренней службой, на парковке. Сидел у своей машины, промокший до нитки, обмочившийся, и раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками.

Он не помнил, где он, кто он. Не помнил, как ходить и говорить…

Я с ужасом подошла к мокрой парке. Сердце пульсировало в горле. Я потянула молнию. Листок зловеще выглянул из кармана. Я развернула его.

Это он. Лукас.

Я убежала из магазина, не сказав ни слова. Пульсация в мой голове достигла предела. Голову разрывало изнутри.

Дождь прекратился, город окутал густой туман.

Туман на улице, туман в голове. Здания появлялись резко, будто наезжали на меня, и тут же пропадали во мгле. Я схожу с ума? Или еще сплю?

Это ведь из-за меня! Он сошел с ума из-за меня!

Безумие заразительно.

Может, это просто видения?

Но в глубине души, я чувствовала, что это была я. Это сделала я! Нечто во мне свело этих людей с ума.

Я споткнулась о клумбу и чуть не упала.

Что я такое? Что со мной стало?

Из тумана под неестественным углом выплыл готический фасад музея, из-под арки вылетели грачи. Или совы?

У меня двоилось в глазах.

Из парка, в белесой пелене, появлялись статуи – медные головы младенцев с пустыми глазницами.

Почему кто-то решил, что это мило? Это ужасно! Ужасно! Почему они смотрят на меня?

Что им всем надо?

В бреду я добралась до квартиры. Мне нужно было лишь одно.

Среди грязной одежды на полу я нашла вязаную кофту и достала из кармана помятую визитку.

Генри Купер.

Специальный корреспондент New-York Times.

+1 347 321 40 52.

Я набрала номер. Без ответа. Набрала еще раз. Теперь мне не до церемоний.

Хриплый голос отозвался:

– Генри Купер, слушаю вас.

Я откашлялась:

– Здравствуйте, это Леола Джонсон, пассаж…

– Ааа! Чудом выжившая из Миннесоты? Добрый день! Рад вас слышать. Вы передумали?

Это не радость! Ты злорадствуешь!

– Я… может быть, да. Вы не могли бы…

Руки дрожали, я едва могла дышала.

– Объясните, пожалуйста, почему вы тогда сказали, что…

– В той катастрофе не выжил никто?

– Да.

– Вы пробыли в воде больше получаса, и вас откачали. Это уже нонсенс. У вас ни одного перелома, ни царапины. Технически вы пережили клиническую смерть, а по времени и биологическую, но, как мы оба знаем, ваш мозг вполне себе функционирует.

С этим я бы поспорила…

– Так вас это интересовало? Что со мной было?

– И это тоже. Публика любит рассказы о чудесном воскрешении.

– Боюсь, речь здесь идет не о чуде.

Я отключила телефон и схватилась за лицо, сотрясаясь от рыданий.

Я не вижу просвета в этой истории. Что бы ни происходило – причина я. Я ошибка… Я не должна быть тут.

Что я такое?

Марево застилало мысли. Мозг говорил одно, чувства другое. Я устала от этой борьбы.

Мне хотелось вырвать из груди это нечто, этого зверя, не дающего мне покоя, порождающего только боль. Зверя, уснувшего от собственной сытости.

Вырвать…

Внезапно пришло успокоение. Я вытерла слезы и подошла к зеркалу.

Глаза у этой девушки широкие и красные. Такие неподвижные, равнодушные. Она что-то знает и смеется надо мной.

Как бы я хотела снова стать маленькой девочкой с живыми глазами.

С живыми мечтами.

Я вышла из квартиры, поднялась по лестнице на девятый этаж и вылезла на крышу.

Бетон вонял сыростью, лужи хлюпали под ногами.