Дама с рубинами (др.перевод) - Евгения Марлитт

— Проклятый крикун, избалованная тварь выгоняет меня из собственного дома, — со смехом говорил он, сидя на лошади; а советница стояла наверху у окна, гладила своего попугая и изящно кончиками пальцев кормила его сахаром.

Два дня спустя уехал и Лампрехт, и притом на долгое время, как говорили служащие в конторе. Маленькая Маргарита с изумлением взглянула ему в лицо, когда он при прощании наклонился к ней, обещая прислать всевозможные вещи. Таким она еще никогда не видела своего отца: «ужасно довольным и со странно блестящими глазами», как сказала она.

— Охотно верю, — промолвила на это тетя София, — он радуется, что его маленькая беглянка снова здорова, а когда окончит свое деловое путешествие, то поедет в Италию, или, может быть, и еще дальше. Он хочет еще раз посмотреть свет… Да, он вполне прав: после такого тревожного времени ему необходим отдых. Нам всем надолго хватит… Да, Гретель, того дня, когда ты пропала, я до самой смерти этого не забуду.

Листва на липах у ткацкой уже успела принять темный оттенок, а на блестящей поверхности бассейна уже плавали первые пожелтевшие, осыпавшиеся листочки, когда маленькую больную в первый раз выпустили на воздух. Многое изменилось в течение минувшего времени; самым странным было то, что папа жил наверху, в таинственных комнатах, где сегодня, после его отъезда, все основательно проветривали. Окна были открыты настежь; сквозь них виднелась чудная живопись потолка в большой столовой в три окна, а в соседней комнате был виден зеленый шелковый балдахин большой кровати. На подоконниках по случаю уборки лежали всевозможные современные предметы — курительные принадлежности, статуэтки, альбомы и целые кипы газет. Лампрехт устроил эти «заклятые» комнаты очень уютно и сообразно своим потребностям.

Девочка задумчиво смотрела наверх; из этой комнаты с чудным расписным потолком выскользнула тогда фигура под вуалем; это была вторая дверь по коридору, из которой показалась изящная туфелька на высоком каблуке. С тех пор как Маргарита была опять здорова, она прекрасно помнила все это, только ничего не говорила из-за досады на то, что никто не отвечал на ее расспросы и рассказы; она не знала, что доктора заявили, что «видение» в коридоре было началом ее нервной болезни. Таким образом, все это происшествие с его несчастными последствиями тщательно замалчивалось; но также не произносилось ни одного слова об отправке «невоспитанной Греты» в институт.

На галерее пакгауза была мертвая тишина, только легкий ветерок пробегал иногда по зеленым ветвям жасмина, раздувая их и шелестя листьями. А в уютной комнате, наполненной ароматом сирени, вероятно, сидела теперь женщина с ласковым лицом и горевала; прекрасной Бланки больше не было; она уехала сегодня утром «вероятно опять на место в далекую землю аглицкую», как рассказывала сегодня Варвара тете Софии. Маленькая Маргарита проснулась при этих словах от своего утреннего сна и тихонько заплакала, чтобы не слышали тетя и Варвара. В эту минуту, когда Рейнгольд пошел домой за своими кубиками и девочка осталась одна под липами, на дворе появилась старая кухарка; она, держа руку под передником, окидывала настоящим инквизиторским взглядом окна верхнего этажа главного здания.

— Фрейлейн София знает об этом и сказала, чтобы я отдала тебе, Гретхен; только госпоже советнице вовсе не нужно непременно сейчас все видеть, — сказала кухарка. — Когда ты была больна, то эта красивая девушка часто часами караулила меня там, на галерее, и я всегда должна была говорить ей, как твое здоровье. Во двор она ни разу не спустилась за все время, пока была тут; Господи помилуй, еще бы! Твои папа и бабушка — гордые люди и не терпят навязчивости и дерзости. Ну, а сегодня рано-ранешенько, когда я ходила за водой к колодцу, барышня Бланка спустилась во двор уже в шляпе и с дорожной сумкой через плечо, бледная, как смерть, и вся в слезах, потому что уезжала к чужим людям. Она сказала, чтобы я тебе очень-очень кланялась и передала вот это.

Варвара вынула руку из-под передника и положила на стол маленький белый пакетик; девочка с восторженным криком достала из бумаги сумочку с вышитыми на ней маргаритками.

— Тише, тише, Гретхен, не надо так кричать! — остановила ее Варвара. — Вот-то была история сегодня утром! Это совсем было нехорошо со стороны госпожи советницы, нет! «Все должно быть по справедливости», — всегда говорю я. Не велика беда, что молодой барин как раз спустился в эту минуту к колодцу со своим стаканом, как делал каждое утро в последние недели. У него был совсем больной вид, как у покойника, когда он шел навстречу девушке, и мне показалось, что он что-то хотел сказать — может быть «счастливого пути» или что-нибудь такое. Но госпожа советница уже была тут как тут; она была еще в ночном чепчике, а капот так сидел на ней, как будто она только что выскочила из постели, а глаза у нее были такие, словно она хотела проглотить молодую девушку. Та только низко поклонилась ей и пошла к своим родителям, которые ждали ее у ворот. Знаешь, Гретхен, наша герцогиня не могла держать себя благороднее и более гордо, чем дочь этого рисовальщика, а о красоте и говорить нечего. Весьма возможно, что эта гордость и рассердила твою бабушку; не успела я опомниться, как она выхватила у меня из рук сверток и развернула его. «Это Грете, госпожа советница», — сказала я. «Вот как? — громко и сердито ответила она. — Что это вздумалось госпоже Ленц делать подарки моей внучке?» Молодая девушка, конечно, слышала это, да и ее родители тоже. А молодому барину стало так же жалко ее, как и мне. Он сделал ужасные глаза и помчался домой. Вот какая была история, Гретхен! Госпожа советница во что бы то ни стало хотела отнять у меня пакетик, только я задала тягу, а фрейлейн София говорит, что совершенно не знает, почему бы тебе не носить этого карманчика.

Кухарка снова ушла на кухню, а маленькая Маргарита принялась думать да раздумывать. Ее сердечко болело, ее душили слезы гнева, потому что добрым людям в пакгаузе нанесли обиду. Варвара была права: у Герберта был совсем другой вид — очень бледный и серьезный. Он ни с кем больше не говорил ни слова, даже с Рейнгольдом, который был его любимцем. Да, эта бабушка! Она умела делать такие ужасно строгие глаза, и большой Герберт тоже боялся их, девочка давно подметила это. Но это нисколько не поможет, решительно не поможет! Сколько бы ни бранилась бабушка и какие бы злые глаза она ни делала, она, Грета, все же будет носить эту сумочку, носить каждый день, даже если папа, вернувшись из своего путешествия, будет сердиться на нее за это. Да, папа был гордым, пожалуй, еще больше, чем бабушка, это было заметно по его резкому тону, когда он отдавал приказания; кроме того, он никогда не говорил с рабочими, которые стояли ниже его. Семья Ленцев тоже была слишком ничтожна для него; он принимал всегда такой вид, будто и не знает, что кто-нибудь живет в пакгаузе, и, кто бы ни находился на галерее, никогда не кланялся. В тот злополучный вечер папа тоже не вошел в дом, а предпочел ждать в темном дворе, пока ее, Грету, вынесли. Только во время ее болезни у него был не такой гордый вид; когда ей стало лучше и папа один сидел у ее постельки, он даже позволил ей рассказать ему об уютной комнате в пакгаузе и о красивой девушке, и о том, как она вся в белом и с распущенными волосами пришла из галереи и так крепко прижала ее к своей груди, что густые, мягкие волосы совсем закрыли ее лицо. Папа нисколько не рассердился; он поцеловал свою Грету в лоб и так же крепко прижал ее к своему сильно бившемуся сердцу, как это сделала прекрасная Бланка. Он до сих пор удивляется этому.

VII

Город Б. не был столицей герцогства, но красивое, здоровое местоположение делало его любимым летним местопребыванием правителя страны, несмотря на то, что дворец не имел внушительного вида и даже не был пригоден для широкой придворной жизни. В последние три года высоким гостям не надо было больше так тесниться во дворце, так как обе прекрасные принцессы, едва выросшие, вышли замуж, причем сделали блестящие, даже для принцесс, партии; наследный же принц находился в отъезде.

Независимо от того, оправдывал ли «душистый месяц май» свое название, или напоминал собою скорее ветреные апрельские дни, каждый год аккуратно пятнадцатого мая из столицы выезжал длинный ряд экипажей, направляясь в Б., и вскоре после того трубы во дворце начинали гостеприимно дымиться, на улицах появлялись знакомые ливреи герцогских слуг, а пред самыми знатными домами время от времени останавливался экипаж; придворные дамы делали визиты. Семья Лампрехтов принадлежала к числу немногих недворянских семей, на долю которых выпадало это отличие. Советница Маршал была до сих пор хорошо принята при дворе, как и десять лет тому назад. Да, да… ведь прошло уже целых десять лет с того злополучного дня, когда маленькая Маргарита из страха пред институтом убежала в Дамбах.