Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эсташ уже вполне сносно мог определять скорость корабля. Это измерение проводилось в основном под руководством второго мастера. Результаты ежечасных измерений скорости «Трумеля» с помощью лага заносились в вахтенный журнал, имеющий графы и для учета других данных.
Эти записи служили для определения среднесуточной или недельной скоростей судна, а так как единицей измерения издавна служил узел, что соответствовало одной морской миле[19] в час, то заметки в вахтенном журнале являлись одновременно основой для вычисления общего пути, который прошел когг к моменту данного отсчета.
Измеряли скорость лагом до тех пор, пока песок из верхней колбы специальных песочных часов не перетекал в нижнюю. За часами обычно следил судовой шипбой, то есть Эсташ.
Жан Бога вытравливал рукой лаглинь с навязанными на нем узлами, к концу которого был привязан поплавок. Бросать лаг следовало слегка в сторону, чтобы поплавок не двигался вперед вместе с судном. По сигналу «Стоп!», когда в нижнюю колбу пересыпался весь песок, мастер прекращал травить линь и отсчитывал число прошедших через руку узлов. Оно соответствовало числу морских миль, которое оставляло за кормой судно в течение часа.
Жан Бога был в хорошем настроении. Несмотря на предсказание капитана, что вот-вот подует противный ветер греаль, погода стояла отменная, и паруса напоминали полное вымя коровы – только без сосков. Коротая время, мастер болтал без умолку, поучая «зеленого» шипбоя и рассказывая разные матросские байки:
– …Когда северные скитальцы морей поднимают парус, чтобы отправиться на тюлений промысел, то обычно хвост первого добытого зверя обмакивают в чашу с крепким вином и прибивают его затем к столу. После этого чашу пускают по кругу. Охотники за тюленями верят, что этот обычай принесет им счастливый, добычливый промысел. Моряки народ небоязливый, – да ты и сам это уже знаешь – тем не менее у них в башке много разного мусора. Сплошные суеверия. Начинается все уже с постройки судна. Знаешь, как закладывался «Трумель»?
Вопрос был риторическим, но все равно ответить надо было – из уважения.
– Конечно нет, мастер.
– И почти никто не знает! Но поскольку ты, я так понимаю, в будущем метишь стать капитаном или мастером, то должен знать все эти заморочки. Чтобы наш новый когг обладал отменными мореходными качествами, для его постройки следовало употребить несколько краденых бревен. Это и было сделано. И что ты думаешь – сработало! Лучше торговой посудины, чем «Трумель», в Ла-Манше не найдешь.
– Согласен. Мы можем дать фору практически любому паруснику. Разве что военные…
– Ну, у них особая миссия. Скорость, мощь и натиск. Но нам нужно первое. Быстрее обернемся, больше денежек получим. Кроме того, под шпор мачты, перед тем как ее поставить, капитан положил золотой. На счастье. А при уходе когга в первое большое плавание все мы читали молитвы и пели псалмы. Один псалом мне врезался в голову навсегда: «Во имя Бога, поплыли мы, и милость его да пребудет с нами. С нами сила Господня и гроб святой, ибо сам Господь упокоен в нем». Голоса у матросов сам знаешь, какие – чай, не церковный хор. Но тогда пели так сильно, красиво и слаженно, что у меня, старого дурака, даже слезы на глаза навернулись.
Мастер немного помолчал – видимо, вспоминая тот знаменательный день, когда он встал у руля «Траумеля», а затем продолжил:
– Чтобы вымолить попутный ветер и моряцкое счастье, в новогоднюю ночь капитан всегда подвешивает за бортом метлу. Конечно, имеются средства для того, чтобы вызвать ветер. Как-нибудь запишешь слова призыва… Но только произносить их нужно так, словно обращаешься к любимой женщине – нежно и ласково. Если при этом не возникает ни малейшего дуновения, следует сказать: «Приди, бриз, с литаврами и трубами!» Существует при этом риск вызвать шторм, но главное, чтобы подул хоть какой-нибудь ветерок. Если же совсем лопнет терпение, то тогда ори: «Ветер, небесный пес! Навались же наконец, чтобы мачта задрожала и согнулись!» Опасно? Да. Но что делать, когда стоит полный штиль? А уж выйти в море в пятницу – упаси господь! Удачи точно не будет. Даже если вернешься из рейса благополучно. А то всякое случается…
Жан Бога покачал головой. А затем, хитровато улыбаясь, спросил:
– А ты знаешь, кто такой Клабаутерманн?
– Нет.
– Эх, пацан… Это добрый, хотя иной раз и несколько ехидный дух корабля! Его имя произошло от конопатчика. Затыкать щели в корпусе корабля – это первейшая обязанность этого доброго корабельного домового.
– И что, его кто-нибудь видел?
– А ты домового можешь узреть?
– Несколько раз пытался подстеречь, – признался Эсташ. – Еду вкусную на ночь оставлял, делал вид, что сплю, и все никак. Хитрый очень…
– То-то же. Ни один матрос сроду не видел Клабаутерманна. Тем не менее все моряки откуда-то знают, как он выглядит: ростом с гнома, огненно-красный, лицо обрамлено седыми волосами и бородой, и в одежде простого матроса. Если ночью связки корабельного набора скрипят и стонут – это знак того, что Клабаутерманн работает, укрепляет недостаточно надежные места. Но иногда он лишь указывает своим деревянным молотком на повреждения. Его обычное местопребывание – под шпилем, а во время штормовой погоды он несет вахту на мачте. Если же Клабаутерманн сидит на рее – это плохой знак. В таком случае корабль ожидает гибель…
Когда мастер рассказывал, время бежало незаметно. Слушая Жана Бога, мальчик все больше и больше укреплялся в мысли: море – это его призвание!
Глава 4. Берберийские пираты
Полтора года пролетели как один миг. За это время Эсташ сильно возмужал, вырос, подтянулся. От природы обладающий недюжинной силой, он еще больше закалился и теперь посматривал свысока даже на Гасконца. Но тот делал вид, что между ними ничего не случилось, при этом избегая оставаться с Эсташем наедине.
«Ты не шибко доверяй этому хитрому псу, – советовал Жан Бога, который сильно сдружился с юношей. – Удар из-за угла навахой в спину – это его коронный прием. Держи ухо востро. Никогда ему не подставляйся. Он очень мстителен».
Эсташ и так знал, что Берар когда-нибудь встанет на его пути. И был готов к этому. Однако бежали дни, недели, месяцы, а Гасконец по-прежнему был тише воды при полном штиле.
В конечном итоге Эсташ плюнул на свои страхи. Однако в одном из рейсов в Андалусию он прикупил себе в Кадисе у торговца-мавра красиво отделанную чеканным серебром наваху. Она была очень удобна для скрытого ношения и не привлекала внимания.
Зимой, возвратившись на побывку в родные пенаты, Эсташ взял у
