Искатели сокровищ - Алик Затируха

– Вероятно, вы исследуете местные популяции грызунов?

Быстро краснеющий Вася воспользовался подсказкой:

– Да, местные популяция грызунов – очень благодатный материал для исследовательской работы.

Зевака-специалист загорался интересом:

– Недавно возвратился из Калмыкии. Какой простор для научно-исследовательской работы! Увы, в противочумном отношении регион оставляет желать много лучшего. А что вы хотите – тушканчики, суслики, полевые мыши – полный набор переносчиков… А на каких грызунах акцентируете свое внимание вы?

Вася сник.

Я, как и положено старшему зоологу, первым припомнил зверюшку, не названную свалившимся на наши головы специалистом.

– Основные объекты наших исследований – кроты.

– Есть интересные наблюдения?

– Подчас просто неожиданные. Собран уникальный материал для нашей совместной монографии: «Кроты ближнего Подмосковья – экстерьер, повадки, отличительные признаки».

Сам бы я, пожалуй, насторожился, услышав про «экстерьер» и «повадки». Специалисту резануло слух другое:

– Даже отличительные признаки! Я хорошо знаком с профессором Лобачевым. Он таких признаков никогда не находил. И вообще не считает Подмосковье перспективным в этом отношении исследовательским полигоном. А ведь профессор Лобачев – наш крупнейший специалист по кротам. Светило Московского университета!

– И напрасно не считает, – не убоялся я университетского авторитета. – У нас есть все основания полагать, что младшим научным сотрудником товарищем Тихомировым открыт новый подвид кротов, который нигде больше на земном шаре не встречается.

Услышав о своем открытии, «младший научный сотрудник» стал отходить в сторонку от разгорающейся профессиональной дискуссии.

Наш оппонент сделал большие глаза:

– Кроты-эндемики Подмосковья! Быть этого не может. Еще в одной из своих статей двадцатилетней давности профессор Лобачев, вы уж простите меня за прямоту, высмеивал дилетантские попытки отыскать таковых.

– Мы никогда не разделяли столь категорического утверждения профессора Лобачева и, как оказалось, были правы.

– У вас есть какие-то доказательства вашего открытия?

– Да, у этого крота есть яркие отличительные признаки, которые дают нам все основания выделить его в новый подвид.

– Какие же это признаки? – не унимался специалист.

– Например, его удивительная агрессивность. Мы бы даже сказали – кровожадность, – я щедро наделял крота-эндемика Подмосковья своими сиюминутными чувствами. – Как только он замечает, что вдали показалась шайка полевых мышей…

– Ваш удивительный крот так хорошо видит? – с сомнением прищурился «коллега», которого черти так некстати принесли из Калмыкии на полянку имени ХХV съезда. Он даже опасливо отошел от нас на один шаг.

Я понял свою оплошность, но отступать было поздно.

– Да-да, если этот крот видит, что к его ареалу подбираются полевые мыши, он приходит в ярость. Не поздоровится и более крупной дичи. На наших глазах один крот растерзал суслика в три раза крупнее его самого.

– А потом – и всю его ближайшую родню, – пришел мне на помощь Моня.

Хороший знакомый профессора Лобачева, прижимая руки почему-то к карманам, отступал все дальше.

Я подстегнул его отступление:

– Однажды мы наблюдали погоню одного молодого крота за тремя матерыми тушканчиками сразу.

– Он догнал и сожрал всех трех, – подвёл итог той погони Моня.

– Их обглоданные косточки и сейчас лежат на месте побоища. Хотите убедиться? – я был уверен, что после такого зоологического триллера «коллега» и шагу больше не рискнёт сделать по нашей полянке.

…Когда зоолог ретировался, мы проанализировали научную дискуссию.

Вася чувствовал себя виноватым за бегство с нее. Моня находил, что дискуссия, несмотря на некоторые шероховатости, проведена достойно. Я оценивал ее как грубый шарж.

– Серьезной научной конфронтации нам не выдержать. Профессора Лобачева наша монография не убедит.

– Может, нам тогда лучше отступиться от зоологии? Давайте искать руду… Какие-нибудь редкоземельные элементы? – гнул свое Вася.

– Если даже мы выберем для поисков самый редкий из всех редкоземельных элементов, нелегкая обязательно принесет сюда его крупного знатока, – не сомневался я теперь.

– Или его хорошего знакомого, – согласился Моня. – Закон подлости.

– Нам бы отыскать такую науку, – мечтательно произнес я, – в которой еще нет крупных специалистов, которая еще не обросла университетами, профессорами, монографиями… Очень молоденькой должна быть эта наука. Как география на ее ранней зорьке. Когда Земля полеживала себе на спинах китов, слонов да черепах, и не было еще ни одного дипломированного специалиста-географа, который мог бы грубо шугануть этих славных животных… Моня, ты, как худрук, должен объявить по экспедиции творческий конкурс. Конкурс на поиски такой науки – науки без догм и авторитетов, науки-младенца.

– Объявляю! – тут же торжественно провозгласил худрук и, строго взглянув на комиссара, добавил: – Пусть некоторые товарищи не заблуждаются – общественно-политические науки жюри конкурса даже рассматривать не станет.

– Ну, как же, как же, сегодня ты еще не ругал советскую власть, – проворчал Вася.

Представляемые жюри конкурса предложения признавались малоудачными. В зоологических беседах с туристами по-прежнему приходилось бряцать очень сомнительной терминологией. Потом сами пытались в ней разобраться.

– Вася, – спрашивал я «младшего научного сотрудника», – а что ты понимаешь под «ассимиляцией» открытых тобой кротов. Как проще объяснить это зевакам без университетского образования?

Вася только молча разводил руками – мол, не он заварил всю эту зоологическую кашу, не ему ее и расхлебывать.

Самое простое и понятное для зевак объяснение ассимиляции предложил Моня:

– Наши кроты где только не шляются.

На том и порешили.

С зеваками – не зоологами мы расправлялись теперь довольно быстро. И все-таки хотелось отыскать такую науку, которую ни мы не могли бы опорочить, ни она нас скомпрометировать.

Глава VI. Это вам не «свадьба Фигаро»

В театре можно с большим или меньшим успехом найти замену исполнителю любой роли – Чацкого, Хлестакова, Кабанихи, Синей птицы, Онегина, Буратино, Подколесина; всякого из многочисленной шайки царей, королей, их неверных жен и коварных придворных… Если хорошенько поскрести по театральным сусекам, то при нужде, и всем «трем толстякам» с «тремя сестрами» впридачу можно отыскать замену. Кстати говоря, в истории театра сколько угодно случаев, когда как раз авральные замены дарили привередливой театральной общественности новых кумиров.

Сведет вдруг у престарелого Гамлета поясницу – ему не то, что гоголем по замку шастать, а не разогнуться, – ну и вводит режиссер в спектакль юного Н., загодя объясняя грядущий провал этой трагической необходимостью. А представление идет на «ура», юнца превозносят и критика, и театральная общественность, и не желают они отныне видеть на этой сцене в образе задиристого датского принца никого другого. У Гамлета-ветеранушки от ревнивого потрясения вместе с остеохондрозом начисто исчезают и остальные его семнадцать зарегистрированных в поликлинике болезней – ан нет, дослуживать в бессмертной трагедии ему теперь придется разве что тенью тятеньки главного героя.

Любого можно заменить в театре. И только у исполнителя роли Владимира Ильича Ленина нет замены.

Исполнители всесоюзного масштаба – наперечет. Их знает вся страна. Они и слава – неразделимые понятия. И в провинции актеры, играющие роль Ленина, не прозябают. Там они – на равной ноге с ее первыми лицами. Они пользуются правами и привилегиями высшей региональной номенклатуры. Симпатии и антипатии местных Ильичей в периферийных междоусобицах – не последний аргумент. Куда сподручней прижать к ногтю своих оппонентов, если можно заявить: «Ленин – с нами».

Приближался юбилейный год. Год 60-летия Октября. Искусство все гуще сдабривалось революционной тематикой. Чтобы не допустить в трактовке образа вождя отсебятины, все провинциальные Ильичи были призваны на семинар в Москву.

…Генриетта Николаевна, работник отдела культуры ЦК КПСС, дело свое знала. У слушателей порой складывалось впечатление, что 60 лет назад Владимир Ильич лично попросил ее: «Генриетта Николаевна, голубушка, не сочтите за труд, расскажите обо мне грядущим поколениям. А то ведь другие так переврут…»

– … Слабым он не был, не был и особенно сильным. Ходил быстро. При ходьбе не покачивался и руками особенно не размахивал. На ногах был очень тверд. Излюбленный жест – движение правой рукой во время речи вперед и вправо… Записали товарищи?