На проклятом пути Великого Шута - Эйрик Годвирдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Меня зовут Тивиат, — Теневая Провидица подняла руку ко лбу, и зеркальная полусфера легла ей в ладонь. Под ней скрывалось серьезное благородное лицо, хрустально-зеленые глаза и чуть вьющиеся, с легкой рыжиной локоны, солнечно-светлые. Как и у большей части артистов, на лице у нее были изображены тайные руны — тонкие темные линии ничуть не меняли природной строгой гармонии черт, но придавали ей вид не менее загадочный, чем когда Провидица носила зеркальную личину.
— Меня зовут Арталион, — подняв в ладонях только что созданную маску и чуть качнув ею, наполовину золотисто-черной, гневно нахмуренной, произнес бывший странник, бывший драконий всадник, бывший комморрит. Но навсегда — воин и поэт: ни тот, ни другой не может стать «бывшим».
В этот момент за спиной колыхнулся воздух — и на плечи Арталиону опустились тяжелые ладони. Артисты обменялись парой сдержанных радостных восклицаний, но Тивиат коротко шикнула, и возгласы сменились просто улыбками. Потом актеры из тех, что сидели ближе прочих, протянули руки и слегка коснулись кистей, локтей и плеч Арталиона. Те, кто сидел дальше, коснулись плеч своих товарищей — и вся группа еще больше начала напоминать цветок.
— Ты готов? — голос принадлежал Мастеру Труппы. Артисты опустили руки все одновременно, как по команде, и Мастер Труппы, не дожидаясь ответа, вышел из тени, уселся рядом с провидицей — напротив Арталиона. И тоже по примеру своих актеров показал настоящее лицо — оно оказалось тонким и спокойным, без явных примет возраста: узкие бледные губы, острый нос и густо-синие глаза. Такие же густо-синие, как и у Кирваха — но в остальном этот Мастер Труппы ничем на него не походил.
— Ну а меня зовут Ринтил, — Мастер Труппы чуть улыбнулся и кивнул всем собравшимся. — Настало время масок. Настало время Танца, — произнес он и вновь надел свою: позолоченный лик Цегораха с черными звездами вокруг глаз.
— Встречай Танец. Встречай Жизнь — и Смерть, танцор, — добавил он.
Не сговариваясь, все остальные арлекины повторили жест Мастера Труппы. — шелест десятка движений слился в единый протяжный звук.
Арталион тоже поднял маску и приложил ее к лицу — прохладная поверхность коснулась лба, скул, подбородка, идеально повторив их форму. Взглянул на актеров через прорези-глазницы и произнес:
— Я готов. Я сам — и жизнь, и смерть, и танец. — Все мы — и жизнь, и смерть, и танец, — хором отозвалась труппа.
Его труппа.
Архонт
Усыпанная лиловыми полупрозрачными камешками тропинка едва заметно мерцала — света сама по себе она не давала, но выглядело это красиво, особенно среди темной, густой зелени, исчерченных черными пестринами лиан и хищных мясистых цветов цвета загустевшей крови.
Такими камешками в одном далеком мире украшали лишь потайные дворы храмов и отсыпали полы вокруг алтарей — но однажды лорду Лаэтрису подумалось, что его сад только выиграет, если один из уголков его будет украшен с такой же варварской роскошью. Тем более что мир тот давно пал перезрелым плодом в его ладонь, сдавшись под клинками воинства дома Лаэтрис — и высочайший каприз удовлетворили незамедлительно.
Теперь на этот каприз убранства любовалась знатная дама — прогуливающаяся неспешно в сопровождении только своей охранницы, но не сказать, что скучающая. Во всяком случае, насколько можно было судить, наблюдая за нею со стороны, из полуоткрытой галереи: витражи и золотисто-прозрачные окна чередовались с длинными анфиладами без остекления, а сама галерея тянулась спиралью вдоль западной стены дворца, самой пустой части монументальной постройки. Дворец был стар, сад был стар, фамильное имя Лаэтрис превосходило древностью многое из того, что существовало в городе помимо сада и дворца — а вот все живые души, в этот глухой час всеобщей послеполуденной скуки вышли на сцену развернувшегося действа наоборот, молоды — разумеется, если бы род эльдар, к которому все и принадлежали, более придирчиво считал годы.
— Хм. Будь на ее месте какая-нибудь другая женщина, я бы решил, что ей просто нравится цвет дорожек, или что она попросту выбрала самый затейливый уголок сада вокруг дворца, вот и все, — задумчиво изрек лорд Лаэтрис, побарабанив пальцами в когтистой перчатке по переплетению оконного узора в раме.
Фраза вроде бы была самодостаточной, но тон, которым лорд произнес эти слова, наводил на мысль, что он не против обсудить прихоти той леди, что сейчас проводила время в неподобающем одиночестве.
Ответом ему было лишь весомое молчание. С легчайшим шелестом доспешных пластин за спиной у него чуть переменил позу охранник-инкуб, крупный и великолепно сложенный воин в полном облачении, по обыкновению своего братства молчаливый и сдержанный.
— Говори, Каэд. Я тебе никогда не запрещал высказываться, пока рядом нет чужих ушей, — раздраженно напомнил Лаэтрис. — Я же знаю, что тебе есть, что сказать.
Каэд едва заметно склонил голову в знаке почтительности и еще секунду помедлив, произнес:
— Госпожа Риалейн полагает, что этот закоулок — самый отдаленный от праздных глаз и ушей. Справедливо полагает, должен заметить. Лишь немногие дворцовые окна сюда выходят, а в этой галерее, — он обвел удивительно плавным жестом залу, где проходил весь разговор. — Вообще редко кто бывает.
Помолчал еще и добавил:
— Кроме вас, мой архонт.
— И что, об этом известно кому-то кроме тебя? — лорд Лаэтрис — архонт Лаэтрис, глава кабала Пронзенной Звезды — развернулся и уставился в золотистые глазницы шлема инкуба. Каэд даже не шелохнулся.
— Я могу лишь предполагать, но думаю, что госпожа Риалейн понятия не имеет о ваших привычках. Иначе она…
— Не стала бы развлекаться метанием дротиков, как ребенок, вчера в этот же час, — закончил за него Лаэтрис и снова повернулся к краю галереи.
Каэд еле слышно вздохнул — то, что его повелитель нарочно, словно требуя, чтобы ему возразили, с пренебрежением назвал детским развлечением, таковым на деле только казалось. Да, со стороны и для невнимательного взгляда — а уж чем-чем, но невнимательностью архонт Лаэтрис не отличался.
Госпожа Риалейн вчера пробралась в сад, не сменив боевого облачения на более подходящее для отдыха — но развлекалась, надо сказать, более подходящим для ее статуса образом, нежели сейчас. Дразнила кусачие цветы, каждый раз успевая отдернуть пальцы, потом заставила делать то же самое выловленного в саду слугу. Бедолага не справился — был укушен не раз и не два. Риалейн сперва посмеялась, а потом рассердилась — видимо, так должно было показаться слуге, потому что после этого она
