На проклятом пути Великого Шута - Эйрик Годвирдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теневидица отцепила от своего пояса маску — это была простая, чуть утрированная театральная личина сдержанной трагичности: грустный изгиб тонкой скобки рта, горестно вскинутые брови, пустые миндалевидные глазницы с чуть опущенными уголками. Бесполая, лишенная индивидуальных черт и с едва намеченным выражением — она ничуть не походила на маски актеров труппы, кроме, разве что, материала, из которого была выполнена: психокость, сейчас принявшая вид белого гипса, гладкая, но не идеальная, с едва заметными выщербинками и шероховатостями. Теневидица положила ее на ковер между ними и протянула вперед ладони, сняв с правой перчатку:
— Дай мне руки.
Арталион послушно опустил свои ладони поверх изящных ладоней собеседницы. На удивление, ткань перчатки, в которые была затянута левая рука теневидицы, и ее открытая кожа оказались одинаково теплыми. Обе руки арлекинши чуть сжали пальцы Арталиона, словно собираясь их отогреть, хотя холодно ему не было.
— Ты когда-нибудь писал стихи или, может, сочинял музыку? — поинтересовалась она.
— Да, разумеется, — Арталион вдруг неожиданно для себя улыбнулся куда как свободнее и легче, чем за весь разговор. — Много раз и раньше, и до сих пор. Правда, многие находят сюжеты моих поэм слишком уж мрачными, но тут уж как есть — сочинять что-то под чужой вкус я так и не научился.
Теневидица тихо рассмеялась — серебристый, переливчатый звук ее голоса раскатился, точно пригоршня крохотных бубенцов по хрустальной поверхности.
— Это очень хорошо. Стихи, песни, музыка… мы дышим и движемся в ритме звучащих внутри нас музыки и стихов, мы все. Раз ты знаешь, как они рождаются в душе, тогда ты поймешь, что я сейчас скажу тебе.
С этим она опустила его руки на лежащую между ними маску. Поверхность была чуть прохладной, как у готовой к преображению психокости, гладкой и шелковистой. Арталиону вдруг показалось, что стоит слегка вдавить пальцы в материал, и тот податливо промнется, как свежая глина или мягкий воск.
— Закрой глаза и представь, что собираешься что-то сочинить прямо сейчас. Погрузись в то, что ты чувствуешь, когда собираешься с мыслью, прямо перед тем, как мысль эта обретет слова, обретет звучание и ритм, — медленно проговорила теневидица. — И — отпусти эту мысль. Отпусти слова, что придут, на волю. Дай им протечь через твои руки и войти в психокость под ними.
Он подчинился ее словам — действительно без особого труда поняв, о чем говорила Провидица Теней. Это отличалось от обычной работы ваятеля, настраивающегося на будущее творение — о, еще как отличалось! Ваятель сосредотачивается на визуальном образе и ведет материал за своим замыслом от и до. Сейчас же теневидица хотела, чтобы он запечатлел в психокости не форму, но буквально отпечаток своей души — со всем ее смятением, тоской и ощущением баланса на тонкой нити между пропастью и… чем? Взлетом? Падением?
Материал под руками стал сначала холодным, как лед, из глубины его поднялись острые грани и тонкие шипы, пробившие кожу. Вспышки острой короткой боли разрядами пробежались по пальцам и ладоням, и из мелких ран выступили горячие капли; под пальцами сделалось влажно, и даже не открывая глаз, Арталион представил красные ручейки на белой кости маски, и он ощущал, горячая кровь спорила с холодом зачарованной психокости. Шипы втянулись, будто их не было, а поверхность начала медленно теплеть, пока не вспыхнула раскаленным вздохом пламени.
— Не вздумай остановиться. Дай мысли течь. Дай стихам оставить отпечаток в твоей маске. Дай словам из сердца сделаться зримыми. Даже если это будут слова боли. Даже если покажется, что руки твои зачерпнули пламя — и его не удержать. Дай этой мысли течь, пока она не иссякнет. Я рядом — но путь ты пройдешь сам. Не сбейся. Взлет или падение — решать только тебе.
Теневидица не позволила открыть глаз и не позволила отвести руки — одной ладонью, той, что без перчатки, закрыла вздрогнувшие было веки, а второй продолжала вжимать его руки в пылающее, чудом не плавящееся нечто на месте маски. Казалось, она не чувствовала никакого жара вовсе, но формы маски под ладонями Арталиона текли, сменяя друг друга, так быстро, что даже самые чуткие пальцы не успели бы осознать и ощутить все изменения и вариации. Из-под ресниц выступила влага — жгучая, как яд.
«Не отступай. Не отступай».
Мыслеречь теневидицы прозвучала слабым легким шепотом — но этого хватило для последнего мысленного рывка. И пусть не сразу, но Арталион почувствовал: психокость медленно подчинялась — не выпускала шипов, не выставляла ранящих острых граней, не жгла кожу огненным жаром и не наливалась морозным дыханием.
Все, что он никак не называл все эти годы — драгоценные взблески самых страшных воспоминаний — будущая маска вбирала в себя. В груди вместо вполне знакомого смятения, рождающегося в самом начале перед любым сложным шагом — будь то неоформленное желание написать новое произведение или необходимость решить нечто важное — раскрывала крылья настоящая буря творческого исступления. Маска все еще меняла очертания, подрагивая — теперь он чувствовал лишь легкий трепет, подобный дрожанию цветочных лепестков. Но окончательная форма уже была создана — и едва он об этом подумал, Провидица Теней убрала руки, чуть отстранившись.
Арталион поднял голову, открыл глаза, проморгался, смахнув колючую соль с ресниц, и увидел, как в залу, по-прежнему полутемную, медленно входили остальные танцоры труппы.
Подходили к ним, садились рядом, одинаково скрещивая ноги под собой, и одинаковым жестом снимали маски, кладя их перед собой — в точности воспроизводя его собственную позу.
Все движения их были отточены, легки и идеально одинаковы. Сняв маску, каждый новый актер называл свое имя. Кто-то оставался серьезен, кто-то чуть улыбался, некоторые едва заметно подмигивали.
Маска, лицо, имя. Маска, лицо, имя.
— Меня зовут Данэраль.
— Меня зовут Увеланн.
— Меня зовут Калидах.
— Меня зовут Авениа.
На Арталиона смотрели яркие, живые глаза — лица были разные, молодые и зрелые, отмеченные давней усталостью или наоборот, привычкой к улыбке, но вот взгляд был похож у всех: торжественный, сосредоточенный… и неожиданно теплый. Теплый, такой же, как постепенно гаснущее мягкое свечение, которым отдавала укрощенная — и более не ничейная — новая личина в его руках.
Актеры постепенно прибывали — пока не собрались вообще все. Точнее, почти все — не было только Мастера Труппы. Арлекины расселись
